Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

– Тех, кто рядом, – прошептал юноша. – Я стоял рядом с тобой…

– Моя вина! – сжав золотой волос, как ядовитую змею, Птерелай ударил кулаками по полу. Задребезжав, подпрыгнули курильницы. Клубы душистого дыма заметались тучами под кнутом ветра. С крюка сорвался пучок лаванды: упал, рассыпался от стены до стены. – Ты не должен был оказаться возле меня. Нас загнали на Астериду, как вепря в ловчую яму…

– Ты… ударил меня…

– Не я! Амфитрион! Это он метнул копье…

– Ты…

– Я плыл с тобой восемь стадий! Я нес тебя горными тропами…

– …ударил меня… на Итаке…

– Ты не хотел идти на вторую ладью. Теперь ты понимаешь, чего я боялся? Олимп выше Айноса, но судьба над всеми нами. Бери волос! Ты поправишься, мы станем биться вместе, плечом к плечу…

– Нельзя… если волос…

– Да, ты прав! Мы станем биться на одном поле…

– Никогда… плечом к плечу…

– Ты бредишь? Важно ли это?! Эвер Неуязвимый – вот твое новое имя…

Эвер молчал. У меня болит голова перед грозой, пряталось в молчании юноши. У меня сломана ключица. Разорвано плечо. Я должен был погибнуть вместе с братьями. Должен был пасть на Астериде. Я – посредственный воин. Один из многих. Я стану великим воином, лучшим из лучших. При звуках моего имени содрогнутся Пилос и Микены. Враги падут от моего меча. Соратники примут в грудь стрелы, назначенные мне. Они погибнут, славя Эвера Неуязвимого. Женщины умрут, родив от меня. Как умерла мама… Судьба, достойная бога. Отчего же мне так страшно?

– Тебе надо выспаться. Слабость говорит твоими устами…

Птерелай поднес руки к голове, и сверкающая змейка вползла в логово кудрей. Пригасила блеск, растворилась в ночной черноте. Вождь телебоев не умел читать знаки чужого молчания. Но ему стало холодно в жарких, душных покоях. Устал, подумал он. Сегодняшний день выжал меня, как тряпку. Мальчик видит это, вот и молчит.

– Ты наберешься сил и придешь ко мне. Ты окликнешь Посейдонов волос, и он услышит. Он – твой. Тебе просто надо отдохнуть. Нам обоим надо отдохнуть…

Когда он вышел, в покоях воцарилась тишина. Дурман трав, дым курильниц; еле слышное дыхание раненого. Дрожь сотрясала тело Эвера, и горячка тут была ни при чем. Наконец груда шкур в дальнем углу зашевелилась, сползая на пол. Запах отсыревшей шерсти смешался с тимьяном и розмарином.

– Я все слышала, – сказала Комето.

– Я его ненавижу, – прошептал Эвер. – Хоть бы он умер…

Ночевать в поселке Амфитрион отказался. Брезговал хижиной рыбака? домом каменщика? – нет, просто стены и крыша давили на него, превращая любую комнату в склеп. Чувствуя себя погребенным заживо, он спешил на свежий воздух. На шатер сын Алкея согласился, но в итоге все равно лег спать снаружи, возле костра, стреляющего искрами в небеса. Лагерь засыпал медленно, трудно, ворочаясь и рыча голодным медведем. Никто не пел песен, не орал здравицы, не бахвалился подвигами. Воины сидели у огня угрюмые, шепчась между собой. Да, они пришли сюда за добычей. И за славой тоже, не без того, но в первую очередь – за добычей. Да, они согласны драться. Но никто не желал схватки с Птерелаем Неуязвимым. Внук Олимпийца, и сам, по слухам, едва ли не бог, пугал даже бывалых ветеранов, сражавшихся в Орее. В конце концов, они честно выполнили свою часть уговора. Прибыли, куда велено, высадились, встали под стенами. И крепость бы взяли, когда б не Крыло Народа, восставший из морской пучины! Воины не нанимались воевать с чудом – или с чудовищем. Это дело героя, его часть уговора.

…а герой оплошал.

«Почему оплошал?» – удивляется дед.

Он сидит по ту сторону костра: маленький, лысый, сердитый. В пальцах – щепка. Персей крошит ее, превращая в труху. Под черными, пронзительными глазами залегли тени. Раньше, при жизни, их не было. Дед злится, дед не может выбрать, что ему делать: пойти зарезать Птерелая Неуязвимого – или дать оплеуху глупому внуку.

«Почему оплошал?» – повторяет дед.

– Я не смог убить Птерелая.

«С каких пор дело героя – убивать?»

– А что делает герой?

«Идет, когда вокруг стоят. Встает, когда все боятся. Дело героя – его дело. И не думай, что после смерти я сошел с ума.»

– Мое дело – убить Птерелая!

«Нет. Твое дело – исполнить клятву. Продолжить наш род. Смерть Птерелая – не дело. Это лишь средство выполнения клятвы. Залог продолжения рода. Я мало бил тебя в детстве. А может быть, мало любил. Ты вырос слепым.»

Искры вьются вокруг деда огненной мошкарой. Кружатся роем падучих звезд. Очень хочется бросить взгляд в небо. Удостовериться: на месте ли созвездие Персея? Но страшно: отвлекись, и дед исчезнет.

– Средство? Залог?!

«Разумеется. Птерелай – не цель. Препятствие на пути к цели. Преодолей, и иди дальше. Или сломай шею, и останься на месте. В любом случае, препятствие не станет целью.»

– Я пытался…

«Пытался? Делай.»

– Значит, сражайся?

«Ты знаешь другой способ достичь цели?»

«…я бил его. Копьем, мечом, кулаком, – вспомнились Амфитриону давние слова деда. – Метал в него дротики. А он исчезал в последний момент. И смеялся надо мной. Однажды я взбесился. Я забыл, кто он. И швырнул камень не в бога, а в цель. Камень рассек ему щеку…»

– Ты попал в бога камнем. Тем оружием, которое у тебя было.

«Своим оружием,» – поправляет дед.

– Хорошо, своим. Копье – мое оружие?

Тяжесть кизилового древка. Острый наконечник. Взмах; полет. Солнечный луч путается в кудрях Крыла Народа. Золотая нить впивается в глаза…

«Ты метнул копье – и промахнулся. У тебя больше нет копья.»

– Меч? Биться лицом к лицу, чтоб наверняка?

«У меня был замечательный меч. Помнишь? Сейчас у меня нет меча. Можешь ли ты сказать, что я безоружен?»

– Я дрался Тритоном…

«Птерелай сражался сыном, а ты – всего лишь Тритоном. Тритона нет, Эвер ранен. Что осталось?»

– Кулаки? Зубы?

«Руки сломаны. Зубы выбиты. Что осталось?

– Остался я. Амфитрион, сын Алкея.

Дед улыбается.

«Знаешь, я очень любил ее. Твою бабку. Мало кто видел это. Но она знала. Когда я понял, что наш первенец – калека… Я забыл это слово: «калека». Я стер его в порошок. Никогда я не опускался до жалости. Твой отец вырос сильным и мудрым. Он был богаче меня: я вырос только сильным. Зато со Сфенелом я, похоже, дал маху…»

Из костра взлетает одинокий язык пламени. Блики играют на лице Персея. Расплавляют черты, как медь в горне, отливая заново. Дед раздается в плечах, бритую голову покрывают длинные, густые волосы. Тщательно выскобленный подбородок прячется за кольцами бороды.