Сергей Волков - Чингисхан-2. Чужие земли

Стиснув зубы, Чингисхан прошипел, хватаясь за рукоять меча-илда:

– Будь проклята китайская хитрость! Одной рукой Алтан-хан заключил с нами союз, а другой продолжает окормлять своих верных псов-татар. Ничего, придет время, и я спрошу с него за все.

– А что делать с этим? – спросил Субудей.

– За дерзость и злые дела, что он сотворил, помогая татарам… Вымотайте ему требуху!

Китаец, сморщив маленькое желтое лицо, визгливо выкрикнул что-то, но нукеры забили ему рот комьями глины. Вонзив глубоко в землю два копья, они ремнями примотали к ним посланника империи Цзинь и сорвали с него одежду.

Старый, кривоногий монгол, все лицо которого было исполосовано шрамами, узким ножом осторожно взрезал сбоку толстый живот китайца. Скрюченными пальцами он вытащил из кровавого разреза скользкую петлю кишки. Нукеры подвели слепого вола, запряженного в повозку, нагруженную камнями. Старик накинул кишечную петлю на бронзовый крюк и вол неторопливо побрел прочь, тяжело переступая разбитыми копытами. Китаец забился в ременных путах, а его дымящиеся внутренности начали выпрастываться из чрева, волочась по траве за повозкой. Мальчишки с радостными криками побежали к волу, чтобы подстегнуть его, но кривоногий старик сердито велел им убираться прочь.

– Чем медленнее будет выматываться требуха из живота этого цзиньица, тем больше времени он сможет размышлять над собственным несовершенством, – прорычал он.

– Как поступить с остальными? – негромко спросил Чингисхана его сводный брат Бельтугей, стоящий за левым плечом кагана. – Татары – храбрые воины. Из них можно собрать несколько туменов и пускать в бой впереди монголов.

– Нет, – ответил каган. – Именно потому, что они храбрые воины, мы не сможем спокойно спать в своих юртах, пока татары живы. Женщин берите в наложницы и работницы. Детей воспитайте как монголов. А мужчин…

И помолчав, тихо сказал, глядя в небо:

– Примерьте их к чеке тележной.

За спиной Чингисхана охнула его мать Оэлун:

– Сын мой, остановись! Ты хочешь истребить целый народ!

– Чтобы в степи наступил мир – убей своего врага, – просто сказал Чингисхан. – Я творю мир. Татары стали кормом для моего меча. Это хорошо.

Нукеры Чингисхана набросились на татар, как волки на стадо антилоп-дзейренов. Они катили походные телеги и каждого пленного подводили к колесу, отмеряя его рост по чеке, удерживающей колесо на оси. Всех, кто был выше чеки, убивали. Берега Улджи окрасились кровью, повсюду громоздились кучи отрубленных голов.

Не все татары покорились своей страшной судьбе. Нашлось немало смельчаков, что взялись за ножи и камни, собираясь дорого продать свои жизни. Но оказать серьезного сопротивления вооруженным мечами и топорами воинам Чингисхана они не смогли.

К вечеру все кончилось.

А когда солнце закатилось и звезды украсили потемневший лик Тенгри, перед белой юртой Чингисхана запылали яркие костры. Боорчу и Джелме выполнили волю своего друга и повелителя – привезли ему луноликую красавицу Есуй.

– Она вместе с мужем пряталась в кустах на речном берегу, – смеясь, сказал Боорчу. – Ее муж хорошо бегает, быстро. Как заяц!

Чингисхан довольно расхохотался. Есуган коротко взглянула на испуганную, трясущуюся то ли от холода, то ли от ужаса сестру и безропотно уступила ей место рядом с каганом, сев ниже, у ног Чингисхана.

Есуй зарделась. Она поняла, что ее привезли не на позор и смерть. Гордо подняв прекрасную голову, девушка, как была босиком, шагнула на белый ханский войлок и опустилась по правую руку от хана всех монголов.

– Женщины татар, наверное, рождены от другого корня, – сказал он, улыбаясь, и отрезав кусочек баранины, вложил его в рот Есуй. – Их мужчины храбры, но злобны и коварны. Женщины же умны и покладисты. Это хорошо! Эй, люди, наливайте арху в чаши! Хвала Вечному Синему небу, сегодня у вашего Чингисхана славный день!

Ответом ему был боевой клич монголов, исторгшийся из глоток тысяч нукеров:

– Хурра!!

Пиршество шло своим чередом. Запах жареного мяса плыл над степью, смешиваясь с горьковатым ароматом полыни. Звенели бубенцы на ногах танцовщиц, глухо выли в руках музыкантов моринхуры, дробно стучали барабаны. Упившихся до беспамятства нукеров оттаскивали подальше от костров – чтобы не обгорели во сне. Повсюду слышались смех, веселые песни, здравицы жениху и благодарения Вечному Синему небу.

Чингисхан, сидя между двух новых жен, по очереди кормил их из своих рук, тем самым оказывая девушкам высшую честь – быть удостоенными внимания царя царей. Близилась полночь. Белый Кречет поднимался в ночной зенит. Подходил срок, когда жених должен был уединиться с невестой в свадебной юрте.

Уже собираясь вставать, Чингисхан вдруг заметил смятение и испуг на лице Есуй.

– Что опечалило тебя, о звездочка в ночи моей любви? – спросил он.

Девушка ответила не сразу.

– Мне показалась, повелитель… Мне показалось, что среди твоих воинов бродит мой муж…

– Боорчу! – взревел Чингисхан, вскакивая на ноги. – Найти! Привести ко мне!

Первый нукер, пьяновато покачиваясь, растеряно обвел рукой с зажатым в ней куском жареной оленины множество костров и людей.

– Как, друг Темуджин? На это уйдет несколько дней!

Есуган, все это время сидевшая молчком, нагнулась к Чингисхану и произнесла, поглядывая на бледную Есуй:

– Надо просто приказать всем твоим воинам, о повелитель, разделиться по племенам и родам. Кто останется в одиночестве – тот и будет нарушителем спокойствия сестры.

– Она умна, сын мой, – сердито пробурчала Оэлун, сидевшая ниже Есуган. – Но ум ее зол. Не знаю, какой она будет тебе женой, а вот советник-сечен из этой татарки выйдет хороший.

– Клянусь священным белым песком, я трижды счастлив сегодня! – провозгласил Чингисхан. – Мои враги мертвы, я приобрел двух красавиц-жен и умную голову в придачу. Боорчу! Ты слышал, что сказала Есуган-хатун?

Оэлун, отставив чашку с кумысом, сказала негромко, но так, чтобы сын услышал ее:

– Посмотрим еще, посчитает ли эту голову умной твоя старшая жена, хатун Борте…

Поиски чужака оказались недолгими. Все вокруг пришло в движение. Пирующие поднимались на ноги, перекликались, тормошили тех, кто заснул. Вскоре нарушитель спокойствия был найден. Его схватили и поставили перед Чингисханом.

– Зачем ты явился, подобно вору и бродяге? – грозно спросил каган. – Что высматриваешь ты здесь? Ведь подобных тебе мы примерили к тележной оси.

Юноша, тяжело дыша, молчал. На его исцарапанном ветками лице читалось отчаяние. И тут заговорила Есуй:

– Ты видишь, что я стала женой человека, в сотни раз более достойного, чем ты, – обратилась она к своему мужу. – Если бы ты смирился, то сохранил бы жизнь.