В августе сорок третьего (СИ) - Тарханов Влад

– Что-то мне подсказывает, что ваши позиции на этой конференции будут усилены за счет политических карликов, готовых петь с вашей дудки.

Да, британский премьер был очевидно расстроен. Более того, тонкий намек на то, что никакие документы Лиги наций учитываться СССР не будут еще больше вывел островного монстра из себя. Он почти перестал контролировать накал своих слов и фраз, хотя изо всех сил старался сохранить хорошую мину при плохой игре, давалось ему это всё с большим трудом.

– Тогда не могу сказать о том, что нас тревожат слухи о том, что новообразованная Социальная республика Персия готовиться национализировать свою нефтедобычу и нефтеперерабатывающую промышленность. Это сильно ударит по интересам британских компаний, которые и так пострадали от этой варварской войны.

– Это только лишь слухи. Мы не вмешиваемся во внутренние дела новых государств – там есть кому всем командовать. Наши военные базы существуют только для того, чтобы предотвратить беспорядки в этих странах, революции, войны и межэтнические конфликты. Для того, чтобы предупредить новую мировую бойню, нам надо обеспечить стабильный порядок в нашей зоне ответственности.

– А кто будет очерчивать границы этих самых зон ответственности? – весьма раздраженно проскрипел британский премьер. Он был особенно взбешен тем, что на Ближнем Востоке советы применили извечную британскую формулу успеха: разделяй и властвуй! Вместо потенциального регионального противовеса СССР и такого же потенциального союзника Британии – Турции создали несколько марионеточных государств, которые будут с наслаждением грызть друг другу глотки. А большевики будут разнимать противоборствующие стороны, получая все плюшки независимого арбитра!

– Страны-победительницы должны договориться об этом между собой. Я считаю, что Тегеран был только лишь началом нашего диалога. Мы должны продолжить его, скажем, в первых числах нового, сорок четвертого, года. Я приглашаю вас и президента США в Ялту, там даже зимой прекрасная мягкая погода. Мы сможем окончательно решить все наши вопросы.

– Мы будем решительно требовать у СССР уйти из Йемена! – прохрипел Черчилль, внезапно почувствовавший, как начинает задыхаться от такой неуступчивости большевистского лидера. Неужели его обманули, неужели позиции дядюшки Джо по-прежнему непоколебимы? Неужели ему не надо идти на компромиссы с нами? Но почему? Что у заговорщиков пошло не так? Хорошо, Японию мы раздавим – наши военно-промышленные потенциалы несравнимы, для этого нужно еще полтора-два года, не более того. На что рассчитывает Сталин? Неужели верит, что сможет каким-то образом удержать все те куски, которые уже урвал? Посмотрим, как он умеет играть вдолгую! Империи не привыкать! И не таких ломали!

– По какой причине мы должны оставить Йемен? – очень вежливо поинтересовался вождь у своего собеседника, не обращая внимания на его душевное состояние.

– Ваша база в Йемене потенциально угрожает нашему судоходству по Суэцкому каналу! – почти выкрикнул Черчилль, но, совершенно внезапно успокоился. Он увидел в жёлтых глазах противника (бывшего для Империи временным попутчиком) приговор. Нет, не себе, а именно его государству. И это сбило накал истерики. В такие минуты Уинстон становился собранным и хладнокровным и именно это спасало его страну от череды неминуемых катастроф.

– Наши войска, как и войска еврейского государства стоят на берегу Суэцкого канала! Вам что, недостаточно нашего добровольного обещания уйти из Синайского полуострова? А ведь наши союзники из нового Израиля совсем не жаждали отдавать эту часть своей территории. Мы уговорили их. Но вдруг эти хитрые евреи решат в самый последний момент передумать?

Черчилль уже спокойно принял информацию, что база в Йемене и вся ближневосточная конфигурация будет платой за уход из Синая и создания зоны безопасности для Канала. И того факта, что СССР будет держать за мошну весь товарооборот с Индией и Китаем. Ничего, Империя умеет ждать. Ждать и готовиться! Но еще одну попытку выиграть для себя хоть что-то Черчилль предпринял:

– Господин Верховный главнокомандующий! Мы выяснили наши позиции. Уверен, что будущие переговоры расставят все акценты в конфигурации миропорядка на ближайшее столетие, как минимум. В тоже время у нас есть одна просьба к советскому руководству.

На это раз тон речи Черчилля был абсолютно спокоен, даже несколько лишен эмоций. Иосиф Виссарионович заметил такую перемену в психологическом состоянии британского премьера, но счел возможным оставаться столь же предельно вежливым и отстраненным. Цену дружбы с Британской империей он хорошо знал.

– Мы внимательно слушаем вас, господин премьер-министр.

– Мы выражаем надежду, что СССР сможет вступить в войну раньше оговоренного срока. Не летом сорок четвертого года, а хотя бы в марте-апреле! Это очень помогло бы союзникам в тяжёлой войне с милитаристской Японией.

Ну что же, британский боров в своём репертуаре. Хочет, чтобы наступление Советской армии шло в самых неблагоприятных погодных условиях, надеется, что и потери наши возрастут многократно! Хрен вам, а не поспешить, господин будущий нобелевский лауреат!

– К сожалению, планы нашего командования и политического руководства строятся именно из летнего срока наступления. Весной намечены важные переговоры и международные конференции нашему руководству будет сложно заниматься столь многими делами одновременно. Но, тем не менее, я уточню у наших военных возможность скорейшей переброски частей на исходные позиции. И сообщу вам, если мы сможем немного приблизить сроки начала боевых действий.

От совместного обеда Черчилль отказался и заспешил домой, но вот, выходя из кабинета Сталина он остановился напротив меня, сверля взглядом новенькую Звезду Героя Советского Союза (за операцию по выводу Германии из войны), после чего произнёс:

– Я знаю, что вы серый кардинал Сталина. Я знаю, что вы стоите за многими антибританскими акциями во всем мире. Меня не вводит в заблуждение тот факт, что вас унизили до должности обычного переводчика. Я вижу всех вас насквозь! (еще один изобретатель рентгена нашелся на мою голову) Скажу вам прямо: у вас и вашего Сталина головокружение от успехов! Будьте осторожны. В политике потерять голову от головокружения случается очень и очень часто!

А интересно так английский бульдог применил слово «humiliated – унизили» вместо слова «downgraded – понизили». Со смыслом! И цитату из Сталина использовал с особым акцентом! Опасная все-таки сволота!

11 ноября из Оксфорда пришло сообщение о том, что король вызвал к себе премьер-министра и выразил ему свое недовольство итогом переговоров в Москве. Уинни вспылил и подал прошение об отставке, которое тут же было удовлетворено, это довело серьезно сдавшего с потерей жены политика до инфаркта, который случился прямо в королевской резиденции. Врачи боролись за его жизнь. Неужели не стать сэру Черчиллю нобелевским лауреатом в литературе?[115] Ась?

Нюрнберг

11 декабря 1943 года

Чем я занимался после войны? Конечно же, в шесть часов вечера после подписания капитуляции Германии я пришел на свидание с супругой, тем более, что она уже была в курсе того, что свидание обязательно состоится. 1 октября Москва была особенно яркой и торжественно украшенной. Люди радовались, стихийно празднуя Победу. Меня радовало то, что потери СССР были в этом мире несравнимы с теми, что понесла страна в ТОЙ реальности, из которой я пришел в этот мир. Я купил огромный букет роз. В этот день цветочницы распродали весь запас цветов, который был в столице, а инициативные граждане оборвали все общественные клумбы, народная милиция смотрела на это сквозь пальцы. Город, не переживший эвакуацию, тягот военных бомбардировок, подготовки к уличным боям, город, к которому так и не добрались боевые действия в самый первый день октября стал похожим на гигантскую праздничную ярмарку. Мы шли по столице, на углах улиц стояли лоточники с едой, мороженицы продавали свой товар: первый день октября оказался на удивление тёплым, как будто зима и не собиралась прийти к нам в этом победном году. В семь часов вечера прозвучало 25 залпов из 112 салютных орудий[116]. Пиротехники постарались – может быть этот салют был не так красив, как праздничные файер-шой в моё время, начхать! Это был самый красивый салют в мире! Потому что это был фейерверк нашего законного торжества! Я точно знаю, что красивее и важнее салюта не будет уже никогда! Мы целовались под грохот орудий, а потом толпа принялась качать военных, которых на улицах было в великом множестве. Я тоже трижды подлетел в воздух и опустился на подставленные руки людей. И закончился этот день в постели. И мне казалось, что мы отрываемся за все ночи, которых меня не было дома в эти долгие месяцы войны.