Леонард Карпентер - Проклятое золото

— Дети, идите поиграйте на улице. Нет, Тамсин, ты останься. А вы, ребята, далеко не забегайте. Скоро ужинать. Ина вас позовет.

Троица безмолвно покинула комнату. Как они тихи и послушны, мелькнуло в голове у Арнулфа. Крик подняли бы они еще недавно, если бы он вот так велел им выйти. Принялись бы препираться, попытались изобрести какую-нибудь увертку, а если бы и вышли, обязательно постарались бы подслушать. Да и вообще, каким шумными и веселыми они были раньше.

— Тамсин, подойди ко мне и встань здесь, у огня. Я специально пришел сегодня домой пораньше, чтобы отослать детей на улицу, пока еще не стемнело, и поговорить с тобой наедине. — Он уселся на свой любимый стул, обитый оленьим мехом, и подождал, пока Тамсин не подошла и не встала перед ним.

— Тамсин, я решил поговорить с тобой, потому… потому что в доме нашем стало неладно. Мы живем теперь не так, как жили прежде, и не так, как живут и сегодня наши соседи. Я знаю, ты все молчишь, но, мне кажется, ты понимаешь нашу речь… Сейчас я скажу тебе, а ты дай мне ответ, словом или знаком. — Он тряхнул головой. Тирада, конечно, прозвучала крайне нелепо.

— Тебе очень тяжело, я знаю. Ты пришла к нам в дом, пережив такое ужасное горе. — Арнулф ни за что не смог бы заставить себя впрямую заговорить о страшной смерти родителей Тамсин. — Бог даст, никогда ничего подобного не случится в нашей деревне. — Он с искренним смирением склонил голову.

— А теперь, после этого кошмарного случая с Гурдой, упокой Амалиас ее душу, в доме стало еще хуже. Моя жена, твоя мачеха, она и так никогда не отличалась хорошим здоровьем, ну а с тех пор, как погибла Гурда, сдала окончательно. Нам еще повезло, что у нас есть Ина. Ты знаешь, что твоя мачеха почти не встает с постели. Наш деревенский знахарь Урм велел давать ей в три раза больше настойки лотоса, чем раньше. А у нас здесь эта настойка ой как дорого стоит. А сколько пришлось заплатить за лечение руки Азы… — Арнулф посмотрел на девочку, но тут же опять перевел взгляд на огонь. — Еще хочу сказать тебе про браслетик из ракушек. Я знаю, как он тебе достался. Арль очень глупо поступил, придумав всю эту историю, но он не имел никакого права дарить его тебе. Я вижу, из него вышли чудные бусы для твоей куклы, но, понимаешь ли, он принадлежал… принадлежит моей жене, и, если она его хватится, будет очень неприятно… Если бы ты могла вернуть его… — Арнулф умолк, не решаясь протянуть руку к кукле. — Я знаю, ты отдашь его сама, — промямлил он немного погодя, — но хватит об этом. — Он хрипло откашлялся.

— Мы приняли тебя в свой дом. Мы пожалели тебя, ведь твои родители находились в родстве с моей женой, а других близких у тебя нет. Если бы только боги не сразили их такой страшной смертью… — Он покачал головой, слова застревали у него в горле. — Но почему-то они это сделали. Почему, мы никогда не узнаем. — Он тяжело вздохнул. — С тех самых пор ты не произнесла ни слова. Поверь, я понимаю, как тебе невыносимо тяжело. От старой жизни у тебя не осталось ничего, кроме этой куклы… — Нам всем очень-очень жаль тебя. — Арнулф заставил таки себя посмотреть на девочку. Он протянул руку, желая погладить ее по голове, но Тамсин отшатнулась. Арнулф опять тяжело вздохнул и продолжал: — Знаешь, мне кажется, что ты зря молчишь. От твоего молчания никакой пользы, только всем плохо. И соседям это не нравится, уже поползли какие-то слухи, а в такой маленькой деревне, как наша, это совсем нехорошо. — Он устало потер лоб рукой.

И про куклу твою тоже люди болтают всякое. А мне кажется, что твое молчание и кукла как-то связаны, что ты молчишь из-за куклы. И еще мне кажется, что на наш дом пало проклятье богов, так в нем стало тяжко жить. — Арнулф надолго замолчал, собираясь с духом.

— Я думаю, — сказал он наконец, — тебе следует отдать мне свою игрушку. Она из прошлого, пойми, а тебе надо постараться забыть прошлое. Дай мне ее. Может, тогда ты будешь говорить и играть, как остальные дети. Я ее не обижу, ты не бойся. Отнесу в поле, туда, где мы оставляем подношения нашим богам, чтобы они были к нам милостивы, и похороню ее там. Отдай, и опять все станет хорошо.

Он потянулся, намереваясь взять у девочки игрушку. Тамсин не попятилась. Напротив, она резко выбросила руку вперед, так что кукла оказалась в нескольких дюймах от лица Арнулфа.

— Не прикасайся ко мне и не оскверняй меня, — послышался голос. Арнулфу почудилось, что он исходит от куклы, но, должно быть, все-таки это говорила девочка, хрипло и злобно. — Иначе твои окровавленные кости окажутся на том поле, где вы оставляетe подношения богам!

Тамсин убрала руку, снова привычно обняла куклу и безмятежно воззрилась на Арнулфа, будто ожидая ответа.

Ее отчим отвалился на спинку стула. На лбу у него сияли капли пота. Руки заметно дрожали. Он был бледен как смерть.

— Я понял, — сумел наконец выдавить он. — Все будет так, как ты пожелаешь…

Когда Конан пришел в себя, солнце ласково светило с небес. Он лежал на песке у самой кромки воды, на берегу быстрой говорливой речки. Маленькие шаловливые волны щекотали киммерийцу пятки. Река сорвала с варвара и набедренную повязку, и мешочек с золотыми самородками. Солнце пригревало сверху, но влажный песок холодил кожу. Конан с трудом пошевелился и заставил себя отползти подальше от воды на сухое место. Там он перевернулся и сел. Все тело ломило, от синяков и ссадин на нем не было живого места, но руки и ноги, хоть и казались одеревеневшими навеки, тем не менее были целы и действовали. У самого берега он увидел борозды и ямки — теперь он припомнил, что вроде действительно выползал на берег этой тихой заводи, только когда же это было? Если судить по ощущениям, то времени прошло предостаточно.

Конан посмотрел вокруг. Нигде ни малейших признаков человека. Справа от него в подмытых корнях сосны запутались куски дерева, ветки и водоросли. Выше начинался склон, поросший кустарником. На противоположном берегу реки невысокие холмы перемежались с ложбинами: лес, луга, скальные гряды и опять лес, насколько хватало глаз. Там, где он сидел, река слегка замедляла свой бег, и это была именно река, довольно широкая и полноводная, такая река могла унести обессилевшего пловца далеко, очень далеко.

Если судить по положению солнца, сейчас было около полудня. Та часть реки, что попадала в поле зрения, получалось, текла с севера на юг. Это ни о чем не говорило, киммериец так толком и не понял, где находится. Ведь реки вблизи Кезанкийских гор текли либо с запада на восток, либо с востока на запад. Однако никаких высоких скал, покрытых снегами, он не видел, во все стороны — лишь убегающие вдаль холмы.