Джеймс Сваллоу - Красная Ярость

Мефистион обернулся через плечо и незаметным жестом приказал встать. Рафен подчинился, борясь с дрожью в ногах, поскольку укоренившаяся выучка говорила, что он все равно должен оставаться на коленях перед лицом такого величия.

— Смотрите, — прохрипел лорд Смерти, указывающей на дальний конец круглого возвышения. — Мы не отворачиваемся как девственные паломники. Покажите вашему повелителю лица. Позвольте ему увидеть вас.

Каждый снял шлем, и позволил янтарному сиянию нахлынуть на них. Они словно стояли в солнечном свете в прекрасный безоблачный день. Цвет был манящим, божественным. Множество ощущений проникли в душу Рафена, вызывая эмоции, которые он не мог описать словами. Краем глаза он видел, что Пулуо вытер слезу радости с покрытой шрамами щеки.

Казалось вечность назад, когда Рафен взял в руки Копье Телесто — древнее оружие, которым когда-то владел примарх — была секунда, когда астартес полагал, что некая частица Великого Ангела открылась ему. Видение, возможно. Некая связь на миг пробудилась, а потом ушла прежде, чем ее сила могла сжечь плоть воина. Призрак того ощущения теперь вернулся к Рафену, и он чувствовал страх, словно мог бы быть поглощен этой близостью, обращен ею в пепел.

Рафен хотел протянуть руку и коснуться ауры полубога, но он не мог. На всех воинах словно лежали чары, которые держали их на месте перед таким великолепием. Трепет, благоговение, удивление — каждое из этих слов было лишено цвета и смысла чистой силой божественного сияния, которое текло сквозь Кровавых Ангелов.

Сердцем великой гробницы был монолит на другой стороне платформы, высеченный из трех высоких блоков красного гранита. Они были отполированы до яркого зеркального блеска, каждый добыт из нетронутых скал Ваала и двух его лун, увенчаны одиноким терранским рубином размером с кулак Рафена. Гранит и драгоценный камень являли миры рождения Сангвиния, его детства и возмужания. Из монолита выходило два огромных распахнутых ангельских крыла, которые изгибались вверх и в стороны, образуя защитный капюшон. Перья были сделаны из стали, серебра и меди, на каждом запечатлены памятные слова. Хроники Ордена говорили, что они вырезаны из корпусов звездолетов лоялистов, которые сражались в эпоху Ереси, приведенные братьями примархами, такими как Жиллиман, Дорн и Хан, Легио Кустодес, и даже адмиралов и генералов войск, которые сражались в тени Сангвиния и считали себя в долгу перед ним.

И между крыльями, гигантский обруч из меди, отполированной до цвета гигантской красной звезды Ваала, подвешенный на прутах молочного кристалла, которые пересекали кольцо как точки компаса, напоминая убранство на полу Великого Придела.

В медном ореоле лежало пылающее сердце, живое и одновременно мертвое, вечно в движении, но вечно неподвижное. Золотой Саркофаг не был гробницей в любом обычном значении слова. Это была сфера жидкого золота, колеблющаяся и текущая, кулон висящий в невидимой оболочке стазиса, порожденный непостижимыми технологиями, погребенными под камнем. В приливах и отливах текучего шара можно было бы представить, что видишь, как краткие движения волн являют, пречистый и прекрасный лик.

Заключенной внутри сферы застывшего времени, мантии жидкого металла никогда не позволяли остыть и затвердеть за все десять тысяч лет. Ведь под ней покоилась плоть сына Императора, Великого Ангела и Лорда Крови, Повелителя IX Легиона Астартес, примарха среди примархов, благороднейшего Сангвиния.

— Моя жизнь может сейчас закончиться, и я буду доволен, — Аджир заставил слабый шепот сорваться с сухих бледных губ. — Ибо я не смогу увидеть большего великолепия, чем это.

— Не нам это выбирать, — сказал Мефистион, приложив видимое усилие, чтобы отвернутся. Он снова указал на саркофаг. — Это решать ему.

— Во имя его, — произнес Рафен, без колебаний.

— Во имя его, — повторили остальные воины, их глаза сияли и каждый был готов остановить сам ад, чтобы сохранять это место неприкосновенным.

ВЫСОКО над ними поток ярости обрушился на защитников трех ворот.

Смерть Даггана склонила весы не в пользу космодесантников и вынудила их перегруппироваться, чтобы затянуть разрывы в боевых порядках. В воротах жрецов содружество воинов из пяти Орденов сражались в сомкнутых рядах, красный с красным, пурпурное с пурпурным, болтеры и плазменное оружие, встречало всех врагов.

Оружие лорда Орлока разрядилось, и он превратил его в дубинку, обрушив на Демона Крови, размахивающего парой ножей. Мутация клона зашла дальше, чем у многих из его вида, конечности, странно деформировались став больше похожими на щупальца, чем человеческие руки. Тварь зарычала, оскалив зубастую пасть, и попыталась укусить.

Клинок силового меча вырвался из груди монстра и прошел вверх вдоль грудины, разрубив кость и вывалив внутренности на плиточный пол. Жидкость брызнула на лицо Орлока, и он отшатнулся, когда лезвие закончило свой путь. Клон развалился на куски, открыв стоящего за его спиной лорда Армиса, он усмехался.

— Эти проклятые чудовища, — сказал Магистр Легиона Крови, — они цепкие. Кажется, знают нашу тактику наизусть!

— Я ценю помощь, — ответил Орлок, быстро перезаряжая штурмовой болтер. Астартес слизнул с губ темно-красную каплю, и проанализировал сущность. — Любопытно… — сказал он, — тут есть странный оттенок.

Армис поднял бровь.

— Пока эти твари кровоточат, остальное меня не заботит.

Демоны Крови двигались как океанские волны, врезаясь в ряды защитников, отступая, возвращаясь и атакуя снова. Они не давали много времени, чтобы успеть среагировать на каждый бешеный штурм.

Кровопийца нацелился на движение и штурмовой болтер запел. Помогавший ему лорд последовал примеру, дав волю своему пистолету.

— Они снова входят! — прокричал Орлок, когда орда багровых фигур вломилась через арку ворот жрецов.

Армис крутанулся и вспорол шею зверя острием меча.

— Сколько на сей раз? — крикнул он.

— Все они, — прорычали Орлок, когда ударила волна убийц.

Великие ворота гробницы были самыми большими из трех, и поэтому, там было больше всего Демонов Крови, которые рвались внутрь. Клоны перепрыгивали друг через друга в безумном порыве, движимые отчаянной жаждой.

Сет знал беспорядок, дикую схватку рукопашного боя так же как любой Сын Сангвиния. В сердцевине такого побоища было не до тактики и предусмотрительности. Постепенно бой становился ни чем иным как упражнением в непрерывной бойне. Война Магистра сжалась до покрытого кровью камня, на котором он стоял, победа или поражение колебалась в пределах досягаемости руки или взмаха меча. Расчленитель оправдывал свое имя, рассекая любого мутанта, который оказывался слишком близко, разрывая плоть, раздирая, разрезая.