Майкл Муркок - Рунный посох: романы

— Верно, — кивнул Мелиадус. — Своего рода альянс.

— Барон, я буду сражаться против вас, если только вы нападете на мои земли, но в остальном я не буду препятствовать, потому что верю — Европа должна быть единой.

— Кое-кто будет противиться этому объединению.

Граф засмеялся.

— А вот в это я не верю. Кто сейчас способен противостоять Гранбретании?

Барон поморщился.

— Вы правы. Все это так. Список наших побед велик. Но чем больше мы завоевываем, тем больше нам приходится распылять свои силы. Если бы мы знали Европу как вы, граф, мы могли бы без особого труда определять, кому можно доверять, а кому — нельзя, и концентрировать бы наше внимание на слабых местах. Например, губернатором Нормантии мы назначили великого герцога Зимиона. — Барон посмотрел на графа. — Он хотел занять трон, еще когда его кузен Джевелард правил этой страной. Могли бы вы сказать, граф, разумен ли наш выбор? Будет ли он верно служить Империи?

— Зимион? — Граф Брасс улыбнулся. — Когда-то я помог разбить его под Руэном.

— Я знаю. Но что вы думаете о нем?

По мере того как поведение барона делалось все более беспокойным, все шире становилась улыбка графа. Теперь он точно знал, чего хочет от него Темная Империя.

— Он прекрасный наездник и любимец женщин.

— Но это ни о чем не говорит!

Мелиадус раздраженно поставил бокал с вином на стол.

— Верно, — согласился граф. Он взглянул на большие настенные часы, висящие над камином. Их позолоченные стрелки показывали одиннадцать. Огромный маятник мерно покачивался, отбрасывая на стену мерцающую тень. Часы начали отбивать одиннадцать ударов.

— Здесь в замке мы рано ложимся, — невозмутимо сказал граф и поднялся. — Слуга проводит вас. Ваши люди будут размещены в соседних комнатах.

Лицо барона помрачнело.

— Граф, мы знаем о вашем бесценном опыте политика, о вашей проницательности, о великолепном знании Европы. Мы хотим воспользоваться этим. В обмен предлагаем — безопасность, богатство, власть…

— Власть и богатство у меня и так есть, а в безопасности я уверен, — тихо ответил граф и дернул шнурок колокольчика. — Прошу меня простить, барон. Я устал и хочу отдохнуть.

— Я взываю к вашему рассудку, граф. Я прошу вас.

Мелиадус старался не выдать своего раздражения.

— Я надеюсь, вы погостите у нас, барон, и расскажете нам о том, что происходит в мире.

Вошел слуга.

— Пожалуйста, покажите нашему гостю комнаты, — обратился к нему граф. Он поклонился барону. — Спокойной ночи, барон Мелиадус. Рад буду видеть вас за завтраком.

Когда барон, следуя за слугой, покинул зал, Брасс позволил себе от души рассмеяться. Приятно было сознавать, что могущественная Гранбретания ищет его содействия, но он не желал ввязываться в политику. Он надеялся, что ему удастся вежливо отклонить предложение барона, у него не было ни малейшего желания ссориться с Темной Империей. Кроме того, ему нравился барон Мелиадус. Чем-то они были похожи.

Вот уже целую неделю барон Мелиадус был гостем замка Брасс. Если не считать того самого первого вечера, ему удавалось сохранять хладнокровие в разговорах с графом, хотя граф по-прежнему не соглашался на его предложения.

Но, похоже, не только государственные дела удерживали барона в замке. Уж слишком много времени и внимания он уделял Исольде. Она волновала и привлекала его, хотя ничем не походила на придворных красавиц Европы.

Граф, казалось, не замечал этого. Как-то утром, когда они с Богенталем прогуливались по верхним террасам сада и любовались виноградниками, философ сказал:

— По-моему, барон Мелиадус хочет соблазнить не только славного графа. Если я не ошибаюсь, у него еще кое-что на уме.

— Что же? — Граф повернулся к другу. — Что он еще желает?

— Твою дочь, — невозмутимо ответил Богенталь.

— Ну знаешь… — засмеялся граф. — Что бы он ни сделал, ты видишь в его намерениях лишь порок и зло. Барон — аристократ и джентльмен. И, кроме того, ему нужен я. Вряд ли он позволит себе так глупо рисковать в таком важном деле. Я думаю, ты несправедлив к барону. Мне он очень нравится.

— Тогда, мой друг, тебе самое время возвращаться в большую политику, — с сарказмом ответил Богенталь, — ибо ты разучился разбираться в людях!

Граф пожал плечами.

— Богенталь, ты становишься похож на старую истеричную женщину. Барон ведет себя вежливо и предупредительно. Признаться честно, думаю, он напрасно тратит здесь время, и я был бы не против, если бы он поскорее покинул Камарг, но то, что он проявлял какой-то интерес к моей дочери… Я не замечал этого. Возможно, он и хочет жениться на ней, дабы связать кровными узами Гранбретанию и меня, но вряд ли Исольда согласится, да и я буду против.

— А что, если Исольда любит барона?

— Как это любит?

— Ну, в Камарге не так много столь красивых и утонченных мужчин.

Граф хмыкнул.

— Если бы она его действительно любила, то непременно сказала бы мне, так? Так. Поэтому, пока я не услышу об этом из уст самой Исольды, я не поверю тебе.

Богенталь спрашивал себя, чем было вызвано такое стойкое нежелание графа видеть правду: то ли — тайной потребностью не знать ничего о нравах тех, кто правит Темной Империей, то ли — просто обыкновенной неспособностью отца видеть в родном ребенке то, что очевидно другим. Он не мог согласиться с мнением графа об этом человеке — человеке, на совести которого резня в Лиге и разграбление Захбрука. Рассказы об извращенных вкусах барона наводят ужас на людей от Северного моря до Туниса. Философ точно подметил, сказав, что граф слишком долго жил вдали от большой политики, наслаждаясь чистым деревенским воздухом, и сейчас уже не чувствовал запаха разложения, даже когда вдыхал его.

В разговорах с бароном граф оставался сдержанным и немногословным, но гость сам много и охотно рассказывал. Из его слов выходило, что даже в странах, неподвластных пока Гранбретании, есть люди, готовые в обмен на власть сотрудничать с Темной Империей и помогать ей устанавливать порядок. Как оказалось, интересы Гранбретании простираются далеко за пределы Европы. Даже за Средиземным морем уже созданы хорошо организованные вооруженные отряды, готовые в любую минуту поддержать войска Темной Империи. Восхищение графа Брасса тактикой Империи росло с каждым днем.

— Еще лет двадцать, — говорил барон Мелиадус, — и Европа будет нашей. Лет через тридцать — весь арабский мир. А через пятьдесят лет — мы надеемся, что дойдет очередь и до загадочной земли, которую называют Коммуназией…