Андрей Демидов - Тайны Звенящих холмов

– Сначала убей меня, стреблянин, – глухо ответил Эйнар, закрывая рукой глаза и отворачиваясь. – Ты не викинг. Викинг никогда не возьмет себе чужой меч, не сломав его в битве. Даже если это меч Одина.

Вишена застыл, как стоял, вытянув перед собой штрар. Лёд и пламя сменялись в его глазах, восторг и боль, сталь и снег. Наконец он выдохнул:

– Если сейчас меня призовёт Один и спросит, что для меня более ценно, этот меч или ты, я отвечу: Эйнар и моё слово, слово викинга. Но хоть один раз я… – Он стиснул штрар в ладонях; штрар стал тёплым, едва заметно завибрировал, голубые пульсирующие всполохи полетели вверх.

Через мгновение камни на вершине холма треснули и раскололись, фонтанчиками брызнул расплавленный гранит.

Повторяя, вторя движению штрара в руках варяга, округа ожила падающими деревьями, вспыхнувшей листвой, лопающимися валунами и мерцающим воздухом.

Вишена с нечеловеческим хохотом взрезал холм у своих ног и, задрав штрар вверх, вызвал в облаках разряды молний.

Хлынул и моментально прекратился серый дождь, осыпались каменные осколки, смолк истошный вопль залёгших в траву бурундеев, и Вишена решил было уложить штрар рядом с другими диковинами, как холм дрогнул. Сам по себе. Он как-то неуловимо переменился, исказился в очертаниях.

Воздух над головами варягов распался надвое, обдав лица запредельным жаром, вдавил уши сухим громом.

– Это как тогда ночью, в Урочище Стуга! – вжимаясь в камни, крикнул Вишена. – Бежим, Эйнар!

Перепрыгнув через дымящийся, воняющий горелым мясом труп мгновенно издохшего коня, они кубарем скатились в неглубокую ложбинку, ужами выползли и, пригибаясь, засеменили между валунами, едва удерживая равновесие на сырой траве и предательски покатых камнях.

За их спинами уже вспучились, распались в грохоте огненного шара те камни, за которыми они только что укрывались, ложбинка залилась жидким пламенем.

Холм ожил, задвигался тенями, проблесками, лязгом и скрежетом, словно с высоты сыпали гвозди на черепичную крышу и растирали их по ней.

Лес запылал сразу в нескольких местах, начал валиться перезрелым жнивьём под ударами невидимой косы. Что-то во множестве заметалось в нём вперемешку с огненными шарами и сплошными полосами фиолетового огня, хаотично снующими между стремительно двигающимися тенями.

Земля вздрагивала, шаталась, тяжело вздыхала и горела, горела.

Отбросив тут же исчезнувший в пламени штрар, Вишена спиной ощутил, как нечто громадное двинулось за ним следом, как оно раскинуло руки, накрывая окружающий лес, и как от этого движения сотряслось небо.

Он ещё некоторое время бежал, непроизвольно уворачиваясь от вееров огненных нитей, перепрыгивая через лужицы, вскипающие под самыми стопами, оглохший, почти ослепший, бессильный от страха и всесильный в отчаянии.

Он оскаленным ртом ловил тяжёлый, раскаленный воздух, смердящий горелым металлом, до краёв заполненный жирным пеплом.

Он рухнул лицом в замшелую кочку, закрыв затылок ободранными пальцами, словно они могли защитить его от падающего неба.

Он ещё почувствовал, как рядом упал Эйнар и гулкая громада прошла над ними в сторону Волотова болота.

Им не дано было видеть, как за болотом возникает вполнеба стена, сотканная из молний, как растут там и опадают диковинные огненные соцветия, падают и взлетают звёзды, оставляя дымные хвосты, и сам Звенящий холм поднимается и исчезает в небесах ослепительным сгустком, с грохотом и рёвом.

Шёл снег.

Первый снег.

Его крупные снежинки, рождённые в ледяном поднебесье, переливались под солнцем радостными искрами.

И только над самой землей они, овеянные её теплым ещё дыханием, подтаивали и утрачивали блеск, подвижность, падая уже водянистой кашицей.

Снежная туча была далеко, за Спирком, а тут, над Вожной, над холмом Стовграда, небо было васильковым, ровным, высоким. Над Мостом Русалок стояла радуга.

Снежная радуга.

Она то почти исчезала, то возникала нереально яркими мазками.

Иногда она повторяла себя вдоль Стохода, повинуясь ветру и солнцу.

Стовград, наполненный людом, дымил многочисленными кострами, перекликался, пел, стучал топорами.

Стребляне Дорогобужа, Буйце, Меженца, Старослава, Просуни, Изяславья, челядь и вои Стовова, всадники Водополка Тёмного, вернувшиеся с Мечеком, варяги, послы Ятвяги Полоцкого, волхи из Куяба, купцы были тут.

Отдымили погребальные костры, подняв к небу павших в сече, и на их месте всем миром был насыпан курган.

Перегруженные плоты унесли по течению поклёванные падальщиками тела швабов.

Тёмная Земля шумно отгуляла победу, отмачивая свои раны заговорёнными снадобьями и вознося здравицы богам.

Двое стреблян в запахнутых от холода зипунах и сдвинутых на затылки меховых шапках сидели у тына, недалеко от воротной башни и подставляли под снег грубые, потрескавшиеся ладони.

Тот, что неотрывно глядел на простор за Вожной, хрипло заговорил:

– Да, Хилок, ну и дела творятся ныне в Тёмной Земле. Прямо как в сказании о скидийском князе и его сыновьях. А что, ты ходил к кургану?

– Да, мне дед наказал. Сходил я с братьями, бросил несколько корзин, – ответил Хилок. – Дед сказал, что на его памяти это единственный курган в этих местах. Их давно уже не насыпали над погребальными кострами. Жаль, не довелось мне повидать этого погребения. Нужно было охранять скарб в Спирке. Как это было, Прашник?

– Ты слышал, наверное, о волхе Рагдае?

– Да, это тот, что жил на том месте, где сейчас курган. Я поднимался однажды на его Медведь-гору, когда охотился в тех местах. Тогда мы с братом не успели найти обратную тропу в Просунь и заночевали там.

– Так вот, Рагдай призвал волхов и сказал, что сеча была под оком богов и боги участвовали в ней. Хотя это было и так ясно, клянусь Матерью-Рысью. Иначе откуда на нас свалились швабы. И почему потом два дня горело небо и отчего высохло Волотово болото. Нет, конечно, боги только и могли повалить весь лес от Просуни до Спирка и стереть Медведь-гору. – Прашник покосился в сторону воротной башни, откуда вышло несколько варягов, сопровождающих воз, направлявшийся к реке, вниз по склону, к тому месту, где варяжская ладья грузилась перед отплытием. – Рагдай сказал, что все павшие должны быть похоронены по древнему обычаю, в кургане. И волхи согласились с ним.

Стреблян Просуни, Дорогобужа, Буйце, Меженца, Старослава, Изяславья, бурундеев с их вирником Швибой, челядинов и воев Стовова положили всех вместе, но каждого со своими родовыми стягами, внутри редкого и невысокого тына в виде ладьи. Туда положили и боевых коней, и все оружие, и ещё много оружия, добытого в сече. Положили еды и питья, сколько могли, украсили их, чтоб предстали они перед богами достойно. Бабы пели, плакали, плели венки и косы из увядших цветов, и многие из них по своему желанию ушли за мужчинами. И многие рабы ушли за ними. Говорят, что, когда занялся огонь, глаза Перуна в Дорогобуже сделались мокрыми, а кровь приношений у его ног запеклась. Костёр горел две ночи, и я сам видел, как иногда вставали воины из огня, поднимая оружие, будто крича нам что-то. А все пели. И Претич, и Оря, и Стовов со своим варягом были там. И там Претич с Орей клялись в вечном мире, порешив, что Оря сядет в Дорогобуже, а Претич с братьями поставит град на Стоходе у Лисьего брода. Стовову было решено отдать богатую виру и идти с ним следующим берзозолем на Полтеск, против Ятвяги, а Стовов сказал, что, имея такой союз и если стребляне замирят его с Водополком Тёмным, то он после погрома Ятвяги сможет идти на Царьград. Он отпустил бурундеина Кудина и Мечека, пришедшего с всадниками, с этим словом и богатыми дарами Водополку, обещая не позднее просинца выступить против дедичей. Не знаю, правда это или нет. Стовов хитрый. Теперь его Часлав останется княжить в Стовграде. – Стреблянин ткнул пальцем себе за спину, туда, где за частоколом визжал поросенок, тявкали собаки и тюкали топоры. – Город обстраивают. Все на нашей землице и у нашей реки. От него любого зла ждать можно, особенно когда бурундеи ушли к себе в Игочев. Я помню, когда ещё старейшиной был волх Отчич, Стовов пришёл к Каменной Ладоге со своими черемисами и осадил её. Потом обещал мир тамошнему старейшине и дары. А когда тот, поверив, отрыл проход, то порезал и полонил всех воев. А волха закопал живьём.

– Да нет, Прашник. Гляди, он отпускает своих варягов, – озадаченно сказал Хилок, указывая на ладью, просевшую под тяжестью добычи; варяги заметно торопились, недовольно стряхивая снег с бород, озадаченно трогая ладонями воду. – Они не останутся зимовать у нас. Они уйдут в Лапландию.

– Все они инородцы, все себе на уме. Своих-то они в общем костре не погребли. Отправили на горящих плотах вниз по Вожне, вслед за исклёванными вороньём швабами. – Прашник презрительно повёл плечами. – Люди не рыбы. Их прах должен покоиться в земле, а не в воде.