Сергей Волков - Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха

Чингисхан Темуджин Кият-Борджигин. Сирота, нищий изгой, колодник, степной грабитель, ставший в итоге Потрясателем Вселенной.

Он умирает… Он — или я? Мы теперь слиты воедино, мы — одно существо, точнее, одна сущность, один разум.

Я умираю. Так будет точнее. Мне шестьдесят пять лет. Все эти годы я старался, чтобы мои подданные жили в мире. Но мир возможен только в одном случае — если твои враги мертвы. А врагов оказалось много, очень много. Битвы, походы, снова битвы и снова походы — так прошла моя жизнь. Теперь владения мои простираются так далеко, что если выехать из их центра, то путь до границы займет целый год.

Но дело мое не закончено, нет! Мирная жизнь далека, как мираж в пустыни. За границами подвластных мне земель есть новые враги. Их участь уже предрешена — они или склонятся перед моим девятихвостым тугом, или погибнут.

Жаль, я не увижу последнего похода. Жаль, что Великий мир на земле наступит уже без меня. Но дети мои и внуки, и дети внуков сполна вкусят блага моих деяний. Я рад этому. Мне не страшно умирать. Жизнь моя прожита не зря. Только что я говорил со своими сыновьями, Толуем и Угэдэем. Я сказал им:

— Дети мои! Близок конец моего жизненного пути…

Я хотел сказать эти слова всем моим сыновьям, но Джагатай сейчас далеко отсюда, замиряет непокорных на берегах великой реки Хуанхэ, а Джучи, мой старший, властный, суровый Джучи… Увы мне, я не уберег его. Ныне он охотится в небесных угодьях, и Вечное Синее небо стало его отцом.

Своим преемником я назвал Угэдэя. Он не самый старший из братьев. Он не самый искусный в военном деле. Он не самый сильный телом и духом.

Но в нем единственном проявилась кровь Борджигинов. Угэдэй похож на меня в молодости. Впрочем, за одно лишь это я не стал бы доверять ему бразды правления. Угэдэй умен и рассудителен. Гнев его спрятан глубоко, а карающую руку он держит за спиной, вытянув вперед руку дарующую. Он будет хорошим государем над всеми монголами и прочими народами.

Весть о моей кончине Угэдей и все остальные получат сегодня поздно ночью. Я слышу шаги, осторожные, мягкие шаги.

— Учитель, — тихо зовет меня вошедший. Это Елюй Чу-сай. Меня всегда смешила эта его манера называть меня «Учитель». Я знаю — на его родине так принято обращаться к тем, кто старше. На самом деле это он — мой Учитель. Учитель, советник, помощник и единственный после предательства Джамухи друг. Нет, не друг — у Потрясателя Вселенной не может быть друзей — но человек, которому я могу доверить свою жизнь.

— Учитель, — повторяет он. — Все готово. Ваш экипаж ждет…

Экипаж! Надо же! Я, Темуджин, рожденный монголом, дожил до того, что разъезжаю в экипажах, как какой-нибудь цзиньский вельможа. Но так надо — наглухо задернутые занавеси на окнах скроют меня от любопытных глаз.

Поднимаюсь, надеваю простой войлочный плащ, такой, как был у отца. Елюй Чу-сай хочет мне помочь и получает удар локтем. Я не собирался бить его, просто не надо мешать, когда Потрясатель Вселенной одевается. Да, я старик, но я Темуджин из рода Борджигинов!

Накидываю на голову клобук из конского волоса, полностью скрывающий лицо. У нас на Керулене такие носят, чтобы защититься от гнуса. Елюй Чу-сай идет впереди, зорко поглядывая по сторонам. Дневные стражники-турхауды стоят на лестнице с мечами наголо. Они не смотрят на меня. Турхауды кланяются только своему повелителю, Чингисхану. Человек в войлочном плаще и клобуке на голове для них — никто. Это хорошо.

Возок ждет во дворе. Тут уж без помощи Елюй Чу-сая мне не обойтись — ноги совсем не гнутся. Черная лакированная дверца закрывается, возница нахлестывает коней. Две сотни воинов поджидают нас за дворцовой оградой. Этих людей отбирал мой советник. У них вырезаны языки. Они способны сражаться даже мертвыми. Среди безъязыких нет ни одного монгола.

Мой последний поход начался.

На четвертый день пути мы подъезжаем к двум простым пастушьим юртам, примостившимся на уступе безымянной горы в отрогах восточного Тянь-Шаня. В это самое время пышная похоронная процессия с моим гробом подъезжает к главной ставке, Каракоруму. Там состоится погребение Чингисхана.

Всех возниц и слуг, сопровождавших меня в дороге, убивают. Чистый горный воздух бодрит мое дряхлое тело, не дает спать по ночам. Я лежу, укрывшись шубой из меха ирбиса, сжимаю в руке фигурку Волка, смотрю в темноту и вспоминаю китайского мудреца Чань-Чуня.

Мне сказали, что это самый ученый человек во Вселенной. Чань-Чунь прожил в моей ставке несколько лет. Мы часто беседовали. Он говорил занятные вещи об устройстве мира, о богах и героях прошлого, о человеке и его месте на Земле. Но я хотел услышать от мудреца главное — как достичь бессмертия. Смерть не страшила меня, нет. На небе меня ждали предки, ждал отец, шаман Мунлик и многие другие хорошие люди. Совсем другой страх овладевал мною, когда я думал о своей кончине.

Я не завершил земных дел. Я не покорил все земли и все народы. Всеобщий мир можно установить, только если все люди будут жить по одному закону и подчиняться одному правителю. Я создал такой закон, Великую Ясу Чингисхана. Я был таким правителем. Но земных дней моих не хватило, чтобы исполнить задуманное. Именно поэтому еще пятнадцать лет назад я повелел всем своим подданным искать средства, дарующие вечную жизнь.

Множество лекарей, знахарей, ведунов, шаманов, предсказателей и монахов побывало у моих ног. Помню одного хоросанца, старца с выкрашенной хной рыжей бородой, который принес мне стеклянный сосуд с водой. В воде плавали живые черви.

— Смерть, о, повелитель, наступает от того, что черви, живущие в теле человека, выедают его изнутри, — сказал он. — Я нашел лекарство против червей. Это шарики, скатанные мною из сурьмы, ртути и кристаллов серы. Смотри — я бросаю в сосуд один шарик и…

Черви действительно быстро погибли, и вода стала чистой. Поначалу я заинтересовался снадобьем хоросанца, но прежде чем проглотить первый шарик, приказал собрать из окрестных земель — а дело было в хорезмийском Мавераннахре — сотню стариков и испытать снадобье на них.

Все, кто проглотил хотя бы один шарик, через день умерли в страшных муках. Тогда я велел двум крепким воинам держать знахаря из Хоросана, и сам накормил его черными шариками досыта. Перед смертью хоросанец открыл свое истинное лицо. Брызгая кровавой слюной, он посылал на мою голову проклятия и клялся своим мусульманским богом, что его господин Джелал-ад-Дин доберется до меня и отрежет голову.

Отчаявшись обрести бессмертие, я спросил о нем у Чань-Чуня. Старый китаец развел руками.

— Господин, бессмертие есть только у души. Чем чище и совершеннее душа, тем ярче и возвышеннее будет твоя следующая жизнь.