Джон Норман - Капитан

Тень справа отважилась подступить еще ближе. На этот раз это был не наглый, грубый оборванец-вожак, а его товарищ, также добивающийся внимания. Он сунулся вперед, решив перещеголять своего приятеля, и тут же был схвачен и приподнят над землей. Оборванец дико водил выпученными глазами, дергал ногами и хрипел, его горло неумолимо сдавливала рука великана. Вся шайка немедленно кинулась прочь. Оборванец в руке великана постепенно слабел.

— Не убивай его, — сказал спутник великана.

— Но ведь он осмелился дотронуться до меня, — возразил великан.

Полузадушенный оборванец отрицательно замотал головой.

Великан шагнул в сторону и с размаха ударил беспомощного пленника о высокую каменную стену. Удар был нанесен с чудовищной силой. Тело оборванца сразу обмякло и медленно сползло по стене, за ним тянулась полоса крови с прилипшими волосами.

— Он мертв? — спросил начальник стражи.

— Я решил не убивать его, — пояснил великан.

Если бы великан захотел, он смог бы раздавить голову оборванца так же легко, как яичную скорлупу. Стражники в ужасе уставились на него.

В нескольких ярдах от них застыл вожак шайки, плетущейся за великаном. Лицо вожака стало мертвенно-белым.

— Не убивай его! — воскликнул спутник великана.

Тот изучал оборванца — нет, вряд ли такой выстоит в бою.

— Не надо, — просил спутник. — Вспомни: цивилитас!

Оборванец побежал прочь.

Великан смотрел ему вслед. Он знал, что оборванец не убежит далеко — его можно быстро нагнать и изнурить медленным, неотступным преследованием, пока он не упадет, дрожа и задыхаясь, как загнанный олень. Это было бы даже забавно.

Затем его можно будет убить.

— Нет, нет! Не убивай его! — просил спутник великана. Очевидно, он знал великана лучше, чем прочие. — Цивилитас!

Великан не стал преследовать беглеца.

— Как думаешь, какой вергельд был бы назначен за него? — спросил великан у своего спутника, глядя вслед спотыкающемуся беглецу.

— В Империи не назначают вергельд, — ответил спутник.

— И все же вряд ли он был бы большим, — решил великан.

Обычай вергельда существовал у многих народов — так назывался штраф за убийство человека, и он в примитивном смысле служил, как это ни парадоксально, способом снижения количества драк и убийств. Никому нельзя было убивать безнаказанно — убийце следовало приготовиться платить штраф за свою жертву его семье или родственникам. За каждого убитого назначался отдельный вергельд в зависимости от происхождения, положения в обществе и состояния. За простолюдина назначали меньший вергельд, чем, , скажем, за почтенного члена знатного рода. Но если знатный человек убивал простолюдина, он должен был заплатить вергельд согласно своему проступку. Вергельд уплачивали деньгами, скотом и так далее. Вергельд не только служил защитой, ибо при нем убийство не оставалось безнаказанным, но, что еще важнее, препятствовал отмщению, от которого иногда погибали целые семьи и кланы, постепенно вступающие в длительную вражду. Вся эти проблема разрешилась с появлением вергельда. Конечно, его утверждение дало некоторые преимущества богачам, которые могли с легкостью заплатить вергельд, но даже им, как известно, было непросто расстаться со своими конями или овцами.

— Цивилитас! — мягко проговорил спутник великана.

— Да, цивилитас, — ответил тот.

Слово «цивилитас» символизировало и снисхождение, и милосердие, и разумный отказ от жестокости. Разве не цивилитас сделал Империю Империей? Разве он не стал подарком Империи другим планетам — он явил истинное оправдание их существованию, дал им самое драгоценное — право жить? Не будь этого многогранного слова, «цивилитас», что смогло бы сдержать легионы и чиновничью свору, корабли, когорты и оружие; разве само оно не искупило захватничество и алчность, свирепость, ярость, эксплуатацию и жестокость? Вот слава и величие Империи — «цивилитас», как учил брат Вениамин, который, в общем-то, не был горячим сторонником Империи. Под выражением «цивилитас» понималось очень многое, гораздо большее, чем казалось на первый взгляд. Его значение нельзя было определить точно, подобно тому, как нельзя полностью объяснить, что такое «друг» или «любовь». Но отчасти под этим словом понимали единство надежд, скрытых в выражениях «равновесие», «порядок», «соответствие», «гармония», «закон», «цивилизация». Можно считать, что это слово отделяло мир от войны, справедливость от коварства, просвещенность от невежества, цивилизацию от варварского образа жизни. Это — неуничтожимый идеал.

Великан огляделся. Вожак шайки скрылся из виду. Его приятели, человек десять-двенадцать, стояли поодаль. Вряд ли они стали бы продолжать преследование — один из них уже лежал, не подавая признаков жизни, у подножия стены. Над ним тянулась полоса крови, проведенная собственным затылком оборванца.

Великан заметил поблизости женщину в роскошном лиле, которую он видел и прежде. По-видимому, она вернулась и теперь шла вслед за группой по неизвестной великану причине. Их глаза встретились.

— Болван! — процедила женщина.

«Она недовольна, что я разглядывал ее у поста», — решил великан.

Женщина взглянула в сторону оборванцев, молча толпившихся неподалеку.

— Трусы! Фильхены! — презрительно пробормотала она.

Как обычно, в этом повествовании мы пользуемся знакомыми выражениями для обозначения соответствующих форм жизни, или, лучше сказать, форм жизни, занимающих подобные экологические ниши, а также используемых для таких же целей, что и существа, известные читателю; мы без колебаний говорим о коровах или овцах, но читателю необходимо понять, что в большинстве случаев под этими словами подразумеваются совсем не те коровы и овцы, которые известны ему. Это делается для того, чтобы избежать путаницы со множеством названий и скучных описаний, вероятно, представляющих не самый большой интерес вповествовании, и, разумеется, не обязательных для понимания общего смысла — описаний специфических и генетических различий десятков видов существ, иногда встречающихся только на одной планете, хотя, благодаря космическим перевозкам, они намеренно или случайно могли оказаться и на других планетах. Иногда мы даем этим существам первоначальные названия — особенно когда этим преследуется какая-либо цель. К примеру, фильхеном названо маленькое всеядное животное, принадлежащее семейству грызунов. Это не мышь и не крыса, поскольку фильхен в отличие от них является яйцекладущим грызуном. Когда мы упоминаем о «мышах» или «крысах», эти выражения обозначают животных, в биологическом смысле более похожих на тех мышей и крыс, которые известны читателю. Подобие повадок, отношений в общей природной системе ареалов и типов, а также принципы их развития в некоторых случаях почти полностью соответствуют друг другу. В таких случаях мы заранее просим снисхождения у читателей.