Александр Бруссуев - Не от мира сего 2

В трактире Садка уже знали и даже ждали. Его добыча оплачивалась, не сказать, что щедро, но вполне достойно. На свежую рыбку потянулись постоянные клиенты, для заведения — сплошная прибыль. Рыбы, конечно, на всех не хватало, но эксклюзив стоил несколько дороже, чем запасенная впрок в леднике.

А однажды, возвращаясь с очередной получкой к тарелке со щами, которой он сегодня решил себя подпитать в облюбованной базарной корчме, его окрикнули.

— Садко! — произнес густой бас.

Хозяин лавки, облагодетельствовавший его одеждой, возник за спиной неожиданно и, словно бы, из ниоткуда. Его манера стоять и передвигаться была характерна для тех любителей кулачных боев, что освоили эту блажь на уровне ремесла: линия плеч никогда не выходила за линию ног, обе стопы упирались в землю равномерно, лишь при поворотах на долю мига вес переносился на носок одной из конечностей. Так, вероятно, и при ударе кулаком — выстрелил с упором на одну ногу, и сразу шаг назад, чтобы вновь встать несокрушимо, как стена.

Мужчина, окликнувший музыканта, подходить не торопился. Поэтому у Садка хватило времени, приближаясь, оценить потенциальные возможности, а, стало быть, и потенциальную угрозу, позвавшего его человека.

— Не жмет одежка-то? — спросил он.

Вопрос насторожил и расстроил музыканта. Неужели потребует вернуть? Надо попробовать договориться о выкупе. Не сразу, но постепенно — голодать вновь очень не хотелось.

Садко не знал, что и отвечать. Он только развел руки по сторонам — смотри, мол, сам, жмет, либо — нет.

— Да не тужи, паря! — сказал мужчина, правильно истолковав стеснение музыканта. — Ты мне нужен по делу.

— Рыбу желаете заказать? — спросил Садко.

— Какую рыбу? — удивился хозяин лавки. — При чем здесь рыба?

— Ну, это я так, к слову, — парень постарался реабилитировать нечаянно вырвавшуюся фразу. — Обычай в родной деревне про рыбу спрашивать.

— Странный обычай, — почесал в затылке мужчина. — Дело у меня такое: будут у меня гости с Новгорода. Стало быть, ты мне нужен завтра на вечер.

— Почему я? — опять невпопад спросил Садко.

— Так не смог я лабухов найти, — пожал могучими плечами хозяин. — Да и дорого они берут, подлецы, а играть, как следует, не умеют. Только то, что всегда и все. А хочется, знаешь ли, иной раз чего-то такого, чтоб за душу брало. Ну, ты меня, надеюсь, понял?

Музыкант кивнул головой на всякий случай, хотя смысл сказанного пока уловил не очень.

— Значит, договорились, — мужчина протянул вперед ладонь, величиной с весло. — Меня, кстати, Василием зовут. Завтра, как совсем стемнеет, подходи к лавке. Тебя встретят. Ну, бывай!

— Василий и Василиса, — проговорил Садко, отвечая на рукопожатие настолько крепко, насколько получалось. С таким успехом можно было сжимать в руке камень, пытаясь его раздробить, в то время как сама рука попала в тиски.

— Ну, да, — согласился хозяин и, стремительно и плавно развернувшись, пошел прочь. Сделав несколько шагов, обернулся. — Смотри — не подведи!

— Не подведу, Василий! — откликнулся Садко и сразу же подумал про свои сторожевые обязанности. Отпрашиваться у хозяев — все равно, что выгнать самого себя на улицу, на мороз. Хотя за все время, пока он был сторожем, никто ни разу не приходил его проверять. Во всяком случае, он никого ни разу не видел. Жужа пару-тройку раз спугнул кого-то — это дело он знает — вот и все ночные посетители. Но проверять его хозяева были просто обязаны. Только как?

Садко посвятил осмотру вверенного ему хозяйства больше времени, нежели он это делал обычно. Пес бегал с ним, заглядывал в глаза и при любой возможности отмечал территорию. Возможности у него были безграничными. Наконец, совершив почти полный круг, музыкант заметил то место, откуда весь двор был как на ладони. За забором на плоской вершине холма между оккупировавших его сосен было вполне пригодное для наблюдения место.

Садко не поленился перелезть через забор, несказанно удивив этим поступком собаку, и проверить. Да, действительно, место было обжитым, если так можно сказать: следы, мусор съестного происхождения. А под холмом — вообще доказательство жизнедеятельности человека, точнее, человеческого организма. Не донес до удобств соглядатай, наложил невдалеке от своего наблюдательного пункта.

Садко вернулся обратно тем же путем, Жужа, сделав пару очень грозных прыжков, ткнулся в ноги. Наверно, он хотел эти ноги перегрызть, но потом почуял знакомый запах спасителя и сделал вид, что это понарошку. Музыкант, как честный человек, его поощрил, сказал, что так и надо. Почесал собаку за ухом, тот от счастья даже задней ногой задрыгал.

Ночью он под собачьи аплодисменты откатал программу, которую планировал представить новгородским слушателям назавтра. Жужа аплодировал ушами, замирая при первом же касании струн и внимая каждой ноте. Признательнее поклонника за всю свою жизнь Садко больше не встретил.

На следующий вечер, едва торговая изба опустела, музыкант начал готовиться к самоволке.

— Ты спрашиваешь, зачем я искал место, откуда нашу с тобой работу кто-нибудь, да когда-нибудь, да зачем-нибудь контролирует? — спросил он у пса.

Тому было, конечно, по барабану, он и забыть-то успел, что коллега-сторож куда-то лазил через забор. Но суть вопроса была не важна, важно — общение. А пес этим делом избалован не был, можно сказать, с самого рождения.

— А вот зачем! — торжественно промолвил музыкант и извлек откуда-то из своей каморки ворох стянутого веревкой тряпья. Завернул все это в свой трофейный полушубок, усадил на завалинку, сориентировав таким образом, чтоб было видно с того холма из-за забора. Приладил на воротник горшок и отошел полюбоваться.

— Это я, — показал он пальцем на полушубок с горшком.

Жужа не очень в это поверил, подошел, тщательно обнюхал, покрутился вокруг. Садко заподозревал, что собака сейчас готовится к тому, чтобы отметить его двойника, как часть охраняемой территории, но обошлось.

— Залезет строгий проверяющий — а мы на посту, точно?

Жужа согласился.

— Ты некоторое время будешь главным на вверенном нам объекте.

Пес согласился и с этим.

— Кто бы ни лез к нам — кусай его за жо… За самое жесткое место — за зад.

Вообще-то зад — достаточно мягкое место, кто, как не Жужа, это знал не понаслышке, но он возражать и спорить не стал, согласился.

— Если будут заманивать аппетитной едой — не ешь! Она отравлена, — продолжал инструктаж Садко.

Вообще-то вся прелесть воспитания пса-сторожа заключалась в том, что он мог питаться только из своей штатной кормушки. Все прочее — не еда. А к миске еще добраться надо. Так что Жужа в этом плане был кремень: ему хоть копченого кота из-под забора подпихни — даже не оближется. Поэтому собака не возражала и против последнего предложения.