Энди Чемберс - Путь эльдар: Омнибус

— Вы оказали мне большую честь, пожелав стать свидетелями торжественного открытия моей последней работы, — начал он ровным голосом, без усилий достигая самых отдаленных гостей. — Многие знают, что я черпаю огромное вдохновение в эпохе до Войны в небесах. Я смотрю на наш золотой век не с сожалением об утраченном рае, но с печалью о том, что такие времена прошли. В первом веке нашего народа я вижу мир, вселенную, которую все мы можем стремиться воссоздать. Хотя боги и ушли, от нас зависит, чтобы их деяния стали реальностью, и, горя желанием воссоздать небеса, принести мир, которого все мы заслуживаем. Наша цивилизация не погибла, пока мы все еще поем о тех временах, воссоздаем их посредством живописи и ваяния, те времена, о которых мы помним лишь мифы. Все мы знаем, что легенда может стать истиной, что граница между мифом и реальностью четко не определена. Я бы хотел взяться за миф и сделать его реальностью.

Корландриль продолжал еще долго, ссылаясь на тех, кто оказал на него влияние, и на свои мечты, пространно излагая идеи философских и эстетических направлений, которые легли в основу создания этой скульптуры. Он говорил плавно и с чувством, озвучивая мысли, которые были обкатаны и доведены до совершенства в течение долгого процесса создания скульптуры. Он говорил о сложностях органического и неорганического, о сопоставлении линии и кривой, о противопоставлении твердого и жидкого.

Пока он говорил, его взгляд свободно блуждал по толпе гостей, оценивая их реакцию и настроение. Большинство было совершенно поглощено его речью, не отводя глаз от оратора и жадно глотая каждый звук. Несколько гостей стояли с выражением вежливого внимания на лицах, и Корландриль на миг испытал смятение, осознав, что один из них — Арадриан. Однако его голос остался ровным, он смел обеспокоенность собственным энтузиазмом, одновременно отыскивая глазами Тирианну Он увидел девушку в первых рядах, полную заинтересованности и ожидания, ее взгляд постоянно перескакивал с Арадриана на голополе, которое скрывало его работу.

Завершив речь, Корландриль позволил себе драматическую паузу, смакуя предвкушение, которым он наполнил свою аудиторию. Он подошел к маленькому круглому столику на спиральной ножке, стоявшему сбоку, в центре которого находился хрустальный бокал с темно-красным вином. Он пригубил напиток, наслаждаясь его теплом на губах, его пикантностью на языке и нежной ноткой послевкусия в горле, одновременно упиваясь безмолвной тишиной, наступившей после его речи.

Вернув бокал на столик, Корландриль вытянул из-за пояса тонкую пластинку и провел большим пальцем по руне на ее серебристой поверхности. При этом прикосновении голополе исчезло, открыв взглядам статую во всем ее великолепии.

— Я представляю «Дары любящей Иши», — провозгласил он с улыбкой.

Раздалось несколько восторженных возгласов и прозвучали спонтанные аплодисменты собравшихся. Корландриль повернулся, чтобы посмотреть на свое творение, и позволил себе сполна насладиться работой после ее завершения.

Статуя была залита золотым сиянием, в котором проглядывали закатные багрово-красные оттенки света умирающей наверху звезды. Она изображала импрессионистическую абстрактную Ишу, ее тело, руки и ноги плавно поднимались из ствола лиандеринового дерева, волны ее распущенных волос переплетались с темно-зелеными листьями на тянущихся вверх ветвях. Ее голова склонилась, и лицо укрыто в тени, отбрасываемой деревом и волосами. Из ее глаз в темноте медленно, тонкой струйкой вытекала серебристая жидкость в золотую чашу, которую поднял вверх древний эльдарский воин, преклонивший колени возле ее ног: Эльданеш. Сияние из чаши освещало его белоснежное лицо, доспехи воина представляли собой стилизованную компоновку по канонам органической геометрии, его лицо осталось непроработанным за исключением тонкого носа и впадин глазниц. Из-под него поднималась роза с черными лепестками, которая обвивала ноги Иши и соединяла ее и Эльданеша в своих колючих объятиях.

Она, как считал Корландриль, изумительна.

Большая часть гостей двинулась вперед, чтобы рассмотреть произведение в деталях, а Кирандрин и несколько других эльдаров, окружив автора, осыпали его похвалами и поздравлениями. Среди них оказался и Абрахасиль, который, должно быть, оставался вне поля зрения Корландриля во время выступления. Наставник и ученик сердечно обнялись.

— Ты взрастил в себе прекрасный талант, — заявил Кирандрин. — Это работа мастера, которая поистине украшает Купол.

— Для меня — честь направлять такую руку в работе, — сказал Абрахасиль. — Я очень горжусь Корландрилем.

Слова наставника вызвали прилив радости у Корландриля, запульсировал его путеводный камень, и он ответил на рукоплескания членов своего круга грациозным поклоном.

— Если мои руки создают чудеса, то это потому, что другие раскрыли мне на них глаза, — заметил он. — Прошу меня извинить. Я должен уделить внимание другим гостям. Я уверен, что у нас впереди еще много дней для дальнейшего обсуждения моей работы.

Встречая со всех сторон улыбки одобрения, Корландриль отыскал Арадриана и Тирианну. Они стояли рядом в группе эльдаров, любующихся статуей с близкого расстояния, величественная Иша возвышалась над ними.

— Она так безмятежна, — заметила Тирианна. — Такое спокойствие и красота.

Арадриан жестом выразил свое несогласие, и Корландриль застыл на месте, оставаясь неподалеку от своих друзей, чтобы послушать, что они скажут.

— Она замкнута на себе, — заявил Арадриан, и при этих словах змея внутри Корландриля обвилась вокруг сердца и стиснула его. — Конечно, в этом произведении видно замечательное мастерство и изысканность. И тем не менее я нахожу его несколько… скучным. Оно ничего не добавляет к моему пониманию мифа, а просто воплощает в материальном виде то, что я в нем чувствую. Это метафора в самом непосредственном виде. Да, она красивая, но при этом — просто отражает мысли ее создателя, вместо того чтобы открыть большую истину о мифе.

— Но не в этом ли и состоит сущность искусства — создавать образные воплощения тех мыслей, воспоминаний и чувств, которые нельзя выразить непосредственно?

— Быть может, я несправедлив, — произнес Арадриан. — Там, среди звезд, я видел такие поразительные творения природы, что произведения смертных кажутся мне незначительными, даже те из них, что посвящены таким значимым темам, как эта.

— Скучное? — выпалил Корландриль, выступая вперед. — Замкнутое на себе?

На лице Тирианны при появлении скульптора отразился ужас, но Арадриан казался невозмутимым.

— Я не намеревался обидеть тебя своими словами, Корландриль, — сказал он, протягивая ладонь успокаивающим жестом. — Это всего лишь мое мнение, а я малообразован в искусстве. Возможно, ты найдешь мою сентиментальность неуместной.

Перед лицом такой искренности и самоуничижения разгневанный Корландриль дрогнул. В груди шевельнулось редкое для него чувство смирения, но тут змея сдавила свои кольца, и это ощущение исчезло.

— Ты прав, считая себя недостаточно подготовленным, — проговорил Корландриль, и эти слова были так же полны яда, как змея, взявшая в осаду его сердце. — Пока ты простодушно глазел на блистающие звезды и кружащиеся туманности, я изучал труды Аэтирила и Ильдринтарира, овладевал искусством работы с призрачным камнем и неорганическим симбиозом. Если тебе не хватает ума понять то, что я представил, возможно, тебе следовало бы взвешивать свои слова более тщательно.

— А если тебе не хватает мастерства передать свой замысел посредством произведения, возможно, тебе необходимо продолжить обучение, — проворчал в ответ Арадриан. — Не у мастеров прошлого ты должен учиться своему искусству, а у небес и своего сердца. Твоя техника безупречна, но твое послание очень узко. Сколько статуй Иши смогу я увидеть, если пересеку весь мир-корабль? Дюжину? Больше? Сколько еще статуй Иши существует на других мирах-кораблях? Ты ничего не взял для себя, следуя Путем, кроме возможности доставить себе удовольствие этим зрелищем. Ты ничего не узнал о себе, о тьме и свете, которые сражаются в тебе. В твоей работе — один лишь рассудок и ничего — от тебя самого. Быть может, тебе следует расширить свою компетенцию.

— Что ты имеешь в виду?

— Уезжай отсюда, с Алайтока, — настойчиво произнес Арадриан, раздражение которого рассеялось от этой вспышки. Теперь он был сама искренность, рука его была вытянута к Корландрилю. — Зачем сдерживать свое искусство, ища вдохновения лишь в залах и куполах, которые видишь с самого детства? Чем пытаться смотреть свежим взглядом на старые достопримечательности, почему бы не обратить твои старые добрые глаза к новым видам?

Корландрилю хотелось поспорить, найти где-то слова, чтобы высмеять мнение Арадриана, но змея, которая сдавила ему сердце, сжала и его горло. Он удовлетворился, метнув в Арадриана свирепый взгляд, в который вложил охватившие его презрение и гнев, и ринулся прочь по голубой траве, раскидывая на бегу гостей.