Андре Олдмен - Последний игрок судьбы

И свершилось чудо!

Три раза подряд побагровевший, с трудом сдерживающий ярость Светлейший вынужден был признать свое поражение. Придворные и жрецы безмолвствовали, король ухмылялся в усы не без злорадства: он не любил Верховного, которого когда-то сам возвысил и который имел теперь власть, не уступавшую власти самого монарха. Когда Даркатес проиграл третью партию и, подхватив живот, направился в сопровождении толпы приближенных к выходу, король окликнул его, назвав по имени.

Жрец обернулся, и его багровое лицо залила мертвенная бледность.

«Даркатес, — сказал король, — ты, кажется, забыл, что причитается претенденту в случае выигрыша».

Жрец скрипнул зубами, с усилием стащил с жирного пальца кольцо с огромным, переливающимся всеми оттенками желтизны камнем и бросил его на гранитные плиты дворцовой залы…

— Вот он! — торжественно завершил рассказ молодой человек, поднимая руку и любуясь перстнем. — Подарок Верховного Жреца, сделанный, увы, не от чистого сердца!

Капитан Поулло с завистью покосился на самоцвет.

— Какая разница, — пробурчал он, — бьюсь об заклад, что цена ему — целое состояние.

— Гораздо больше, — усмехнулся Лабардо, — вам и не снилось, сколько он стоит, мой капитан!

— И королевские милости, — прощебетала донна Эстраза, радуясь, что страшный рассказ кончился вполне благополучно. Теперь зингарка не сводила восторженных глаз с юного пуантенца. — Королевские милости, почести победителю — все это стоит гораздо большего, чем какой-то камешек!

— Вот тут вы ошибаетесь, — несколько томно отвечал Лабардо, — никаких почестей не было. Более того, ночью в гостиницу, где я остановился, прибыл тайный посланник короля. Его Величество с истинным благородством, свойственным особам королевской крови, предупреждал меня, что месть Даркатеса не заставит ждать, и предлагал немедленно и тайно покинуть Зингару. Я счел за благо прислушаться к этим предупреждениям и немедленно отправился в порт, где почтенный месьор Поулло дозволил мне взойти на борт его корабля.

— О, боги! — воскликнул тут капитан, всплеснув руками. — Сумма, которую вы мне предложили, месьор Лабардо, достаточно велика, но лучше бы вы рассказали все это в какой-нибудь мессантийской таверне! Мы еще не пересекли аргосскую границу, и если за вами выслали погоню…

— Успокойтесь, — небрежно махнул рукой пуантенец, — за мной не было слежки. И потом, мне покровительствует сам зингарский король. Ничего не бойтесь и лучше прикажите вашим людям взяться за весла — ветер совсем спал.

Капитан не удержался от грубого ругательства в присутствии дамы: за разговорами он упустил столь важный момент и теперь злился, что какой-то мальчишка смеет указывать ему, что делать, на борту его собственной посудины. Впрочем, воспоминание о кожаном мешочке со звонкой монетой, который этот мальчишка передал ему в руки, поднимаясь на «Ласточку», несколько остудило гнев старого морского волка.

— Эй, Джакопо! — гаркнул капитан, решив сорвать зло на помощнике. — Тысяча морских бесов тебе под ребра, ты что, не видишь, что паруса обвисли?! Пусть гребцы протрут глаза и поработают мускулами!

Курчавая голова, повязанная шелковым платком, выглянула из люка и сплюнула за борт темную жвачку. Джакопо оскалил белоснежные зубы, улыбнулся во весь рот, словно заслужил от своего начальника невесть какую похвалу, и снова скрылся внизу. Под палубой двенадцать гребцов с ворчанием взялись за весла. Матросы убрали паруса, фазела сразу сбавила ход.

— Навались! — гудел снизу голос Джакопо. — Три тысячи каракатиц вам в глотки, спать будете в Мессантии!

Солнце уже касалось морских волн, отбрасывая золотистую дорожку. Мыс Орла приближался, озаренный последними лучами, устье Громовой осталось позади. Донна Эстраза и Лабардо стояли рядом, облокотившись о перила мостика, и любовались закатом. Пуантенец начал вспоминать хвалебный сонет, сочиненный в его честь неким месьором Саавардом, королевским менестрелем…

Внезапно капитан Поулло застонал и бросил рукоять руля…

Остановясь на полуслове, Лабардо и девушка посмотрели туда, куда указывала дрожащая капитанская рука.

Они увидели, как от тростников оставшегося позади устья Громовой отделился длинный черный силуэт и стремительно заскользил в их сторону, разрезая темные волны высоким, круто загнутым носом.

— Что это, месьор Поулло? — испуганно воскликнула зингарка.

— Это они! Это корсары, барахские псы, порождение преисподней… О, Митра! Разве мог я ждать их здесь, возле зингарского берега?

Капитан ломал руки. Лабардо схватился за эфес шпаги.

— Вооружайте людей, месьор Поулло! Мы будем защищаться!

— Защищаться? Чтобы нас всех перерезали, как овец? На этой галере их не меньше сотни! О боги, какой несчастный день!

Темный силуэт быстро увеличивался в размерах. Двадцать пар весел равномерно поднимались и опускались по ее бортам. На палубе, размахивая кривыми саблями, пиками и абордажными крючьями, метались темные фигуры.

На лестнице мостика появился курчавый Джакопо.

— Что прикажете, капитан? — спросил он, лязгая зубами.

— Что прикажу? Что прикажу! Молиться!

— У ваших матросов есть оружие? — спросил Лабардо.

— Только ножи и несколько сабель…

— Нергал вас задери, как же вы пускаетесь в плавание с пустыми руками? Или вы собираетесь драться веслами?!

— Не безумствуйте, умоляю, — дернул его за рукав Поулло. — Если мы будем благоразумны, гарзейская морская гильдия выкупит нас у барахцев через месяц.

— А если нам перережут глотки или заставят пройти по доске?

— На «Ласточке» не так уж много ценностей, чтобы пренебречь командой. Наш вымпел заставит пиратов подумать о выкупе: Гарзея — вольный город и уважает морские законы. — Задница Нергала! Может, ваши купцы и уважают морские законы, но что вы скажете о даме, которая находится у вас на борту?

Поулло смущенно отвернулся: он ничем не мог помочь донне Эстразе и ее старому воспитателю.

— Не беспокойтесь обо мне, — неожиданно твердо заявила девушка. — Мой дядя достаточно богат, чтобы заплатить за мою свободу. Грязные псы не посмеют…

В этот миг с палубы раздался вопль, полный ужаса.

Матросы, сгрудившиеся у борта, отпрянули, многие кинулись в трюм, несколько человек прыгнули в воду.

— Что еще? — обернулся к капитану Лабардо.

Бледный Поулло, судорожно вцепившись в перила мостика, вылезшими из орбит глазами смотрел на приближающуюся галеру. Рот его был раскрыт, лоб покрыт мелкими бисеринками пота, на бритом подбородке поблескивала струйка слюны.