Алла Гореликова - Корунд и саламандра

Тут уж смеется Марго:

— Ох, да не мой он, отец! Мы просто напускали туману! Ожье любит Юлию, а пан Готвянский… ты же понимаешь, да? Он мигом окрутил бы ее с каким-нибудь богатым соседом… совсем как ты меня… — Принцесса хмурится было, но тут же задорно улыбается: — Однако ты никогда не запрещал мне строить глазки кавалерам, отец мой король!

— Когда и повеселиться от чистого сердца, как не в девичестве, — задумчиво говорит король. — Именно так говаривала твоя мать, признаваясь мне в прошлых проказах. Мы с ней неплохо ладили, Марго. Понимать друг друга куда полезнее для короля и королевы, чем любить. Запомни это, дочка. Так твоя Юлия, значит, тоже любит этого Ожье?

— Отец, ты ведь не скажешь пану Готвянскому?

Король хохочет:

— Хитра ты, дочка! Прекрасно ведь знаешь, как зол я на пана с того дня, как Готвянь пригрела аббата Витаса! Э, уж не рассчитываешь ли ты, что я выдам панночку Юлию замуж в пику ее чванливому папаше?

— Отец! — Марго вскакивает и хлопает в ладоши: — Это замечательно! Как ты угадал!

— Однако же для такого выкрутаса нужен повод, дочь моя! Даже король не вправе распоряжаться самочинно дочерьми своих подданных!

— Вот еще! — Марго высокомерно поводит острым подбородком, презрительно морщит носик. — Уж ты-то, отец мой король, можешь не рассуждать передо мной о праве. Все твои подданные давно, кажется, уяснили, что высшее право Таргалы — твое королевское слово.

— Добавь еще, что пан Готвянский — почти что мятежник!

— Но ведь он и впрямь прогневил тебя? — невинно уточняет принцесса, словно не заметив насмешки в словах отца.

И король тает. Он и так, верно, не привык отказывать дочке, а уж сегодня…

— Марго, ты ведь пришла поплакаться о собственной свадьбе? С чего вдруг пошли хлопоты о чужой?

— Разве плохо, когда хоть кто-то рядом с тобой счастлив? — печально отвечает принцесса. — Я ведь не дура. Я прекрасно понимаю, что скандалить глупо, что лучше Андрий, чем Ольв, что мир с восточниками стоит большего, чем счастье бедной девушки, которую угораздило родиться дочерью короля… Ах, отец! Почему, почему жизнь так несправедлива?!

— Поплачь, дочка, — вздыхает король. — Поплачь, пока мы вдвоем здесь. Завтра ты должна хотя бы казаться счастливой. Девочка моя, короли не вольны в своей судьбе. Такова плата за власть над судьбами других.

— Отец, отец…

— Смирись, Марго. Твоей матери тоже пришлось когда-то смириться, да и я брал ее за себя не с легким сердцем.

— А Нина? — недобро спрашивает Маргота.

— А что Нина? — Король пожимает плечами, и в голосе его — одно лишь усталое равнодушие. — Нина — это наследник. Не будь Карела, на мою корону претендовали бы твой муж и сынок твоей тетки Оливы. Два одинаково сомнительных наследника — это смута, понимаешь?

— Конечно, отец. Я говорила уже, что я не дура и совсем не это имела в виду. Пришлось ли смириться матери наследного принца?

— Ну, я не очень-то ее ограничиваю. Ты и про нее кое-что слыхала, а?

— Более чем, — презрительно чеканит принцесса.

— Карел — мой сын, и Нина достаточно любит его, чтобы быть образцовой матерью. Мне этого довольно. Ты успокоилась, дочка?

— Наверное…

— Тогда ступай. И, пожалуй… да, пришли мне Юлию.

— Сразу же, отец! — Марго убегает, подхватив пышную парадную юбку, и легкое эхо ее шагов быстро затухает.

Король Анри Грозный опускает голову на стиснутые кулаки и тяжко вздыхает; тихий голос его полон боли:

— Марго, Марго… воистину ты дочь матери своей, Маргота…

Ночь опускается на мир. Умолкает дневной шум, а неспешные вечерние разговоры глушит камень стен. Тишина… когда-то я любил ее. Но с некоторых пор тишина давит на меня, как могильный камень. Истончается, исчезает мир вокруг, наваливается пустота небытия, и нет от нее спасения. Страшно…

Но ведь мне есть куда укрыться от могильной ночной тишины, от исчезнувшего мира! Да, всякое может случиться в видении — но, пожалуй, не в том, где оставил я короля Анри Лютого.

Здесь, в королевском кабинете, ночь тиха. Здесь можно забыть о гудящем в большой зале празднике. Забыть… разве можно забыть! Этот праздник — поражение Таргалы, поражение и позор, и платить за позор приходится лишь ему, королю! Платить собственной дочерью! И при этом рассыпаться в любезностях, блистать пышным гостеприимством, казаться вполне довольным и даже счастливым! Что ж, Марго всегда была умницей, она поняла. И ее просьбу, последнюю просьбу дочери, а не королевы Двенадцати Земель, он выполнит! Ее Юлия выйдет за Ожье, и пусть пан Готвянский только посмеет выказать недовольство!

— Благородная панночка Юлия просит позволения говорить с королем. — Дежурный кавалер возник в дверях ненавязчивой тенью, готовый сию секунду исчезнуть и турнуть вон посетительницу.

— Пусть войдет, я ждал ее.

Тонкие руки, золотые локоны. Глубокий реверанс, глубокие серые глаза, вскинутые на короля с отчаянной надеждой.

— Вы плакали, Юлия?

— Мой король, я… — Юлия сжимает задрожавшие губы, на короткий миг прикрывает глаза. — У меня выдался печальный день, мой король.

— Что же опечалило вас, любезная моя панночка?

— Не гневайтесь только, мой король! Свадьба Марго совсем меня не радует.

— Почему же?

— Мой король…

— Только не ври своему королю, девочка. Не надо уверений в преданности и громких слов о долге подданного. Чем эта свадьба мешает тебе?

— Мне хорошо рядом с Марго, мой король. Мы ведь не только по протоколу подруги… а теперь она уедет, и никогда больше мы не увидимся.

— И все?

Долгий, прерывистый вздох больше похож на стон.

— Еще с одним человеком придется мне проститься навсегда в тот день, когда покину я двор.

— Кто же он, панночка Юлия?

— Один из ваших гвардейцев, мой король.

— Всего лишь? Дочь пана Готвянского — и какой-то гвардеец? Двор не поймет вас, любезная моя панночка!

Юлия вскидывает голову, и яркий румянец заливает белую кожу северянки:

— Что мне до двора! Мой Ожье стоит их всех!

— Так это Ожье вскружил вашу прелестную головку, панночка? Это о нем плакали вы?

Юлия кивает, и король, усмехнувшись чуть заметно, задает главный вопрос:

— И вы мечтаете стать женой королевского гвардейца, панночка Готвянская?

— Да, — еле слышно отвечает Юлия.

Король Анри молча и пристально разглядывает стоящую перед ним девушку. Он не назвал бы Юлию такой уж красивой — ну что ж, о вкусах не спорят. Марго ярче, выразительней. Его Марго, так похожая на мать… Марго, однако, любит показать норов, а Юлия мила и нежна. Удивительное дело, как такие разные девушки становятся подругами? Юлия, первая невеста королевства после Марго, и гвардеец Ожье…