Дэн Абнетт - Сожжение Просперо

В тусклом предрассветном сумраке основное воинство балтов обогнуло отмель на драккарах[15], с попутным ветром выведя свои чернопарусные корабли из воды прямо на ледяной берег. С едва ощутимой встряской их челны выползли из пучин на сушу. Застрельщики высадились на берег у дальней стороны мыса и легко вышли по снежным наносам к краю деревни аскоманнов.

После этого был лишь огонь и удары. Балты были огромными полукровками, людьми с длинными лицами и бородами, которые выбивались из-под шлемов с личинами[16] и казались навощенными из-за солнечных лучей. Они ужасающе ловко управлялись с топорами и булавами, а кто-то даже с мечами, символом высокого положения.

Но ни у одного из балтов не было той клокочущей энергии, которой отличались их обычные набеги или резня. Они были молчаливы, до дрожи испуганы тем, из-за чего они пришли сюда убивать, до дрожи испуганы его небесной магией. Балты были молчаливы, мрачны и настроены убивать всех на своем пути, лишь бы избавиться от этого колдовства. Мужчины, женщины, младенцы, скот – ничто не могло избежать рокового удара. Никто не проявлял ни грамма милосердия. Никто ни на мгновение не задумывался взять пленных или рабов. Аскоманнские девушки повсеместно славились своей красотой, и здесь также было много здоровых девочек, которые со временем могли бы стать ценными рабынями-матерями, но балтов вело лишь яростное желание очиститься от страха.

Секира опускается с влажным звуком разрубаемого мяса и дробимой кости, похожим на тот, с которым пилят заболонь. Булавы издают глухой, вминающий звук, подобно мотыге, которой забивают колышки в болотный суглинок или топленый лед. Но хуже этого звуки, которые следуют позже. Крики страдающих, покалеченных и умирающих. Умоляющие вопли раненных и изувеченных. За ними следуют методичные рубящие удары, пока лежащие перестают быть живыми или прекращают пытаться встать, или перестают кричать, или перестают быть одним целым.

У Фита было достаточно времени, чтобы натянуть рубаху и достать секиру. Еще пара хэрсиров[17] взялись за оружие и встали рядом с ним, чтобы встретить первых застрельщиков, которые уже ломились через стены и окна домов. Началась паника. Они слепо сшибались лбами в темноте, в нос лез дым и вонь мочи.

Секира[18] Фита была одноручной. Ее изготовили хорошие мастера, у нее было высокоуглеродистое навершие, которое весило как приличных размеров новорожденный. Дуга от основания лезвия до боковых щекавиц была шире человеческой кисти, и само оружие прикасалась к оселку лишь прошлой ночью.

Секира – простое оружие, рычаг, который превращает силу замаха в мощный удар. Без разницы, рубишь ты дерево или людей. Секира Фита ломала кости, раскалывала щиты, пробивала шлемы, она была смертоносной кромкой, которая обрывала чужие жизни. Он был хэрсиром этта аскоманнов и знал, как нужно сражаться.

В самой деревне шла жаркая сеча. Фит сбил двух балтов с шатра, но теснота не позволила ему хорошо замахнуться. Он знал, что нужно отсюда выбираться. Фит прокричал это остальным хэрсирам, и воины поспешно отступили.

Они выбрались из шатров на площадь деревни, окутанную клубящимся черным дымом, и столкнулись лицом к лицу с балтами в шлемах с личинами. То было безумие. Всеобщая свалка. Клинки вращались подобно крыльям ветряной мельницы в буре.

Фэнк упал — топор балта рассек ему голень по всей длине. Он заорал от гнева, когда его нога перестала повиноваться. Мгновением позже его огрели булавой по голове, сломав шею. Он рухнул на землю, из расколотой черепной коробки потекла кровь.

Фит отогнал балта с киркой, испугав его вращающейся со свистом секирой.

Гхэйи пытался прикрыть Фита сбоку, используя базовые принципы стены щитов[19]. Но у него не было времени взять хороший щит, у него в руках была лишь обшарпанная доска с тренировочной площадки. Копье балта пробило ее насквозь и пронзило человека с такой силой, что его кишки посыпались на снег подобно связке сосисок. Гхэйи попытался ухватить их, будто мог запихнуть обратно. Они источали пар на весеннем воздухе. Он пронзительно закричал из-за боли разочарования. Он не мог помочь себе. Он знал, что рана была смертельной.

Гхэйи взглянул на Фита и вновь заорал. Это была не боль. Это была злость на то, что ему пришел конец.

Фит нанес удар милосердия.

Он отвернулся от тела и увидел, что на снегу кругом валялись пальцы, на снегу площади, взрыхленном топчущимися и скользящими ногами и лужами крови. То были пальцы женщин и детей, поднятые в попытке защититься. Раны, полученные в попытке защититься.

Здесь на снегу лежала рука, крошечная детская ручонка, прекрасная и целая. Фит узнал символ на кольце. Он знал, какому ребенку некогда принадлежала эта рука. Он знал, кому некогда принадлежал отец этот ребенка. Фит почувствовал, как его голову заволакивает красный туман.

На него двинулся балт, молчаливый и полный решимости. Фит ударил секирой по лицу балта и оставил на нем глубокую рубленную рану.

Осталось четыре хэрсира. Фит, Гутокс, Лёрн и Бром. Ни одного признака вождя этта. Вероятно, он уже лежал на красном снегу вместе со своими хускарлами[20].

Фит чуял кровь. Это была всепоглощающе сильная, теплая вонь с медным привкусом, которая витала в холодном рассветном воздухе. Он чуял дерьмо. Он чуял кишки Гхэйи. Он чуял внутренности, развороченный живот, желтоватый жир брюшного мяса Гхэйи, тепло его жизни.

Фит знал, что пришло время уходить отсюда.

Вышнеземец находился в самом дальнем шатре. Даже аскоманны знали, что его следовало держать подальше от остальных.

Вышнеземец сидел, опершись на подушки.

— Слушай сюда, — прошипел Фит. – Ты понимаешь меня?

— Понимаю. Мой переводчик работает, — ответил побледневший вышнеземец.

— Балты здесь. Двадцать челнов. Они убьют тебя. Скажи мне, желаешь ли ты, чтобы моя секира оборвала твою жизнь прямо сейчас?

— Нет, я хочу жить.

— Ты можешь идти?

— Возможно, — ответил вышнеземец. – Только не оставляй меня здесь. Я боюсь волков.

На Фенрисе нет волков.

Когда вышнеземцу рассказали об этом, он рассмеялся.

Слова слетели с уст почтенного ученого и хранителя, а в последствии и знаменитого итератора по имени Кирил Зиндерман. Вышнеземец, который еще совсем недавно с отличием окончил Сардисский университет, получил вожделенное место в восьмимесячной экспедиции по исследованию и консервации загадочных инфоядер Новой Александрии[21]. Работу предстояло сделать как можно быстрее, пока песчаные бури и горячие радиационные ветра не стерли навеки драгоценные руины с пустынного пейзажа Нордафриканского региона. Это случилось за многие десятилетия до того, как вышнеземец решил посетить Фенрис или начал именовать себя Ахмадом ибн Русте. Тогда ему было всего двадцать пять лет, и друзья звали его Каспером.