Николай Басов - Жажда

– Ты убил их.

– Я их использовал. Для моей магии нужно много материала.

– Если на свете есть справедливость, ты за это…

– Забудь об этом, бродяга. О какой справедливости ты говоришь? – Гханаши помолчал. – Подумать только, от кого мне приходится выслушивать упреки! От наемника, убийцы, висельника… Почти вора!

– Я не вор.

– Ты пришел украсть у меня воду.

– Это ты украл оазис у людей. Ты – вор.

– Человек, ты полагаешь, что хорошо относишься к людям. По крайней мере, они тебе интересны. Что же, это облегчает задачу. Вместо того чтобы любить их, ты будешь их убивать, будешь сжигать их живьем. Я не хочу экспериментировать с тобой, а просто превращу тебя в Черного Дракона.

Лотар закрыл глаза, чтобы не видеть той уродливой радости, которая появилась на лице колдуна.

– Это, кстати, довольно простое колдовство. Не нужно ничего изобретать. Мы покончим с этим до восхода солнца. И я так давно не видел, как это происходит.

– Что именно?

– Трансмутация, наемник. О, если бы мне захотелось порадоваться по-настоящему, я соорудил бы огромное зеркало, чтобы и ты мог полюбоваться, как под действием заклинаний из существа, имеющего бессмертную душу, ты превратишься в чудовищную, неуязвимую машину разрушения! Только на это уйдет слишком много времени… Придется обойтись без зеркала. Сейчас я выйду к тебе, и мы начнем. Это лучше делать на воздухе, где не так помешает твой гнилостный запах, то есть запах дракона.

Гханаши встал с трона и, размахивая руками, пошел к выходу. Если бы Лотар мог, он убежал бы, даже забыв о воде. Но ему оставалось только ждать то неизбежное, что должно было произойти.

Вблизи колдун оказался еще отвратительней. Стали заметны черты, отличающие его от человека – острые уши, поднимающиеся выше поросшей редкими клоками, почти плоской, как у змеи, головы, огромные, желтые от старости глаза, лишенные радужки, с вытянутыми, ромбическими зрачками, длинные руки с мощными, многосуставчатыми, как щупальца, пальцами, неестественно кривые ноги, что едва держали это тело, покрытое хламидой, под которой Лотар без труда увидел странную чешуйчатую кожу.

Гханаши радовался. Он потирал руки, его губы кривила усмешка, от которой улыбка даже очень злобного человека отличалась так же, как грозовая туча от белого облака. Он обошел застывшего Лотара и, склонив голову набок, оценивающе посмотрел в его глаза.

– Так, так. Ты недавно пил живую кровь. Это хорошо, будет меньше работы. Странно, что ты вообще дошел до Беклема. Ты упорен, это тоже хорошо. Да, ты будешь одним из лучших моих произведений, хотя твоя привычка радоваться жизни помешает…

Сознание Лотара стало меркнуть. Лишь временами ему удавалось сосредоточить свое внимание на колдуне, но удавалось все реже.

Гханаши пританцовывал вокруг него, размахивая руками. Его голос то поднимался до визга, то превращался в почти неслышный бубнящий рокот. Колдун пел, и в этой песне было больше обнаженного насилия, чем в окровавленном клинке.

Внезапно Лотар понял, что его руки стали похожи на крылья гигантского нетопыря. Это было так больно, что Желтоголовый упал бы, если бы его не поддерживало заклинание, наложенное раньше. Потом очень сильными сделались мускулы груди и спины. Это было необходимо, чтобы он мог управлять крыльями. Как ни странно, вместе с болью Лотара переполняла сила и невероятная выносливость, и он знал, что теперь эта сила в нем останется навсегда.

Потом изменились ноги, легкие и сердце. Он начинал чувствовать себя словно бы выкованным из одного куска плоти, которую невозможно было разрушить, которая не поддавалась даже действию времени, он становился бессмертным. И из этого тела мог появиться живой, горячий, как солнце, огонь. Впрочем, им еще нельзя было пользоваться, иначе он сжег бы себе голову, которая пока оставалась человеческой.

Лотар подумал было об убийстве того зверя, которого творил своим адским искусством Гханаши. По всему получалось, он должен уничтожить себя, но что-то останавливало его.

Чем дольше колдовал Гханаши, тем лучше Лотар понимал, что он все еще хочет пить. Жажда не проходила, а стала даже сильнее, хотя теперь он знал, что не сможет напиться, потому что внутренний огонь, соединясь с водой, взорвет его, как шутиху на праздниках вендийских богов. Но если он всегда может избрать этот выход, стоило ли торопиться?

Он начинал понимать – Гханаши в чем-то ошибся, попросту не сумел победить в нем человека, стереть эту новую, странную жажду справедливости, смешанную с обычной жаждой. Главное состояло в том, сколько еще он будет марионеткой колдуна.

Теперь и голова его стала меняться. Челюсти удлинились, сделались тяжелыми и очень мощными. На них появились крепкие толстые клыки, которыми можно было перекусить холку лошади или разгрызть закованного в доспехи латника. Челюсти стали такими тяжелыми, что шея не могла удержать их на весу, но несколько движений колдуна – и мускулы, поддерживающие голову, стали тверже бронзы, туже, чем корни вековых деревьев.

Затылок стал удлиняться. Лотар зарычал от боли, раздвинув малоподвижные, слишком толстые губы, из которых, к его ужасу, вывалился раздвоенный узкий язык, не дававший произнести ни слова…

Внезапно Лотар почувствовал, что выходит из-под власти колдуна. Его новое, нечеловеческое тело теперь могло двигаться, хотя каждое движение еще причиняло боль.

Он ударил по своему огромному телу тяжелым чешуйчатым хвостом. От этого хлопка, казалось, дрогнула черная жидкость в бассейне. Он топнул когтистой лапой, и слабый камень под ней раскрошился, как пересохшая лепешка.

Помимо прочего, у Лотара резко изменилось представление о скорости всего, что происходило вокруг. Неуловимый полет летучей мыши, которая гонялась за мошками, стал медленным, как движения рыбы в воде. Взмахи колдуна виделись ему теперь не более быстрыми, чем подрагивания пальмовых стволов на ветру. А голос Гханаши стал тягучим, как у самого нерадивого школяра.

Зато сам Лотар мог двигаться быстрее, чем любое другое существо, мог драться лучше, чем самый тренированный боец. Если бы не эта жажда, он, вероятно, был бы счастлив.

Жажда, простое желание пить воду, в которой отражаются твой нос, глаза и круг солнца на голубом небе. Желание пить – такое понятное всему живому желание… Единственное, что осталось в нем от человека. Жажду нужно было сохранить, это то, что колдун забыл в нем изменить, – мучительную, иссушающую душу, спасительную жажду.

Гханаши торжествовал. К своему удивлению, Лотар стал понимать его речитатив.

– Рычи, рычи, зверь! Теперь ты создан для уничтожения. И никакое из человеческих чувств не помешает тебе творить горе, ты понесешь его на своих крыльях. И все, что есть в тебе, подчинится мне, пока я не уйду из этого мира. Но и тогда, пожелав снова стать человеком, ты останешься зверем, потому что забудешь, как это сделать. Рычи, зверь, теперь ты – мой!