Даниэл Уолмер - Багровое око

Отросток, нацеленный на Конана, медленно и неуверенно, ощупывая землю на своем пути, пополз в его сторону.

— Вынюхал все-таки, пузатый выродок… — пробормотал киммериец.

Страха он не чувствовал, но вот как быть с отвращением, с отчаянной досадой, что удары его не достигают цели?..

Бонго, замерший у его ног, глухо зарычал. Он оглянулся на Конана, переступил с лапы на лапу и напрягся, как готовая сорваться с тетивы стрела.

— Подожди, немного еще подожди, Бонго, — тихо попросил его киммериец.

Но волк больше не мог ждать. Еще раз оглянувшись на Конана, он вылетел вперед и в три прыжка очутился напротив темной громады. Четвертым прыжком — сильным, высоким, длинным — он врезался в малиновое жерло, в жадный тоннель глотки и растворился в нем.

Киммериец с замиранием сердца ждал, что вот-вот выплюнутое тело Бонго шлепнется о землю. И он зашевелится, поднимется на лапы и… Но представить дальнейшее он был не в силах. Текли грохочущие, растянутые в бесконечность мгновения, но волк не появлялся. Значит, он жив. Значит, он ждет его.

Черное щупальце извивалось уже в паре локтей от его ног. Конан коснулся прохладной рукояти меча, шагнув вперед и запел во весь голос, перевирая и слова, и мотив:

Самое трудное было — нагнуть голову и нырнуть в пылающий лаз. Все равно что броситься в раскаленный кузнечный горн. Но он сделал это. Возле самой багровой глотки он почувствовал, как его затягивает внутрь сильным порывом палящего ветра. Поэтому ему оставалось лишь слегка оттолкнуться ногами…

Когда он летел головой вперед по светящейся пульсирующей норе, его охватило настоящее веселье. Жара была страшной, но все-таки не смертельной, не опаляющей. Красное и оранжевое свечение со всех сторон возбуждало, горячило кровь. Упав со всего размаха во что-то мягкое и пружинящее, словно живая плоть, киммериец громко расхохотался.

Лишь только он поднялся, чей-то влажный нос ткнулся ему в ладонь, и Конан радостно потрепал зверя по густому загривку.

— Бонго, дружище! Клянусь Кромом, здесь совсем не плохо! Мне даже нравится, а тебе? Я думал, что сгорю заживо, но здесь всего лишь тепло! «Пусть лопнут демоны морей, пусть лопнут все враги!..»

На дне чрева было темновато, лишь над головой перекатывались багровые всполохи. Вспомнив про живой огонь, Конан нашарил его на груди и вытащил. Как ни странно, огонек здесь горел не оранжевым и не алым, но ярко-голубым светом. Этот чистый пронзительный свет что-то напоминал ему. Что же… ах да, такие глаза были у Владыки Стихий. Во всяком случае, в тот раз, когда он смотрел на него, отвлекая на себя внимание Серых Стрелков… Голубой огонь… Помнится, Шумри рассказывал, что видел, как у Конана в груди горело такое же голубое, ничем не колеблемое пламя. Алмена сказала, что оно есть у всех, но не у всех его можно увидеть…

В левой руке киммериец сжимал огонек, испускающий вокруг себя сферу жемчужного света, правой же вытащил меч. Правда, после нескольких взмахов он понял, что оружие его здесь так же бесполезно, как и при попытке отсечь щупальце. Упругая плоть под ногами принимала в себя удары, но не рассекалась, не сочилась кровью. С таким же успехом он мог бы разить океанскую воду… Тем не менее, Конан продолжал поигрывать клинком, подстегивая свою веселую ярость.

Нет, Шестилик неверно сказал ему: яростных не сможет проглотить Черный Слепец! Только ярость должна быть веселой. Не угрюмая злоба, не гнев сквозь стиснутые зубы, не застилающая взор мстительность. Весело, вдохновенно и яростно!..

— Клянусь Кромом, Бонго! Мы должны найти в этом жарком брюхе его смерть! Она должна быть где-то здесь, должна, должна!..

Конан не представлял, как может выглядеть смерть Черного Слепца. Об этом не говорили ему ни Алмена, ни Шестилик. Но он чувствовал, что должен разыскать в этом душном мраке средоточие его сил, главный жизненный центр. Может быть, это сердце, дважды за луну сотрясающее землю, может быть, это злобный мозг?..

Перестав петь и остановившись, чтобы оглядеться, киммериец вдруг услышал шелестящие со всех сторон сотни, тысячи людских голосов. Они напоминали шорох осенних листьев, гонимых ветром, завывание вьюги в трубе, шум дождя, но все-таки были живыми. Мужские, женские, детские, плачущие, рокочущие, умоляющие, зовущие… Тысячи душ, проглоченных Черным Слепцом за два века, бились во тьме, рвались в невидимых путах.

От этого моря людского отчаянья у Конана заныло сердце. И в тот же миг он почувствовал, что все его тело словно охватили, сдавили жаркие упругие мускулы.

— Ага, ты думаешь, ты поймал меня на жалость? — выкрикнул он. — Рано радуешься! «Старик Нергал нам бури шлет, чтоб пуще рассмешить!..»

Но жгучие мускулы не отпускали. Стало трудно дышать, с большим усилием он смог приподнять руку…

— Бонго!.. — прохрипел киммериец. — Помоги!..

Но Бонго не нужно было просить. Почувствовав грозящую Конану опасность, он уже носился вокруг него с горящими в темноте глазами, разрывая своим сильным и стремительным телом то невидимое, что стягивало и душило киммерийца.

Дышать стало легче. Конан снова пошел вперед, но теперь ему казалось, что он пробивается сквозь напор урагана или толщу океанской воды.

«…Нергал… заплещет… жадно кровь…»

Бодрые слова песенки словно вязли в его мозгу, путались, склеивались одно с другим. Конан встряхивал головой, пытался петь громко и четко, но песня превращалась в неясное бормотанье, бурчание, шорох. Ему казалось, что он уже несколько дней блуждает в багровом, давящем со всех сторон сумраке…

Но вот наконец он заметил впереди что-то необычное. С трудом волоча ноги, Конан добрел, почти дополз до большого, тускло светящегося малиновым кристалла со множеством граней. Размером он был почти с киммерийца и по виду напоминал гигантский, хорошо отшлифованный гранат или рубин. По гладкой поверхности граней змеились не то черные узоры, не то письмена на неведомом киммерийцу языке.

С трудом приподняв руку, киммериец прикоснулся к Одной из граней живым огнем, и тут же раздалось шипение, повалил едкий дым и по камню прошла трещина, напоминающая кровоточащую царапину. Невидимые мускулы вокруг него сдавили еще сильнее, так что он едва не потерял сознание.

— Бонго… — прошептал он.

Но силы волка тоже были на исходе. Он уже не бежал, но полз, едва приподымая голову. Но глаза его — холодные, спокойные — были все те же. Он подполз к ногам Конана и попытался встать, чтобы принять часть давящей со всех сторон силы на свой хребет. Послышался хруст костей. Киммериец увидел, как тело зверя мягко рухнуло у его ног. Но он успел еще повернуть голову и посмотреть в лицо Конану. Что было в его взгляде? Киммериец не разобрал. Пот заливал ему лицо, а может быть, кровь, смешанная с потом…