Симона Вилар - Ведьма княгини

В толпе подзадоривали:

– Эй, жги, жги, жги! Выказывай умение всякий, кто может! Яви, кто на что горазд!

И тут же кто-то обернулся жуткой искореженной корягой, двинулся со скрипом среди хохотавших и весело расступавшихся ведьмаков и колдуний, размахивал ветками-руками, а по нему уже карабкались развеселившиеся чародеи, рыженькая худая ведьма залезла на самую верхушку, болталась, цепляясь на сучьях, потом выпятила тощий задок и так испустила газы, что повалила едва ли не половину танцевавших. Те так и покатились по земле, хохотали, дрыгали голыми ногами.

Малфрида заходилась от смеха. Она с кем-то опять плясала, обнималась, по ее голому телу шарили чьи-то щупальца, кто-то сладострастно сжимал ее грудь. Она испытывала жгучее возбуждение, потому и не противилась, когда возникший как будто из-под земли толстый мельник подхватил ее на руки, понес куда-то. Он уже не казался ей некрасивым, она урчала, целуя его в колючий от бороды рот. Но мельник, едва положил ее в сторонке, почему-то стал мешкать, принюхиваться и вдруг отскочил длинным прыжком.

– Да ты никак брюхатая? Никак дитя человеческое под сердцем носишь?

– Что с того? – почти застонала Малфрида, подбираясь к нему на четвереньках, выгибаясь, как кошка, касаясь грудью травы. – Что с того?

Однако толстый мельник стал пятиться.

– Нельзя с тобой! Силу потеряю.

И, обернувшись зайцем, ускакал прочь, затерялся среди пляшущих нагих тел.

Малфрида почувствовала себя обделенной, растерянно смотрела, пока рядом не возник крошечный старичок с обвисшим животом и куцей торчащей бороденкой.

– Что, оставил тебя любовничек? Нечего беременной любиться с чародеями. Твой ребенок от простого смертного, он кого хочешь силы лишит, с тобой любиться никто из наших не захочет.

– Да не нужен мне этот ребенок! – почти прорычала Малфрида. – Избавьте от него!

– Ха! Раньше надо было о том волноваться. Сошлась бы с ведьмаком… А это… Себя только и вини, шалава!

И убежал, мелькнув тощим обвисшим задом, к другой молодице, обнял, увлек ее в сторону от хоровода, где уже страстно спаривались колдуны, получая ту силу, какая возникает только при сближении с таким же полным чар, но никак не с тем, кто этими чарами не владеет.

Малфрида завыла по-волчьи. Что же это такое? Она была полна страсти, в ней бурлила особая чародейская мощь, но тот, кто рос в ней, такими силами не обладал и отгонял от нее любого, кто ценил полученные в эту ночь волшебные чары. Значит, ее дитя несло ей только невзгоды. Да и откуда оно взялось? Ведь даже Свенельд отказался от него, брезгливо и отчужденно…

И тут… Малфрида сперва не поверила своим глазам. Ибо стоило ей только вспомнить про своего мужа, как она неожиданно увидела его. Нагого, развеселого, пронесшегося мимо в хороводе вокруг большого костра.

Малфрида медленно встала, как будто вмиг выпав из оглушающего безумия разгульной ночи. Она не могла ошибиться, это был именно ее Свенельд. Но откуда? Она стала вглядываться, пока среди голых плясунов вновь не разглядела его. Так и есть – варяг Свенельд. Он был весел, она узнала его смех, видела, как он обнимает каких-то молодиц, лапает их, целует в подрагивающие груди. Но едва потянул одну из них прочь, как ведьмочка вырвалась с визгом, причем визг был отнюдь не кокетливым, скорее испуганным, истошным. Он к другой приник, тянул с собой, но и та ускользнула, вырвалась, даже поспешила взобраться на все еще плясавшего у костра оборотня-корягу.

Малфрида потрясла головой. Уж не примерещился ли ей ее муж разлюбезный? Воевода Свенельд, посадник древлянского края, боярин киевский… и тут?

В такое невозможно было поверить. Малфрида была уверена, что Свенельд и на вытертую овчинку не наделен силами чародейства. Да, он сознался, что пьет живую и мертвую воду, но ведь вода эта колдовской силой не наделяет. Да и еще Свенельд прославился тем, что некогда жестоко бился с нежитью в Древлянской земле. А ведьмы и колдуны таких не привечают. И все же Малфрида была уверена, что это он, узнала его литое поджарое тело, растрепанные светлые волосы. Красивый, как всегда. Но отчего же выбранные им ведьмы так шарахнулись от него?

Малфрида хотела порасспросить кого, да ведь кто выслушает? Вон в какой раж все вошли.

И все же она отметила, что не везде шло такое безумие. И то один, то другая из колдунов порой выходили из бешеного хоровода, шли туда, где сидел выбранный на это разгулище главарь, кланялись. Сам же хозяин разгулища, худощавый и босой, враскоряку сидел на огромном, выточенном из огромного пня седалище, нагой, как и все тут. Он сутулился, и казалось, что наброшенная на его голову турья личина с большими рогами как будто клонит к земле его голову. В какой-то миг Малфриде померещилось, что хозяин разгулища смотрит в ее сторону. Она хотела было подойти, указать ему, что тут воевода киевский. Но не подошла. Неужто она выдаст рогатому хозяину своего любимого мужа? Неужто укажет на того, кто тайно пробрался на разгулище и пытается… Да что хотел тут добиться ее Свенельд? И что будет, если она его выдаст? Наверное, все эти беснующиеся чародеи что-то чувствовали, недаром те колдуньи так кинулись от Свенельда. Но все же… нет, Малфрида ни за что не хотела, чтобы его разорвали на мелкие кусочки. Что же ей делать?

Тем временем хозяин ведьмовских игрищ неожиданно поднял руку, закричал в толпу:

– Мастерство покажите! Силу, полученную на Лысой горе, явите.

Веселый гомон у костра как будто приутих, колдуны и ведьмы потянулись к его своеобразному трону. Хозяин указывал на кого-то из толпы, и тот выходил вперед, являл силу. То невысокий коренастый мужик вдруг поднатужился и на глазах у всех превратился в горячего вороного коня – вставал на дыбы, ржал, сверкая огненными глазищами; то старушка вдруг с невиданной ловкостью перевернулась через себя и обернулась такой красавицей, золотоволосой и белотелой, что ведьмаки завыли восхищенно. Мальчонка со стриженными, будто у холопа, под скобу волосами превратился в гусака, поводил вскинутым клювом, смешно приплясывая красными лапками, загоготал. Потом вперед вышла молодица грудастая, показавшаяся Малфриде смутно знакомой, перекувырнулась и вдруг… опустилась на четвереньки горбуньей Годоней.

Толпа так и взорвалась от хохота. Говорили:

– Слабовата, как всегда, ведьма из Дорогожичей. Зелья ей подайте, колдовского зелья, а то горбунья и до дому не сумеет долететь.

Годоня засеменила к котлу у голубого огня, закрывала седую растрепанную голову руками, словно стыдилась. Но ей уже налили в миску чародейского варева, она стала лакать его еще дымящимся.

Малфрида все высматривала в толпе Свенельда, пока не увидела его совсем близко, стоявшего в обнимку с двумя развеселыми ведьмами. Он скользнул по ней взглядом, словно не заметив. Да, это он… Или нет? Малфрида узнавала его высокие скулы, нос с горбинкой, видела знакомые морщинки у глаз, когда он смеялся. Он… или все же не он? Она вдруг поняла, что ее смущает: на нем не было ни единого шрама. Она хорошо знала тело мужа, много раз целовала его белесые рубцы на груди и бедрах, знала маленькое родимое пятнышко у правой ключицы. Сейчас же ничего этого не было, тело Свенельда было гладким, без малейшего изъяна, словно кто снял с раскрасавчика варяга слепок, будто… будто превратился кто в него!..

От этой мысли древлянке стало как будто легче. Хотела было подойти к этому… к этому «Свенельду», но в это время кто-то прошел мимо, грубо оттолкнув ее. Она увидела, что это старик, высокий и жилистый, широкоплечий, отчего его тело казалось совсем молодым. А сам ведь седой, длинная грива волос отросла ниже лопаток. А как он чуть повернулся, как осветил его волшебный костер, стали видны черты лица, строгие и значительные. Белая борода гладко расчесана, а глаза черные как ночь, и брови тоже черные, будто смолой наведенные.

– Что, Коста, это все, на что твои годятся? – с усмешкой обратился он к облаченному в турью шкуру с рогами хозяину разгулища. – Все, на что способно их чародейство?

Он откинул голову и расхохотался – громко и зло. И вдруг вскинул руки, стал несказанно увеличиваться в размерах, изменяться… Все выше рос, шея вытягивалась, пошла сероватой чешуей…

Колдуны и ведьмы отпрянули, закричали в страхе. А посреди поляны уже вращал темноглазыми мордами чудовищный змей-ящер, сучил когтистыми лапами, бил огромным острым хвостом. Толстое неуклюжее тело переваливалось, медленно поворачиваясь к собравшимся, пополз длинный хвост. На поляне после шума и веселья тишина показалась оглушающей. А чудовищный ящер откинул на толстой чешуйчатой шее плоскую уродливую голову и зашелся глухим смехом, как залаял.

– Чудище! – пронзительно и испуганно закричал кто-то. И тут же все кинулись кто куда, завизжали ведьмы, заплакали дети, ругались колдуны. Разбегались.