Александр Бруссуев - Не от мира сего 2

Он закричал, забулькал, боль вытеснила из тела все желание заниматься музыкой.

Взбешенные оказанным сопротивлением, русы заработали ногами, втаптывая в чернеющий от крови снег и своего нанимателя, и Садка. На уже совершенно бездыханное тело своего коллеги они внимания не обращали. Некоторое время им никто не мешал, и шансы забить до смерти двух лежащих людей делались несказанно высоки.

А потом им помешала здоровенная дубина, да, что-там дубина — настоящее бревно. Оно прилетело сбоку, сломав, как березку, нечаянно оказавшуюся на пути косаря, одного истязателя. Но сразу до другого, увлеченного избиением, не дотянулось, треснуло от удара и развалилось на две части. Вот одна их этих частей и вонзилась комлем в последнего стоящего на ногах.

Точнее, в предпоследнего, потому как само бревно приводилось в действие молодым стройным парнем, одетым чрезвычайно легкомысленно по ночную морозную пору. Он вытер пот со лба, выбросил свое оружие и, отступив в сторону на несколько десятков шагов, поднял со снега тяжелую шубу и облачился в нее.

— Чертовы русы, — сказал он на юксюярвском языке.

Парень отпихнул ногой мужчинку из гильдии ладожских музыкантов и склонился над Садком.

— Вот черт, а кто же там сидит? — спросил он сам себя.

Затем он попытался снегом привести в чувство изрядно помятого сторожа. Тот откликнулся, но откликнулся слабо. Постонал и чуть было обратно не соскользнул в беспамятство. Но парень ему не позволил.

— Кто вместо тебя сидит на стреме? — спросил он.

— А драться не будешь? — с трудом выговаривая слова, отозвался Садко.

Спасителем Садка оказался тот самый соглядатай, что временами с холма наблюдал за выполнением сторожами своих обязанностей. Такая практика, помогающая избежать ненужных разборок в случае попыток взлома торговых домов, существовала. Хозяева нанимали какого-нибудь проверенного и незаинтересованного человека, тот время от времени подсматривал: как там служба несется?

Он помог собрать со снега развалившиеся угощенья и довел Садка до ворот, за которыми уже строго сопел Жужа.

— Стало быть, музыкант? — поинтересовался парень.

Садко не стал скрывать свои вылазки в гуляющий народ, рассказал также об установленном чучеле, но просить, чтоб это оставалось тайной от хозяев, не решился. Да и не хотел. Пусть соглядатай сам придумает, как поступать.

— Садко, — вместо очевидного ответа представился он и протянул руку для рукопожатия.

— А я — Чурило, — пожал руку парень. — Чурило Пленкович.

Жужа за забором перестал сопеть и убежал по периметру. Вероятно, посчитал нужным не мешать спокойной беседе двух человек. Пусть за забором хоть вприсядку танцуют, это его не касается.

— Нечего тебе в Ладоге делать, — сказал Чурило. — Иди в Новгород, раз здесь ничего не держит. Представься тамошним музыкантам, авось пристроят куда-нибудь. Может быть, не все такие поганые, как местные. Хотя и здесь можно было договориться. Заранее, конечно, но ты даже и не пытался. А после известных событий играть тебе спокойно не дадут.

В словах соглядатая был резон, здравый смысл подсказывал, что так и надо поступить. Но сегодняшнее событие разозлило музыканта. Это не он напал, это на него напали, даже не попытавшись потолковать, вразумить. Поэтому он сказал здравому смыслу: ну, это вряд ли. Идти на поклон к каким-то халтурщикам, чтоб потом пиликать то, что они разрешат, одобрят, утвердят? Зарабатывать на хлеб с маслом и дуть щеки — музыкант, блин, творческая личность, к Ярицслэйву пожал-те, песенку ему сыграть про его ум, разум, патриотизм, заботу? А не пошел бы этот Ярицслэйв вместе со своими князьями!

Вслух Садко говорить ничего не стал. Это его личное дело, как дальше-то жить.

— Спасибо, тебе, Чурило, за помощь, — с чувством проговорил он. — Без тебя мне б не пережить сегодняшних гастролей.

— Это уж точно, — улыбнулся тот.

— Встает Чурило ранешенько,

Умывается Пленкович белешенько,

Улицами идет, переулками.

Под ним травка-муравка не топчется,

Лазоревый цветик не ломится.

Желтыми кудрями потряхивает:

Желты-то кудри рассыпаются,

Бывскатен жемчуг раскатается.

Где девушки глядят — заборы трещат,

Где молодушки глядят — оконенки звенят,

Стары бабы глядят — прялицы ломят.

Половина Чурилушке отказывает,

А другая Чурилушке приказывает (из народной былины прионежья "Чурило Пленкович", примечание автора), 

— пропел, отчаянно бубня разбитыми губами, Садко.

Чурило заулыбался, поправил на себе тяжелую шубу, образовавшуюся на плечах неведомо откуда, и все-таки поинтересовался:

— Это еще что такое?

— Да вот, песня родилась, пока с тобою тут разговариваю, — пожал плечами музыкант.

— Талант! — восхитился соглядатай.

— А то! — согласился Садко. — Так, говоришь, к музыкантской гильдии с поклоном идти?

Чурило, не ответив, двинулся прочь. У него, видимо, еще были объекты, нуждающиеся в его внимании. Отойдя на десяток шагов, он повернулся и махнул рукой:

— Я тебе не советчик! Спрашивай, как быть, у своего вдохновения!

— У кого? — не понял Садко.

— У таланта! — ответил Чурило и вновь зашагал своей дорогой, напевая при этом песню про себя. Запомнил с первого раза.

Музыкант пробрался к торговой избе, и под вопросительный взгляд пса присел возле его конуры. Жужа несколько раз обнюхал своего друга и сверток в его руках. Запахи его явно взволновали. Садко выложил в миску наиболее пострадавшую в драке еду, но собака продолжала выказывать некое беспокойство. Несколько раз пес лизнул ему руки и норовил коснуться лица. Раньше такого не было, да раньше никто музыканта до крови и не бил.

— Ешь, Жужа, — устало сказал Садко. — Так бывает. В собачье время живем. Искусство должно быть с кулаками. No pain, no game.

На следующий день он отправился с визитом к Василию. Видок у музыканта был, что надо: под глазами синева, губы надулись, все бока жестоко болели. На месте драки уже никого не было, только две вороны ожесточенно бились головами о замерзшую землю. Так, наверно, они добывали себе пропитание — то ли вывалившуюся еду, то ли превратившуюся в лед кровь.

— Приятного аппетита, дуры, — сказал им Садко.

Те на всякий случай отпрыгали в сторону и хором ответили словами признательности на вороньем языке:

— Кар!

Побитые русы куда-то делись, впрочем, как и мужичок, и обломок бревна с собою утащили. Очень хотелось надеяться, что их соратники не набегут, чтобы добить. Местных музыкантов Садко почему-то не опасался: если бы они могли, то не нанимали бы людей со стороны для решения своего вопроса. Однако с выступлениями придется завязать. По крайней мере, на месяц. Близились святки, народу развлечений подавай, вот пусть и развлекаются с признанными музыкантами. А у него и без того забот хватает.