Аарон Дембски-Боуден - Кровавый корсар

— Зачем вы делаете это?

Марух наконец-то произнес вслух то, о чем думал все последние дни.

Убийца не остановился. Закованная в перчатку рука, уже тронутая инеем, сдавила горло Маруха. Удушье было хуже мороза. Марух почувствовал, как трещит позвоночник, как пережатые сухожилия стягивают гортань, не давая прорваться внутрь ни глотку воздуха. Убийца медленно оторвал его от пола и поднял к своему шлему. Череп, нарисованный на наличнике, злобно уставился на человека.

— Это был вопрос? — Убийца склонил голову набок, вперив в Маруха немигающий взгляд красных линз. — Ты действительно хочешь знать ответ или просто бормочешь от ужаса первую пришедшую тебе в голову чушь?

Давление на горле уменьшилось ровно настолько, чтобы рабочий сумел втянуть несколько глотков драгоценного воздуха и заговорить. С каждым вдохом в легкие Маруха проникала трупная вонь и цепенящий холод.

— Почему? — процедил он сквозь клейкие от слюны зубы.

Из-под череполикого шлема донеслось рычание.

— Я создал этот Империум. Я строил его, ночь за ночью, — он выстроен на моем поту, на моей гордости, на стали моего клинка. Я заплатил за него кровью своих братьев. Я сражался за Императора, ослепленный его светом, задолго до того, как вы объявили его мессией и заключили в саркофаг. Ты существуешь, смертный, только благодаря мне. Твоя жизнь принадлежит мне. Взгляни на меня. Ты знаешь, кто я такой. Забудь о лжи, которой тебя вскормили, и ты увидишь, кто держит в руках твою жизнь.

Марух почувствовал, как по ноге его бежит обжигающе-горячая струйка мочи. Падшие ангелы Великого Предателя. Миф. Легенда.

— Всего лишь легенда, — прохрипел он, болтаясь в воздухе. — Всего лишь легенда.

Дыхание, затраченное на отрицание очевидного, изморозью осело на доспехах воина.

— Мы не легенда. — Кулак убийцы снова сжался. — Мы — создатели твоей империи, стертые со страниц истории, преданные тем самым трупом, который гниет на Золотом Троне, пока вы ползаете перед ним на брюхе.

Сквозь резь в глазах Марух заметил металлический блеск — серебряный орел, выгравированный на нагруднике убийцы. Имперский символ аквилы, изуродованный и покрытый трещинами, на доспехах еретика.

— Ты обязан нам жизнью, смертный, поэтому я предоставлю тебе выбор. Ты можешь служить Восьмому легиону, — с расстановкой произнес убийца, — или умереть, захлебнувшись собственным криком.

Захватить станцию оказалось куда проще, чем они ожидали. Особых причин для гордости тут не было. Конечно, если кто-то из братьев считал славным подвигом захват отдаленного мануфакторума, Талос не стал бы отнимать у него эту радость — но великой победой их нынешнюю операцию все равно не назовешь. Набег, задуманный и совершенный по необходимости, а не ради мести. Рейд за припасами — слова кололи самолюбие Талоса, хотя и вызывали на губах улыбку. Нет, это не та битва, память о которой украсит штандарты легиона на долгие века.

И все же он был доволен Септимусом. И рад, что тот вернулся на борт, — два месяца без оружейника изрядно попортили ему кровь, чтобы не сказать хуже.

Три ночи назад Талос впервые ступил на палубу Ганга. Не лучшее воспоминание в его жизни. Двери абордажной капсулы раздвинулись, со скрежетом сминая металл обшивки. Затем, как всегда, был прыжок в привычную темноту. Визоры шлемов с легкостью разогнали мрак. Термальные пятна казались скопищем эмбрионов: смертные, ползающие на карачках, слепо шарящие во тьме, скулящие и сворачивающиеся клубком. Добыча, хныкающая у его ног, оказывала лишь самое жалкое сопротивление.

Нет более отвратительного зрелища, чем человек, пытающийся выжить любой ценой. А унижение, которому они себя подвергали! Мольбы. Слезы. Отчаянная пальба, не способная повредить керамит.

Восьмой легион шагал по станции, почти не встречая сопротивления и развлекаясь по мере сил. Талос несколько часов слушал завывания остальных Когтей по воксу. Некоторые отделения впали в совершенное бешенство и рубили все живое на пути, наслаждаясь своей способностью вселять в людей страх. Как они ликовали, перекрикиваясь друг с другом во время этой безумной охоты!

— Эти звуки… — сухо произнес Талос. — Голоса наших братьев. Мы слышим предсмертный бред легиона. Странно, что вырождение звучит почти как веселье.

Ксарл что-то буркнул в ответ — возможно, хмыкнул. Остальные воздержались от комментариев.

С тех пор прошло три ночи.

В течение этих трех ночей Первый Коготь выполнял приказ Вознесенного: наблюдал за пополнением запасов на «Завете». На борт грузили бочки и контейнеры с прометием. Из генераторов станции сливали свежую, бурлящую плазму. Со складов забрали огромные количества разнообразной руды, которая могла послужить сырьем для оружейных мастерских «Завета». Тех работников станции, которых сочли полезными — из нескольких сот, переживших резню, — загнали на борт в цепях. Крейсер все еще не отстыковался от Ганга. Словно гигантская пиявка, он тянул из станции соки через топливные трубы и линии погрузчиков.

Шесть часов назад Талос одним из последних притащил на борт рабов — он нашел их в столовой, явно сыгравшей роль скотобойни для одного из Когтей. Согласно планам Вознесенного, «Завету» предстояло провести здесь еще две недели, высасывая все сколько-нибудь ценное из литейных заводов и фабрик по обогащению сырья.

Все прошло настолько гладко, насколько можно было ожидать, пока один из них не сорвался с цени. Резня на борту Ганга завершилась, но некоторым оказалось непросто утолить жажду крови.

Одинокий воин бродил по палубам «Завета» с мечами в руках и кровавыми пятнами на наличнике шлема, и разум его был отравлен проклятием.

Быть сыном бога — проклятие.

Слова этого нытика Пророка, так ведь? «Быть сыном бога — проклятие». Что ж, возможно. Охотник вполне разделял его точку зрения. Может, и проклятие. Но еще и благословение.

В периоды относительного спокойствия, когда — пусть на мгновение — безумие его отпускало, охотник думал, что знает истину, позабытую остальными. Они зациклились на том, чего у них нет, на том, что утратили, на славе и почестях, которых им уже никогда не достигнуть вновь. Им виделись одни недостатки, и никаких достоинств. Они угрюмо смотрели в грядущее, не черпая сил в прошлом. Так жить было нельзя.

Череп налился знакомой тяжестью. Боль разрасталась за глазами, червем прогрызая дорогу к мозгу. Он слишком много времени провел за размышлениями и сейчас за это заплатит. Голод надо удовлетворять, иначе последует наказание.