Императрица Соли и Жребия - Нги Во

Чары, наложенные на окрестности Алого озера на целых пятьдесят лет, сохранили свежими припасы в кладовых Благодатного Жребия. Вертя в руках золотую фигурку мамонта, Тии зачерпнули из мешка пригоршню плодов личи. Тонкая, как бумага, кожура лопнула под нажимом зубов, в рот хлынул немыслимо сладкий сок наиредчайшего теперь вкуса — теперь, когда округ Уэ объявил о суверенитете и закрыл свои границы.

— Слишком изысканное лакомство для таких, как вы, — фыркнула Почти-Блистательная, но не стала отказываться, когда Тии очистили два плода и положили рядом с ней на пол.

Пока удодиха лакомилась, Тии отправились на поиски Крольчихи и застали ту заваривающей себе травяной чай.

— Ну надо же, уже много лет его не видели. Мы считали его потерянным.

Старушка взяла мамонта в руки, и очертания ее губ смягчились. Он был символом северных народов, как лев — символом империи Ань. Всю свою жизнь Тии видели мамонта и льва вместе. Неразрывно связанные друг с другом звери взирали с орнаментов и гербов многотерпеливо и устало. Они словно говорили: у нас на глазах возвышались и обращались в прах империи, и нам предстоит увидеть, как та же участь постигнет еще одну.

Крольчиха перевернула мамонта вверх ногами, показывая Тии то, что ускользнуло от их взгляда, — крохотную печать мастера на одной из круглых подошв. Тии прищурились, чтобы разобрать надпись, краем глаза заметив, что Почти-Блистательная впорхнула в комнату и устроилась на потолочной балке.

— Эти символы — «изысканная дама» и… «цивета»?

— Да. Личное клеймо великой художницы Янь Лянь. Ныне она ведет монашескую жизнь в обители Фань Куай, а когда-то пользовалась шумным успехом в столице.

Женские покои украсили в двух цветах — плодородном черном и счастливом красном. Придворный врач подтвердил, что императрица ждет ребенка. Дамы гадали, как это определила сама Инъё, такая коренастая и плотная, но в ее присутствии вели себя осмотрительнее. Та, что носит ребенка, владеет ключами от жизни и смерти, и ее сглаза следует всерьез опасаться.

После оглашения императрица, казалось, стала одержима всевозможными предсказаниями жребия. Она призывала прорицателей из города и из приграничных областей, из дальнего Нина и воинственного Чжу. Она принимала у себя мужчин, гадающих по камням, и женщин, раскидывающих карты, и даже человека, который не занимался ни тем ни другим, зато у него был конь, который отстукивал копытом номер предсказания в великой священной книге закутанного в покрывала южного народа.

Однажды, проводив провидца с запада к воротам, я вернулась в покои и увидела только что прибывшего гонца.

— Император Сосны и Стали удостаивает вас великой чести за то, что вы носите будущего принца.

Гонец преподнес императрице сверток в белом шелку, и, развернув его, она нахмурилась. У нее в руках оказалась золотая табличка на золотой цепочке, достаточно мягкая, чтобы на ней можно было оставить отметину ногтем, и такая тяжелая, что, если носить ее на шее, она непременно билась бы о грудь.

Императрица велела гонцу поблагодарить от нее императора, но я заметила, как на ее лице промелькнуло недовольство. Вместе с гонцом собиралась уйти и я, но Инъё меня остановила.

— Скажи, ты стала бы ее носить?

Еле слышно я принялась уверять, как полагалось, что меня сочли бы воровкой и казнили бы, заметив такую вещицу на моей грязной и ничтожной шее, но она лишь покачала головой.

— Скажи мне правду.

— Нет, мне не нравятся цепочки на шее.

— Вот и мне тоже. А теперь ответь, девочка, кто лучший из известных тебе художников?

Мне следовало бы назвать Чан Хая или еще кого-нибудь из тех мастеров, кто прославился при дворе искусными изображениями цветов и кропотливо вырезанными персиками. Но я так растерялась, что сказала правду.

Явившаяся во дворец по императорскому приказу Янь Лянь показалась мне высокой, как дерево, и неистовой, как вепрь, рыщущий в лесах близ столицы. Волосы она стригла совсем коротко, как монахиня, но выбривала на них, как на бархате, причудливые узоры; ее глаза были столь же узкими, как ее улыбка — широкой. В те времена она носила мужскую одежду и прошлась по женским покоям такой важной и самодовольной походкой, словно могла безраздельно завладеть целым миром, стоило ей только протянуть руку.

Янь Лянь взвесила золотую табличку на ладони и пропустила цепочку между пальцами, словно струйку воды. Попробовала оставить на табличке отметину ногтем, кивнула и повернулась к императрице.

— Я могу изготовить для вас из этого золота нечто прекрасное, но вы наверняка понимаете, императрица: ничто не дается даром.

Последнее слово неистовая искусница произнесла по-особенному. В то время ни я, ни императрица этого не знали, но Янь Лянь прибегла к выговору кварталов воды и цветов, где каждому плотскому удовольствию имелась своя цена и не существовало ничего постыднее, чем получить поцелуй просто так, словно подаяние.

Хоть императрица и не знала, на что намекает Янь Лянь, она уловила что-то в ее голосе и улыбнулась.

— Пойдем поговорим у меня. Нам надо обсудить множество эскизов. А ты, девочка… Как твое имя?

— Крольчиха, о великая императрица.

— Так вот, Крольчиха, пойди и сядь перед входом в мои покои. Не сходи с места и не подпускай к двери любопытных. Не желаю, чтобы кто-нибудь взялся копировать мои идеи.

Полагаю, в какой-то момент они и правда обсудили творческий замысел императрицы. По крайней мере, попона на маленькой золотой фигурке в точности повторяла боевое снаряжение имперских мамонтов. Впрочем, подобных разговоров я не помню. Зато помню смех и вздохи, кажется, плач, а может, это просто стоны становились все исступленнее, чем глубже дворец погружался в ночь. Помню, как один возмущенный возглас боли тут же рассыпался смехом, как с шорохом скользила кожа по шелку и по дереву. Подруги стащили для меня на кухне риса и солений, принесли мне и убежали. Я ела с благодарностью, но вкуса почти не ощущала, напряженно прислушиваясь к работе императрицы и художницы.

На заре, когда я уже начинала клевать носом на своем посту, дверная створка отодвинулась. Понимая, что поступаю неподобающе, я все же украдкой заглянула в опочивальню императрицы. Она лежала на спине, раскинувшись, слегка прикрывшись запятнанным халатом, а ее черные волосы, словно тушь, растекались вокруг головы. Императрица слегка посапывала, но это был звук, полный удовлетворения, и Янь Лянь покачала головой. Рассеянно ощупав свежий багровый укус на своем плече, она запахнула халат, пряча