Елена Чернышева - Волчье племя

Княжич застонал, растирая освобожденные от оков руки.

— Рубцы останутся, — рассеянно прошептал он. — Князь — с рубцами, как у каторжника! А что же с мальчиком?! Мы не можем его везти!

— Я найду кого-нибудь, кому можно доверить его, — пообещал Изок.

И он нашел.

Одна из поварих — единственный человек, не убежавший из страха перед ворвавшимися в князев терем мятежниками! — она закладывала в печь пироги и тихонько пела…

А когда Изок вбежал на кухню — спокойно посмотрела на него, вытирая полотенцем масляные руки. Она была юная и пухленькая, беленькая и румяная, с тяжелой светло-русой косой: сама — как пышный пшеничный хлебушек, только из печи! Изок, залюбовавшись, забыл на миг, зачем прибежал сюда. Но потом — опомнился и сказал, стараясь казаться суровым:

— Мальчишка у меня… Раненый. Ты пригляди за ним, согрей и найди лекаря. И смотри у меня, головой за парня ответишь!

Повариха, все с тем же невозмутимым достоинством во взгляде, подошла и посмотрела на Вуйко, которого вслед за Изком внес на кухню ратник. Густые собольи брови грозно сошлись над переносицей — и она выхватила Вуйко из неловких рук воина.

— Смотри, как бы тебе головой ответить не пришлось! До чего довели ребенка…

— Да это не мы, — растерялся Изок.

— «Не мы»! — передразнила его девушка. — А я разбираться не буду! Ухвачусь за уши и голову отверну!

Она прижалась щекой к пылающему лбу Вуйко и выбежала из кухни… Ратник с трудом перевел дух:

— Ох, и грозна же!

— Хороша, — вздохнул Изок.

Княжич Бранко скакал на своем белоснежном жеребце сквозь ряды ратников, еще вчера готовых спалить Лес по приказу своего старого князя, а сегодня — радостным ревом приветствовавших князя молодого… Мчавшегося во весь опор к девушке в белом платье и зеленом плаще, ожидавшей его у кромки Великого Леса. Подскакав, княжич осадил коня и, не спешиваясь, взметнул свою возлюбленную в седло, и помчался назад, к войску, и войско взревело еще громче, взлетели в воздух шлемы, приветствуя князя Будинеи и лесную княжну…

Да, конечно, они видели, что у девушки — раскосые золотистые глаза и острые уши, а волосы распущены по плечам и отливают на солнце серо-стальным, волчьим цветом. Она была волколюдица — нелюдь! — но отчего-то это радовало всех их еще сильнее, и они еще больше уважали юного князя за это… Он нес на своем седле не просто возлюбленную свою, не только будущую их княгиню — он вез им мир! Мир на долгие времена!

Вихрем ворвался Брикций в светелку поварихи — и тут же едва не получил по лбу большой деревянной ложкой: — Ишь ты, скорый какой! Стучаться надо! И вообще — не звали тебя! У меня ребенок больной, видишь — лекарь с ним, занят… А ну, вон отсюда!

Брикций опешил от такой наглости… А девушка встала перед ним, уперевшись в крепкие бока округлыми руками, и явно не намереваясь его впускать. За ее спиной он действительно увидел седого старика, склоненного над распростертым на кровати Вуйко.

…Обычно, при виде любой женщины, Брикций вспоминал Лигию — и начинал ненавидеть! Но сейчас — сейчас он не мог ее вспомнить, утонченный образ Лигии затмевала эта маленькая повариха с деревянной ложкой в руках и пунцовыми от гнева щеками. Вот уж у кого ни в чем не было сходства с Лигией…

— Я его отец, — пролепетал Брикций…

И ложка с треском опустилась ему на лоб.

На этот раз он не успел остановить карающую руку!

— Отец! Да тебя убить мало! — заголосила повариха. — Ты погляди только, что с ребенком сделали! Где ты был, когда в него стрелы пускали? Где ты был, я тебя спрашиваю, когда его в подвал бросили?! Отец! Не отдам тебе мальчишку! Мой будет! Не достоин ты его! Вон как он у тебя отощал… Да и сам ты тощий какой — смотреть противно! Как только позволяют таким детей воспитывать?! Убить тебя мало, право слово! Сам — раненый, едва на ногах держится, а еще мальчишку требует! Наглый какой! Пойдем, перевяжу тебя, переодену в чистое да накормлю, а то помрешь еще, а мне за тебя головой отвечать перед тем, чернявым…

Брикций, оглушенный, уже ничего не требовавший — да и не собиравшийся требовать, он просто проведать Вуйко хотел — покорно поплелся за поварихой. Разрешил перевязать себя, переодеть в просторную женскую рубашку, поел похлебки с горячими пирожками, которые девушка подкладывала ему щедрой рукой, не переставая его же ругать…

Ее звали Доброгневой — очень подходящее имя!

Через месяц Брикций на ней женился и увел ее в Великий Лес. И Вуйко называл их «отцом» и «мамой», и у них родилось пятеро собственных сыновей, и частым гостем в их доме была Сладушка, у которой, что ни год, рождались сестренки… И ни одного братишки! Что, впрочем, не особенно печалило Айстульфа — ведь все его дочери были похожи на Оленю!

Ронан с отрядом покинул Будинею. Троих воинов он оставил здесь. Иссахар погиб, но, как он пожелал когда-то, он до конца оставался человеком… А Брикций — ушел в Лес и прошел сквозь Священное Дерево, и уши у него заострились, а в глазах появились золотые искорки. Айстульф женился на Олене и тоже остался в Будинее, вступив в дружину молодого князя Бранко. Ронан скорбел об Иссахаре, а за остальных он был рад, пожалуй, но отчего-то ему все равно было грустно… Как всегда, когда друзья покидали его, чтобы осесть где-то и строить собственный дом… А его по-прежнему ждали дороги!

…И как-то раз, на одной из дорог, ведущих их к новым приключениям, на одном из привалов, во сне или на яву — Ронан так и не смог понять, на яву это было или во сне! — ему явилось дивное виденье. Огромное дерево — много выше, чем даже Священное Дерево волколюдов! — в короне из солнечных лучей. С листвы его падали капли золотой, медовой росы. И всюду, где падала капля, пробивался сквозь землю юный росток.

Ронан почему-то не удивился совсем, словно ждал этого видения. Он шагнул к сияющему дереву… И вдруг увидел на месте его высокую, величественную женщину в изумрудных одеждах, в короне из солнечных лучей. Она была прекрасна, совершенна — совершеннее, чем альвы! Покой и радость исходили от нее. И там, где она ступала, пробивался сквозь землю юный росток…

Она улыбнулась и протянула руку, и коснулась губ Ронана, и он ощутил медовый вкус золотой росы, и почувствовал, как все тело его наливается юной силой.

— Благодарю тебя, воин! Благодарю тебя за детей моих! — сказала женщина.

И исчезла.

И только юные ростки, зеленевшие там, где мгновение назад была сухая, выжженная земля, подсказали Ронану, что эта женщина все же — была!

И в том, кто была она, варвар тоже не усомнился ни на миг: Идунн, богиня плодородия!