Дэн Абнетт - Сборник рассказов на 15-летие Black Library

Воспоминание исчезает. Я снова один. У меня есть форма. Она человеческая, но я — пуст. Я всего лишь очертания. У меня есть руки, но я не могу прикоснуться. У меня нет рта, но я кричу с тех пор, как началось мое падение. Я хочу дышать, но не могу. Я не могу вспомнить, как это делать; только то, как тонуть в бездне, тонуть, не опускаясь на дно.

Время идет. Я чувствую его ход, подобный ветру, хоронящему в песке статую.

Когда-то у меня было имя. Оно — эхо, исчезающее, но не полностью, всегда за пределами слышимости. Когда-то я был плотью, но она исчезла.

+Гелио Исидор+

Голос приходит ко мне из черной ночи. Я знаю это имя, но не помню почему.

Я помню огонь. Он был абсолютно белым, цвета ядра солнца. Он грянул с черного неба и преобразовал меня. Я упал на руки и колени. Земля подо мной — красная пыль, цвета ржавчины, цвета высохшей крови. Боль, более жгучая и резкая, чем любая рана, наполнила меня. Я не мог видеть; огонь сначала лишил меня глаз, потом языка, прежде чем я смог закричать. Внутри доспеха вздулись мышцы, давя на металл. Огонь горит во мне, покрывая волдырями мою кожу. Я чувствовал, как на моем теле открываются рты, тысячи ртов с острыми зубами, каждый бормочет мольбу остановить боль. Огонь прошелся по моему телу, как руки сквозь жидкую глину. Я задыхался, словно утопая в песке. Ядовитое прикосновение паники сожгло мою плоть. Я не мог дышать. Я не мог двигаться.

Все остановилось. Словно бритвой провели по памяти, жесткой линией отделили меня от всего, что было раньше.

Я ничего не чувствовал.

Я медленно встал, прах сыпется из моего доспеха. Я начинаю идти, один медленный шаг за раз. Густой туман окутывает мир. Рядом со мной двигаются другие призраки. Они неуклюжи, как ожившие статуи. Где-то вдалеке я вижу группу фигур. Золотой свет очерчивает их формы. Они стоят, словно ожидая. Я иду к ним, к свету. Я не могу вспомнить свое имя.

Воспоминание разрушается, и я медленно вращаюсь сквозь пустую тьму.

+Гелио Исидор+ Это призрачный голос, кричащий из тьмы.

Я вижу свет. Он далекий, как луна, мерцающая из-под волн. Свет становится ярче и ближе. Я поднимаюсь из тьмы. Невидимые руки тянут меня. Я чувствую пальцы, сжимающие плоть, которой у меня нет. Я пытаюсь остановиться. Я не могу. Свет становится все ярче и ярче; это солнце, от которого я не могу отвернуться.

+Гелио Исидор+ снова говорит призрачный голос. Я тону, но не могу дышать. Я стучу руками. Холодный металл обездвиживает меня. Я — вихрь праха, грохочущий в металлической коже.

+Гелио Исидор+ говорит голос, который оказывается мыслью.

Я знаю это имя.

+Гелио Исидор+

Это мое имя.

Я вижу.

Мир — движение, и огонь, и рев далеких звуков. Я стою на поле брани из прыгающего огня и тающего снега. Рядом со мной фигура человека. Он носит доспех синевы пустынного неба, а его шлем поднимается в лазурно-золотой гребень. Вокруг него трепещется шелковая мантия, хотя ветра нет. Он сияет золотым светом, наполняющим мои глаза. Он более реален, чем все остальное, что я вижу. Это его голос звал меня из моего сна; я знаю это, но не знаю почему. Он поворачивается и указывает. Я шагаю вперед. В моих руках оружие. Я вижу воина в доспехах, идущего к нам. Его доспех сер, как штормовые облака. Я стреляю. Синие следы пламени находят серого воина, и он опускается на колени, после чего загорается. Я иду вперед, рассматривая мир вокруг меня. Рядом со мной наступают другие воины в синих доспехах; мы двигаемся как один.

Ко мне движутся серые воины. Они высоки, но сутулятся из-за спешки. Я вижу топоры, мечи, и серый доспех, раскрашенный неровными узорами ярких цветов. Я вижу черные зрачки в расширенных желтых глазах. Они кричат на ходу. Я слышу их. Я понимаю их. Они кричат о мести.

Удар поражает мое плечо. Он разрезает металл доспеха, обнажая черную пустоту внутри. Я ничего не чувствую. Разрез светится; он порождает зеленых светлячков, а затем смыкается, как закрытый рот. Я поворачиваю голову. Я вижу воина, который отводит меч от другого удара. Его лицо неприкрыто, а борода влажная и красная от крови. По лицу тянется разрез от виска к щеке. Я вижу белую кость в открытых краях раны. Он в шаге от меня. Я не знаю, как он подошел так близко.

Я стреляю. Мое оружие наведено вниз, и снаряды отрывают ноги воина в пламени, которое пылает даже после его падения. Его плоть начинает гореть внутри доспеха.

Я делаю шаг вперед, ступая сквозь пламя. Я останавливаюсь. Воспоминания кружатся в темноте внутри моей кожи, скрипя как песок о бронзу. Я смотрю, как горит серый воин, как становится пеплом, становится прахом. Я знаю, это должно что-то значить, но в моей памяти только пустота, которая заглушает все остальное. Я — очертания, сохранившиеся во сне о падении, и этот момент ничего не значит.

Переводчик: AlexMustaeff

Глаза у Беккета были беспокойные, и это мне не нравилось. Нас обучали в Схоле Прогениум выявлять ранние признаки изменений в политике и нарушений служебных обязанностей. Это предполагало наличие способности читать язык тела и понимать все его нюансы. Ханс Беккет не был предателем, и он не был трусом. Но время, проведенное в заключении, сломало его, физически и морально, так же как пески Голгофы разрушали металл и плоть наших войск.

Я наблюдал за Хансом уже несколько смен. Не могу сказать, сколько это в днях. Понятие времени, как последовательности моментов, наступающих из бесконечного потенциала будущего, чтобы стать достаточно ясным и определенным прошлым, было роскошью, которой были лишены рабы на космическом скитальце Гхазгкулла Маг Урук Трака. У нас был лишь мучительный крик вечного настоящего. Существовал лишь труд, кнут, агония, смерть. Раньше я пытался высчитать продолжительность смен, но орки делали все эти попытки напрасными. Они просто заставляли нас работать до тех пор, пока количество обмороков от истощения не становилось чрезмерным. Тогда орки загоняли тех из нас, кто еще был жив, обратно в клетки. В них мы спали — и это было лучшее, на что мы могли рассчитывать, ожидая мучительного бодрствования.

Беккет и я перевозили трофеи. Это был всевозможный хлам, собираемый с кораблей, которые вместе с центральным астероидом составляли скитальца. Мы тащили тяжелые, неповоротливые тележки со всяким барахлом на большой склад, где нелепые орочьи подобия технопровидцев разбирали эту рухлядь. Мы тянули тележки за цепи, но сами прикованы к ним не были. Орки не беспокоились. Куда мы можем пойти? И что за развлечение избивать до смерти отставших, если таковых не было?

Глаза Беккета бегали туда-сюда, словно у неисправного боевого сервитора, ищущего цели. Ханс неосознанно искал повод наброситься на врага, полагая, что этим совершит акт гнева и благородства, но он ошибался. Спонтанный мятеж в этом ужасном месте был бы актом отчаяния. И результат будет лишь один.