Дем Михайлов - Изгой. Кровь и пламя

Первое ощущение, посетившее меня, схоже было с чувствами мальчишки, который на спор решил пройти через старое ночное кладбище, наполненное непонятными звуками, и с уханьем вышедшего на охоту филина. Душа дрожит в страхе, глаза шарят по сторонам, страшась увидеть чью-то темную шатающуюся тень – ведь тебя изрядно застращали перед походом историями про жутких мертвецов, встающих из могил…. Но этот страх «горячий», тебя потряхивает от переизбытка чувства, твои глаза горят, твоя походка мягка и настороженна…

То же самое испытывали и мы, когда вошли на чужую территорию.

А потом, чем глубже ты уходишь по сумрачной дороге в кажущуюся тоннелем расщелину, тем сильнее становится невидимый гнет, тем меньше становится обжигающегося страха, сменяющегося холодной липкой тревогой, что постоянно вгрызается в твой разум, не давая передышки.

Я видел, как передергивают плечами мои люди. Как застывают на пару мгновений и слепо смотрят в гранитную скалу, явно пытаясь что-то услышать… Им чудились странные звуки, им чудились тоскливые голоса и скорбный вой…. Затем воины встряхивали головой и возвращались к делам. Мало ли что тут может послышаться – место-то вон какое нехорошее! Поскорее завершить дела и убраться отсюда!

А ведь мы пробыли здесь всего несколько часов. А что если провести здесь день? Неделю? Пару десятков дней? Полгода? Если приходится засыпать в вечном страхе и с ним же просыпаться? Что тогда случится с усталым разумом, не знающим покоя? Ответ прост – либо привыкнешь, либо сопьешься.

Столь же прост и мой вывод – обычным людям к «такому» привыкнуть попросту невозможно, как невозможно привыкнуть к сну в одной постели с разложившимся мертвецом. Попросту сойдешь с ума и превратишься в пускающего слюни идиота с безумным взглядом, либо заглушишь душевные страхи при помощи крепкого вина или еще чего похлеще. И лишь однажды этим средством не обойтись, с бутылкой придется не расставаться и лишь только начнет исчезать блаженная безмятежность пьяницы, как надо тут же ее возвращать парой больших глотков.

Именно это здесь и происходило. Только вместо вина использовалась какая-то другая дрянь, с очень пряным мускусным запахом – им была пропитана одежда каждого из осмотренных мною воинов врага. Только одежда разлетевшегося на части некроманта – а он точно им был – пахла не мускусом, а свежей сосновой хвоей. Он что, одежду в хвойном отваре полоскал и ею же мылся?

Постоянное опьянение вызывает безразличие ко многому, в том числе к внешнему виду. Дисциплина разваливается, работа стоит на месте. И если не развеять всеобщую апатию, то хотя бы чуть ослабить ее воздействие и заставить людей вернуться к исполнению обязанностей, может только одно – властный, жесткий или даже жестокий командир с ничем не замутненным умом и твердо видящий перед собой цель. Такую, как приказ от еще более высокого командования. Такой человек вполне может растормошить и запугать любого пьяницу. Внушаемый им страх будет столь силен, что заглушит страх перед этим гиблым, проклятым местом. А парочка экзекуций заставит всех запомнить несколько простых правил, установленных командиром – когда можно и нельзя пить, о сменах караула, об обходах, чистоте, порядке и прочем.

Так вот – командира здесь не было. Именно сейчас не было, к моменту нашего здесь появления. Только этим можно объяснить, что свора тяжело одурманенных солдат поголовно предавалась безделью. Либо главный здесь человек уехал по делам, либо же он умер сам, либо с чьей-то помощью – от подобных подопечных вполне можно ожидать удара ножом в спину. Ибо в тебе они видят лишь помеху на пути к сладостному забытью… Но у командира должен быть помощник, столь же трезвый, как и он. И помощник и охранник в одном лице – я бы здесь в одиночку находиться побоялся, ибо во сне человек беззащитен. Раз обоих нет… ладно, вернусь к обдумыванию чуть позже. Что известно еще?

Когда мы явились незваными гостями, гномы сидели в клетках – я бросил взгляд в центр гигантского колодца, на выходящих и выползающих коротышек, опутанных звенящими цепями. Это привычно, разумеется, держать рабов в клетках, но только ночью. Днем раб должен работать! Это главный принцип любого рабовладельца или хозяина каторги. Раб должен приносить прибыль. Ни к чему кормить бесполезного невольника. И раз все гномы к нашему приходу в не самое позднее время сидели в клетках, да добавить к этому отсутствие командира, то напрашивается простой вывод – работы по вырубанию громадных гранитных блоков были остановлены.

Далее…

Слишком мало стражи.

Нет командира.

Работы остановлены. Рабы загнаны в клетки и заперты.

Распорядок дня нарушен. Оставшиеся охранники превратились в пьяных животных и ведут скотский образ жизни. Раз они так грязны – то тут прошло не меньше недели с начала всеобщего загула.

Не знаю точно, как давно замолкли инструменты, но все одно напрашивается простой вывод – командир с парой-другой десятков самых крепких и надежных воинов отбыл прочь по той или иной причине, перед этим отдав приказ прекратить работы. И без его присутствия все покатилось вниз, как объятый пламенем бочонок по крутому склону горы.

И если так, то самый главный вопрос, беспокоящий мой разум, звучит следующим образом: если командир и часть воинов на самом деле убыли, то когда ждать их возвращения?

Я не жажду увидеть, как из темного прохода полетят жалящие стрелы, убивающие моих людей.

Надо срочно выяснить это дело, но как на грех с собеседниками дело обстоит не очень. Два уцелевших пленника больше смахивают на полуживые трупы, истекающие кровью и не убирающие с грязных лиц блаженных улыбок. Проверю-ка я их… пусть или сдохнут, или ответят на мои вопросы…

Сам того не ожидая, подоспел я вовремя – к самому многообещающему пленнику с не задетой головой устремился один из выпущенных гномов-рабов, замахиваясь тяжелой ржавой цепью, тянущейся от его рук. Я перехватил цепь в воздух, рванул вниз, сбивая коротышку с ног, сверху-вниз заглянул в его заросшее бородой лицо:

– Если хотел его убить – надо было убивать раньше, до того как он стал моим пленником. Бросаясь на беспомощного врага, сбитого с ног и раненного другими воинами, ты похож не на мстителя, а на трусливого шакала, смелого только с трупами!

Я разжал пальцы, и выпущенная цепь с лязгом упала на гранит. Подбежавшие гномы что-то пробормотали мне, подхватили сородича под руки и поспешно оттащили прочь. Я расслышал их бормотание и лишь тяжело вздохнул. Этот воин убил брата кинувшегося мстить гнома. Но это не лишает моих слов правоты.

Впрочем, вскоре гном явно утешился, когда моя нога, окованная железом, ударила беспомощного раненого под ребра. Ударил я сильно, стараясь причинить как можно более резкую и сильную боль – лучшее средство, чтобы вытащить кого-то из беспамятства. Сработало… но лишь отчасти – в открывшихся глазах плавал предсмертный туман, на губах сильнее запузырилась кровь. Умелый выстрел одного из моих стрелков пробил ему грудь чуть выше солнечного сплетения. Другая рана красовалась еще ниже – скользящий удар меча. А все потому, что опьяненный дурманом воин попросту забыл надеть доспехи.