Сергей Шведов - Пилигримы

Граф Антиохийский никогда не отличался особой воинственностью и если бы его не загнали в угол собственные вассалы, то он вряд ли решился бы на столь отчаянный шаг, как война с Нуреддином. Эмир Халеба уже показал под Дамаском свое умение действовать быстро и решительно. Он привлек на свою сторону не только туркменский беков, но и курдских вождей. По численности его армия превосходила антиохийское ополчение, но ее значительную часть составляли легкие кавалеристы, не способные выдержать удар тяжелой конницы. Это показали арьергардные бои под Дамаском, когда пятьсот тамплиеров, прикрывавшие отход французских и германских крестоносцев, трижды отбрасывали курдов и туркменов Айюба, превосходивших их численностью, по меньшей мере, в десять раз.

– На штурм Халеба у нас не хватит сил, – продолжал гнуть свое Альфонс де Вилье, растерявший под уклон годов не только разум, но и свойственную ему прежде храбрость.

– Не станет Нуреддин отсиживаться за городскими стенами, – махнул рукой в его сторону Пьер де Саллюст. – Халебцы не простят ему разорения родной земли.

Альфонс переживал далеко не лучший период в жизни. Своей дурацкой ревностью он смертельно надоел благородной Констанции, обратившейся к Раймунду с просьбой унять расходившегося мужа. Увы, увещевания на барона уже не действовали. Он распугал всех шевалье, прежде составлявших его свиту. Последним буйного Альфонса покинул Вальтер фон Валенсберг, обвиненный сразу в двух преступлениях – попытке соблазнить благородную Констанцию и в намерении убить ее мужа. Несчастный алеман, не собиравшийся делать ни того, ни другого, нашел спасение под крылышком маркиза фон Вальхайма, приказавшего не пускать ревнивого мужа на порог арендованного в центре Антиохии дворца. Благородный Одоакр был одним из самых видных предводителей разношерстного воинства, собравшегося в Антиохии, а потому ссора с ним никак не входила в планы графа Раймунда. Пуатье вызвал к себе Альфонса и настоятельно порекомендовал ему уняться. После этого грозного окрика барон де Вилье окончательно впал в уныние и стал жаловаться всем, включая патриарха Антиохийского, что его собираются отравить. Причем в потенциальные отравители попали едва ли не все его знакомые, включая графа Раймунда, барона де Лоррена и даже коннетабля Русильона, которые хоть и интриговали отчаянно друг против друга, но даже не помышляли брать в расчет этого набитого дурака.

– Меня отравят сразу же после твоей смерти, Раймунд, – уронил слезу в кубок Альфонс. – Мне было видение.

– Чтоб ты провалился, Вилье, – вспылил граф. – Чего ты от меня хочешь – чтобы я жил вечно?

– Сними груз, который ты взвалил мне на плечи, – жалобно попросил Альфонс. – Я не хочу быть твоим преемником.

Раймунд сначала грубо выругался, а потом впал в задумчивость. Все-таки предприятие он затевал нешуточное. На войне случается всякое. И если ему суждено погибнуть или потерпеть поражение, то Альфонсу в любом случае власть не удержать.

– А чем мы рискуем? – пожал плечами Гишар де Бари, почесывая ухо, изуродованное когда-то очень давно во время поединка на мечах с Владом де Русильоном. – Я бы на твоем месте объявил наследником юного Боэмунда, а регентшей при нем его мать, благородную Констанцию.

– Констанция тихая, робкая женщина, – с сомнением покачал головой Пьер де Саллюст.

– Она становится львицей, когда речь заходит о нашем сыне, – возразил Вилье.

– Вот именно, – кивнул Гишар. – В случае несчастья Констанция сделает все возможное и невозможное, чтобы защитить права Боэмунда.

– Решено, – согласился со старым другом Раймунд. – Пусть будет так, как ты сказал.

Вопреки сомнениям Пьера де Саллюста, барон де Лоррен явился на зов графа Антиохийского одним из первых. Он привел с собой всех нурманских баронов и рыцарей, предводителем которых считался по праву. Благородный Симон ратовал за быстрые и решительные действия, ибо, по его мнению, Нуреддин сейчас занят Дамаском, и это обстоятельство помешает ему собрать в кулак все имеющиеся в его распоряжении силы. Маркиз фон Вальхайм, предводитель алеманов, и провансальский шевалье де Сен-Лари, избранный французами своим вождем, придерживались того же мнения. Впрочем, в желании новых крестоносцев как можно быстрее вторгнуться в мусульманские земли, граф Раймунд не сомневался. Его смущала позиция Филиппа де Руси, представлявшего в Антиохии партию Русильонов. Владетель Ульбаша полагал, что антиохийцам следует заручиться поддержкой Триполи и Иерусалима.

– А потом поделиться с ними завоеванной землей, – ехидно заметил барон де Лоррен. – Знаю я тамплиеров. Они уже нацелились на наши замки.

Благородный Роже де Сен-Лари от лица всех французских шевалье выразил горячий протест против вмешательства посторонних лиц в дела Антиохии. В конце концов, если благородный Раймунд опасается брать на себя ответственность за предстоящий поход, то крестоносцы поищут себе другого, более решительного вождя.

– Мне не нужна помощь ни Триполи, ни Иерусалима в деле, исход которого я считаю решенным, – резко отозвался Раймунд. – Но я не могу лишить слова одного из самых доблестных рыцарей Антиохии. Благородный Филипп высказал свое мнение, и теперь совет вождей может принять его, либо отклонить. Твое мнение, шевалье де Сен-Лари.

– Я за немедленное выступление, – надменно произнес провансалец.

– Согласен, – кивнул Вальхайм. – Нельзя расхолаживать людей долгим ожиданием.

– Чем больше мы будем медлить, тем с большим ожесточением нас встретят в чужой земле, – спокойно проговорил Лоррен. – Нуреддин напал первым, разорив наши приграничные селения. Мы не можем проигнорировать этот вызов.

– Ты оказался в меньшинстве, благородный Филипп, – развел руками Раймунд.

– В таком случае мне остается только выразить сожаление и присоединиться к большинству, – пожал плечами шевалье де Руси.

В крепости Манбиш готовились к войне, это Герхард определил сразу по суете, поднявшейся за ее стенами. Бек Сартак, стоя на крыльце паласа, хмуро наблюдал за перемещениями своих людей, седлавших коней и проверявших оружие. Увидев старого друга, Эркюль приветственно махнул ему рукой, одновременно приглашая гостя следовать за собой.

– Только, что меня навестил бек Ширкух, младший брат Айюба, – тихо произнес Прален, жестом указывая Лавалю на кресло. – Нуреддин в ярости. Он подозревает, что набег на Антиохию туркмены совершили по моему наущению. Но и это еще не все. Ширкух дал понять, что эмир очень заинтересовался людьми, умеющими превращать бронзу в золото. Надеюсь, ты понимаешь, чем это нам грозит?

– Нас повесят, если мы останемся в крепости, – спокойно отозвался Лаваль. – Пора решаться, Эркюль. Нуреддин мало похож на своего отца Иммамеддина, он фанатик веры, подозревающий в грехах даже своих сельджуков, что же тут говорить о франке, случайно затесавшемся в ряды правоверных. Даже если бы ты оказался чист как слеза младенца, тебя все равно смешали бы с грязью завистники и подвели под эмирскую секиру.

– А какие новости привез ты? – сухо спросил бек Сартак.

– Граф Раймунд ведет к границам Халебского эмирата двадцать пять тысяч крестоносцев, треть из которых собирается его предать. Нам с тобой остается только позавидовать бекам Нуреддина, у которых, надо полагать, хватит ума и сил, чтобы воспользоваться плодами наших усилий.

– Эмиру не нужна Антиохия, ему нужен Дамаск. Он постарается объединить под своей рукой всех мусульман Сирии и Месопотамии, чтобы сначала разделаться с франками, а потом с Фатимидским Египтом.

– В таком случае, Антиохия достанется королю Сицилии, – усмехнулся Лаваль. – Самому воинственному и талантливому из христианских государей. А мы с тобой, Эркюль, будем всю оставшуюся жизнь гордиться тем, что приложили руку к его триумфу.

– Деньги получены?

– Представь себе, шевалье, – усмехнулся Лаваль, – Рожер Сицилийский не обманул наших надежд. Золото хранится в надежном месте, под охраной сержантов Вальхайма и Лоррена. И на наше счастье, эти люди не знают, что они охраняют.

– Интересно, кому ты больше веришь, маркизу или барону?

– Ни тому и ни другому по отдельности, но вместе они вполне способны сохранить чужие деньги. Наши с тобой деньги, Эркюль. Я был в Латтакии и нанял надежное и быстроходное судно. Оно домчит нас до Италии, а там мы найдем способ распорядиться своими сбережениями. Сколько у тебя людей?

– Пятьдесят, все они христиане или когда-то были ими.

– У меня приблизительно столько же, – кивнул Герхард. – Думаю, сотни опытных бойцов нам хватит, чтобы отбиться от случайного наскока. Только бы эмир Нуреддин нас не подвел.

– Ширкух пообещал лично отрубить голову графу Раймунду.

– Да поможет курду Аллах, – криво усмехнулся шевалье де Лаваль. – А мы с тобой будем уповать на удачу.

Филипп слишком много времени потерял в Иерусалиме, улаживая дела королевства, и теперь вдруг почувствовал себя чужаком в родной Антиохии. Граф Раймунд де Пуатье сумел-таки за короткий срок сколотить многочисленную партию из крестоносцев, прибывших из Европы, и теперь уверенно противостоял как сторонникам Лоррена, так и сподвижникам Русильона. Филипп почти уговорил коннетабля не вмешиваться в чужую авантюру, но неожиданный набег туркменов спутал ему все планы. Влад де Русильон, ни в силу занимаемого положения, ни в силу собственного характера, не мог спустить сельджукам такого коварства. Он сразу и бесповоротно заявил, что примет участие в походе Раймунда, ибо молчание христиан будет расценено сельджуками как слабость. В этом случае на помощь Нуреддину ринуться эмиры Ирака и Месопотамии, а Антиохию постигнет участь Эдессы, брошенной на растерзание голодным псам. Филиппу ничего другого не оставалось, как согласится с братом и сделать все возможное, чтобы затеянная впопыхах авантюра превратилась в победоносную войну. Одного он не мог взять в толк, почему умный и осторожный Нуреддин позволил туркменам совершить этот ненужный набег на Антиохию. Конечно, христианское графство под боком у Халеба мешало младшему сыну Зенги. Но как раз сейчас он вел тонкую игру против правителя Дамаска Унара и своего старшего брата Сейфуддина. Причем брать Дамаск силой он явно не собирался, этот самый богатый город Сирии должен был сам упасть в его руки как перезревший плод. Война с Антиохией могла сильно осложнить его положение, а поражение в этой войне и вовсе означало для него гибель. Нынешний атабек Мосула, надо полагать, сумеет использовать в своих интересах оплошность младшего брата, претендующего на первенство в мусульманском мире, и не позволит ему вновь подняться на ноги.