Дэн Ченслор - Разрушенное святилище

Мельничное приспособление представляло собой два жернова. На конусообразный нижний надевался колоколоподобный верхний, в него засыпалось зерно, из маленьких отверстий поступая в щель между жерновами, приводившимися в движение.

Только недавно семья смогла позволить себе купить вторую лошадь для вращения жерновов, а до этого сами мужчины, изредка меняясь, ходили по кругу, впрягшись в ременные петли.

Этот труд не только тяжел, Но и страшен своей однообразностью, мало кто решался завести мельничный амбар. Однако и плата за работу была гораздо выше той, что получали гончары или медники.

Когда первая партия зерна была засыпана, и лошади, опустив головы, поплелись по кругу, в открытую дверь вбежала обеспокоенная Коссия.

За визгом жерновов голоса ее не было слышно, только подойдя к самому порогу, мужчины разобрали, что она говорит.

— В селе чужие, большой отряд, набирают ополчение. Пусть отец остается, а вы бегите в горы! Пока есть время, вас не видно, за амбар — и сразу в расщелину, скроетесь в горах, а я скажу, что на охоте.

Рогвард, споткнувшись о полуоткрытый мешок, бросился к дальней стене, в которой находилась узкая дверь, ведущая к конюшне, устроенной в расщелине горы. Его остановил смех старшего брата.

— Не убейся, малыш! Чего вы с матерью боитесь? Пойдем, послушаем, что скажут, а потом решим, как поступить.

Отец, сильно толкнув его в плечо, закричал.

— Кого ты будешь слушать, дурень? Они не поговорить приехали, а забрать парней на очередную войну, которая нас не касается! За тебя уже давно все решили! Беги, сам пропадешь и брата за собой потянешь!

От неожиданного отцовского тычка сын едва не упал, серые глаза гневно сверкнули, он собрался ответить, но не успел — длинные тени людей упали на освещенный поднявшимся солнцем пол, засыпанный зерном и соломой.

На пороге высилась фигура сержанта в оливкового цвета форме с серебряными знаками отличия на груди.

Его сопровождало пятеро таких же дюжих солдат, чья форма отличалась от сержантской лишь черным цветом и отсутствием серебристых листьев кипариса.

Командир, которого сопровождающие называли Сатурном, с неестественной приветливостью воскликнул.

— Богата семья, имеющая двух молодых воинов! Вы посмотрите на них, какие сильные да крепкие! Небось только и ждут, когда выпадет счастье стать солдатом!

Криан торопливо остановил лошадей, глаза Коссии наполнились слезами. Не обращая на них внимания, вояка скомандовал, обращаясь к юношам.

— Вы двое, бегом на площадь, там собирается сельская ваша рать. — И вдруг заревел диким голосом. — Пошевеливайтесь, чего на мамашу глаза таращите? Пряника ждете? Дождетесь, только от меня!

Солдаты, как будто повинуясь неслышной команде, одновременно немного вытянули мечи из ножен и с лязгом задвинули назад, демонстрируя силу, с которой не поспорить двум невооруженным селянам. Вышедших в сопровождении солдат братьев встретил горестный крик деда Пальфурия.

— А зерно? Кто мне зерно будет молоть? Как зиму без муки встречать?

Но его никто не услышал за шумом и криками, наполнившими мирное село. Явившийся отряд состоял не менее чем из пятидесяти человек. Люди, поднаторевшие в своем ремесле, привычно окружили селение, не давая возможности слабодушным выбраться из него.

Солдаты, в цепи не задействованные, по трое обходили дома, лишь сержанта сопровождал более многочисленный эскорт.

Всех молодых людей, начиная с пятнадцати зим, сгоняли на пыльную площадь с колодцем посередине.

За ними бежали голосящие матери, отцы, пытающиеся что-то возразить или сунуть в руку солдата несколько монет, которые охотно принимались, но не никоим образом не влияли на решимость вербовщиков набрать побольше рекрутов.

Возле колодца молодежь решительно отделили от сопровождающих родственников, и сержант, зычным голосом перекрывая крики, возгласил.

— Граждане Валлардии, слушайте меня, посланца Трибуна, которого вы избрали и кому обязались служить! Пришел страшный миг, когда государство и вера оказались в опасности! Курсаиты вновь подняли головы, вылезли из своих зловонных нор. Они обрушили Лунный Храм в тот момент, когда совершалось жертвоприношение богам, вызвали их гнев, который обрушится на всю страну! Мы должны противостоять врагам, уничтожить их, пусть кровь курсаитов погасит разгорающийся огонь божественной ярости. Ваши сыновья станут частью армии возмездия, покроют себя великой славой, добьются богатства, ибо имущество предателей будет разделено между воинами. Нельзя медлить, мы выступаем сейчас, некогда собираться и прощаться, — колокол пробил!

Новый всплеск крика раздался над площадью — людям слишком хороню было известно, что попав в королевскую армию накануне боевых действий, мужчина оттуда или не возвращается вовсе или приходит домой калекой, не пригодным не только воевать, но и выполнять обычную крестьянскую работу.

Молодые люди попытались вырваться из оцепления, но их останавливали скрещенные мечи солдат. Сгоряча отталкивая обнаженную сталь, они лишь прорезали ладони до кости о заточенные лезвия. Сельский силач, почти двухметрового роста, увидя рапы сына и заполненные слезами глаза мальчишки, подскочив сзади с яростным ревом, схватил за шиворот двоих вербовщиков, ударив их головами с такой силой, что они выпустили мечи из рук, их тела обмякли и безвольно опустились на землю.

Упавшее оружие немедленно подхватил Рогвард, занеся его над головой ближайшего противника. Однако сын мельника не успел ударить, чьи-то руки с силой охватили его запястье, выворачивая назад и в сторону, так что он был принужден склониться набок.

В бешенстве повернув голову, он увидел собственного брата с застывшим, напряженным лицом — сломить сопротивление крепкого Рогварда было нелегко.

Визалиус прошипел ему в лицо.

— Ты что замыслил, ублюдок? Обоих погубить хочешь, да еще и родителей в придачу? Несколько безоружных старых мужчин да свора мальчишек с нами, можно ли победить воинский отряд!

Он вывернул руку брата еще сильнее, и меч зазвенел о камни площади. К ним подбежали орущие солдаты, но Визалиус ступил перед Рогвардом, закрывая его собственным телом. Как будто обладая правом приказывать, он повелительно сказал.

— Он никому не опасен, я пригляжу за парнем.

Те замерли в нерешительности, натолкнувшись на его надменный холодный взгляд, удивленные странным в такой ситуации спокойным выражением лица юноши. Принять решение им помог властный голос сержанта.

— Оставьте их, я сам разберусь!

В этот момент два позорно обезоруженных солдата, очнувшись, подхватили свое оружие и никем не сдерживаемые кинулись в толпу, отыскивая своего обидчика. Впрочем, он и не прятался, пытаясь через головы оцепления успокоить сына.