Михаил Ахманов - Последняя битва

«Если так, — думал Иеро, седлая Клоца, — я не услышу первого крика моего сына».

Эта мысль наполнила его печалью, но потом он подумал о сотнях воинов, что пали в битвах на озере Слез и в Д'Алви, о тех, кто никогда не увидит своих сыновей, о своем долге перед ними и о том, что его судьба сложилась счастливей: он был жив, силен, любим, и мог, как прежде, бороться с Нечистым. И потому, прощаясь с Лучар, он не выказал печали; осторожно прижал к себе, расцеловал и шепнул ей в ухо, что в день, когда их сын народится на свет Божий, он непременно будет с ней. Затем поднялся в седло, выехал в сопровождении немногих спутников из города и повернул на север, к Монрею, столице Атви, куда и прибыл спустя неделю. Там его поджидал корабль, чтобы доставить на остров Ньюфол, в бухту на северном побережье, носившую в давние времена имя залива Нотр-Дам.

Кончался март семь тысяч четыреста семьдесят девятого года от рождества Христова…

Дирижабль был огромен. Пожалуй, тут, на берегу, рядом с хижинами временного поселка, где жили мастера и воины охраны, его не с чем было сравнить — кроме, разумеется, титанических сосен, тянувших к небу темно-зеленые вершины. Четыре таких гигантских дерева, росших тесным неправильным квадратом, были очищены от ветвей и перевязаны толстыми брусьями так, что получилась причальная мачта; там, на высоте, над площадкой из плотно пригнанных досок, и покачивалось сейчас серо-голубое чудо.

Иеро знал, что цвет дирижабля не случаен, а должен маскировать оболочку с гондолой на фоне небес и океанских вод. Этот летательный аппарат, принадлежавший когда-то воздушным силам США и найденный вместе с запасами топлива и баллонами с легким негорючим газом на одной из заброшенных баз, предназначался для войны, но не для битв, а для каких-то других целей, неясных лучшим ученым Аббатств. Они говорили, что он построен почти без металла, а значит, его не могли обнаружить загадочные древние приборы, существовавшие до Смерти и называвшиеся по-разному — станции наблюдения, локаторы, радары. Они говорили, что дирижабль может скрыться за облаками, подняться на десятимильную высоту или скользить над морем на высоте человеческого роста; что он способен плыть в воздушных течениях не включая моторов, и что его оболочка странным образом почти не отражает света. Еще они говорили, что этот эфирный корабль надежен и прост в управлении, так как на нем стоит компьютер, соединенный со зрительной трубой, и судно, видимо, ориентируется по компасу и звездам; если задать маршрут, компьютер сам выберет направление, отыщет воздушный поток, а в нужные моменты включит и выключит двигатели. Словом, на этом корабле можно было облететь весь мир, и Иеро не сомневался, что его предназначили для шпионажа и тайной разведки. Может быть, для чего-то еще, но только не для воздушных сражений — никакого оружия на борту не имелось. Зато, кроме компьютера, были десятки непонятных приборов с круглыми и квадратными экранами, шкалами, лампочками, кнопками и рычажками, которые приводили капитана Гимпа в состояние полного изумления. Во время тренировочных полетов что-то светилось и работало, а что-то — нет, но специалисты-радиотехники из Саска и Монрея не демонтировали ни единого устройства, хоть руки у них чесались как после пучка крапивы. Однако никто не мог сказать, какой из этих приборов необходим в полете, а без какого можно обойтись, и потому ученые не вскрыли ни единого пульта и не коснулись ни одного проводка.

Вскинув голову и запустив пальцы в шерсть прижавшегося к его коленям Горма, Иеро в десятый, должно быть, раз взирал на это чудо. От медведя исходило ощущение тревоги и неуверенности, и священник постарался передать ему то восхитительное чувство, которое охватывало его в воздухе. Он летал уже четырежды, с Гимпом, братом Альдо и парой техников-наставников, и самая долгая их экспедиция, облет вокруг Ньюфола, заняла половину суток. Во время нее мастер Гимп сам поднял и приземлил корабль и управлял им в воздухе; по его утверждению, это было куда проще, чем идти против ветра на хлипком паруснике, если только не пугаться чертовых мигающих огоньков и колдовских стекляшек в пилотской кабине. Впрочем, там нашлось для него кое-что знакомое, самый главный и привычный инструмент — штурвал; и Гимп управлялся с ним с той же сноровкой, что на «Красотке джунглей», новом своем корабле.

Сейчас достойный капитан сопел за спинами стоявших рядом Иеро и его преподобия гонфалоньера, то почесывая мощную волосатую грудь, то дергая свисавшую с затылка косичку, то озирая свою команду придирчивым взором. Она была немногочисленной и состояла из двух белокожих рыжеволосых парней с глазами, подобными голубоватому льду северных озер. Эту парочку, Рагнара и Сигурда, Иеро помнил еще по «Морской деве», ибо их внешность была непривычной как для метсов, так и для жителей Южных Королевств; брат Альдо считал, что они пришли с далекого севера, с огромного острова, который в эпоху до Смерти назывался Гренландией. Впрочем, старый эливенер мог ошибаться.

Убедившись, что оба моряка в полном порядке, то есть трезвы, как стеклышко, Гимп оглядел пассажиров — брата Альдо и Горма — а затем пробормотал в затылок его преподобию:

— Чего я не понимаю, святой отец, так это имени нашей лоханки. Вы говорили, что эти знаки у нее на брюхе читаются как «вошинтан», а это, клянусь килем и клотиком, вовсе неподходящее название для корабля! А ведь известно, как назовешь, то и получишь! Что такое «вошинтан»? Да ничего! А вот «Небесный архангел» или хотя бы «Плевок Господень» звучало б гораздо лучше.

— Не поминай Господа нашего всуе, сын мой! — аббат Демеро, обернувшись к Гимпу, строго приподнял бровь. — Не в правилах Творца плеваться, ибо гнев свой Он выражает иными, более грозными путями. Что же до названия, то читается оно «Вашингтон» и означает имя древнего мученика и святого. Он жил задолго до Смерти, но и тогда сражался с Нечистым, а потому…

Брат Альдо вдруг хихикнул и дернул аббата за рукав.

— Прости, друг мой Кулас, но в архивах нашего Братства несколько иные сведения. Этот Вашингтон — мятежник, поднявший бунт против заморского властелина, что правил в древности Кандой и южными землями на этом материке. Бунт увенчался успехом, и в честь Вашингтона назвали город, который лежал к западу от Кэлина, в нынешней пустыне Смерти. Впрочем, как утверждают древние хроники, он был человек достойный, однако не мученик, а герой.

— А в наших архивах сказано, — произнес с упрямым видом отец Демеро, — что Вашингтона канонизировали еще за столетие до Смерти. Для Матери Церкви он — святой, и в том, что вы полетите на битву с Нечистым на корабле, который носит его имя, я вижу промысел Творца. — Хмыкнув, аббат повернулся к Иеро, вытянув руку к парившему над причальной мачтой дирижаблю. — Подумай, мой мальчик, сколько чудесных совпадений! В древности в южной империи, что звалась Соединенными Штатами, построили этот воздушный корабль, дали ему имя святого и спрятали в тайном месте, в Аллеганских горах, где наши разведчики и нашли его после долгих поисков. Со спущенной оболочкой, но целым и невредимым, с запасами горючего и газа, с подробными инструкциями, как подготовить аппарат к полету и как им управлять! Разве это не чудо? — Отец Демеро выдержал многозначительную паузу. — Нам оставалось только наполнить оболочку и перебраться из горной пещеры сюда, подальше от глаз людских и досужих сплетен… — Он наклонился к Иеро и тихо добавил: — Напомню, сын мой, лишь пять человек в Совете знают об этом корабле и вашей миссии, и, говоря откровенно, двое из них не уверены, что полет в воздухе не равнозначен богохульству. Они настаивали на постройке большого океанского судна, уверяя, что человек не должен летать подобно Божьим ангелам… Но мне хотелось найти что-нибудь понадежней и побыстрее.