Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ

— Просто взять и убрать, да? Что вы в этом понимаете, Тревиц! Вы никогда не ощущали разум, вы не представляете себе его сложности. Если бы вы что-нибудь об этом знали, вы не говорили бы "убрать фиксацию", как будто это так же просто, как вычерпать джем из банки.

— Ну хотя бы ослабьте.

— Возможно, я и ослаблю фиксацию на Джемби за месяц осторожной размотки.

— Как это — размотки?

— Нельзя объяснить тому, кто с этим не знаком.

— Что вы собираетесь делать с ребенком?

— Пока не знаю. Надо как следует подумать.

— Ладно. Давайте теперь я расскажу вам, что собираемся делать мы с кораблем.

— Я знаю, что вы собираетесь делать. Вы собираетесь вернуться на Новую Землю и снова попытать счастья с прекрасной Хироко, если она пообещает на этот раз не заражать вас.

Тревиц сохранил бесстрастное выражение лица.

— Нет, — сказал он, — я передумал. Мы летим на Луну — так, согласно Янову, называется спутник.

— На спутник? Потому что это первое, что подвернулось под руку? Вот не подумала бы!

— И я не подумал. Никто из нас не подумал. Во всей Галактике нет спутника, о котором стоило бы думать, но этот уникальный. Он очень большой. Кроме того, неизвестность Земли относится и к нему. Раз нельзя найти Землю, то и Луну нельзя найти.

— Разве она обитаема?

— На поверхности нет. Но она не радиоактивна. Так что для жизни она пригодна. Под ее поверхностью жизнь, может быть, кипит. И когда мы подлетим поближе, это, конечно, скажете нам вы, Блисс.

Блисс пожала плечами.

— Попробую… А почему это вы вдруг решили попытать счастья со спутником?

— К этому решению, — спокойно сказал Тревиц, — нас привели кое-какие действия Фоллом, когда она сидела за пультом.

Блисс подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, и, не дождавшись, снова пожала плечами.

— Наверно, — сказала она, — вас бы не осенило, если бы вы поддались своему порыву и убили ее.

— Я не собирался ее убивать.

Блисс махнула рукой.

— Хорошо. Согласна. Мы уже летим на Луну?

— Да. Из осторожности я двигаюсь не очень быстро, но, если все будет хорошо, через тридцать часов мы достигнем Луны.

Луна была пустыней. Тревиц рассматривал проплывающие под ними освещенные ярким солнцем участки поверхности. Внизу двигалась однообразная панорама кратерных колец и горных районов, чередование черных теней и освещенных скал. Освещенные участки немного различались по цвету, изредка попадались огромные равнины с небольшими кратерами кое-где.

Когда корабль приблизился к ночной стороне, тени удлинились, потом слились вместе. Над черными горами еще сияли освещенные солнцем вершины, подобно ярким звездам, затмевавшим своим сиянием звезды в небе. Потом вершины исчезли, и внизу остался лишь слабый отсвет Земли, которая висела над Луной в виде голубовато-белого шара, освещенного более чем наполовину. Наконец корабль обогнал и Землю, она исчезла за горизонтом, под ними стлалась сплошная чернота, а над — ними бледная звездная пыль, которая Тревицу, выросшему на беззвездном Терминусе, всегда казалась чудесным зрелищем.

Потом впереди в виде ярких звезд вновь показались освещенные солнцем вершины, сначала одна-две, потом еще, расширяясь, утолщаясь и наконец сливаясь, и тут корабль пересек терминатор и вылетел на дневную сторону. Взошло адски ослепительное солнце, и обзорный экран немедленно отвернулся от него и поляризацией устранил отблеск, отражаемый лунной поверхностью.

Тревиц прекрасно понимал, что бессмысленно и пытаться найти какой-нибудь вход внутрь этого огромного мира.

Он оглянулся на Блисс, сидевшую рядом. Она не смотрела на экран, ее глаза были закрыты. Она как будто не сидела в кресле, а провалилась в него.

Не заснула ли она, подумал Тревиц и спросил:

— Вы уловили еще что-нибудь?

Блисс легонько качнула головой.

— Нет, — прошептала она. — Только то слабое дуновение. Лучше вернуться. Вы отметили то место?

— Компьютер отметил.

Их движение напоминало пристрелку к цели сдвигами туда и обратно, пока. Наконец, цель не нашлась.

Этот район находился далеко на ночной стороне, только низко над горизонтом светила Земля, придавая поверхности Луны призрачный вид; различить что-нибудь было невозможно, несмотря на то что они выключили освещение в пилотской каюте.

Подошел Пелорат и остановился в дверях.

— Нашли что-нибудь? — нетерпеливо спросил он хриплым шепотом.

Тревиц поднял руку, призывая к молчанию. Он смотрел на Блисс. Он знал, что солнечный свет придет сюда через много дней, но для Блисс это не имело значения.

— Здесь, — сказала она.

— Вы уверены?

— Да.

— Это единственная точка?

— Единственная, которую я уловила. А мы облетели всю поверхность?

— Мы облетели значительную часть.

— Значит, в этой значительной части это единственная точка, в которой я что-то засекла. Сейчас оно усилилось, как будто само нас засекло, и от него не исходит угрозы. Я ощущаю приветливость.

— Это точно?

— Я ее ощущаю.

— А оно не может притворяться? — спросил Пелорат.

— Будь спокоен, Пел, — с некоторым высокомерием сказала Блисс, — притворство я бы заметила.

Тревиц пробормотал что-то насчет самонадеянности, затем сказал:

— Надеюсь, вы обнаружили разум?

— Я обнаружила сильный разум. Только… — ее голос прозвучал удивленно.

— Что?

— Ш-ш-ш. Не отвлекайте меня. Дайте сосредоточиться. Последние слова она произнесла одними губами. — Это не человек, — вдруг сказала она с радостным изумлением.

— Не человек? — с еще большим изумлением спросил Тревиц. Опять роботы? Как на Солярии?

— Нет. — Блисс радостно улыбалась. — Это и не робот.

— Но это должен быть либо человек, либо робот.

— Ни то ни другое. — Блисс продолжала улыбаться. — Разум не человеческий и все-таки не похож на разумы роботов, с которыми я имела дело до сих пор.

— Интересно будет посмотреть, — сказал Пелорат. Он энергично кивнул, глаза его блестели. — Всегда хорошо увидеть что-то новое.

— Что-то новое… — пробормотал Тревиц и вдруг почувствовал душевный подъем. Вспышка неожиданного озарения сверкнула в его мозгу.

Они снижались к поверхности Луны в праздничном настроении. Даже Фоллом, обхватив себя за плечи, стояла здесь и с отходчивостью ребенка радовалась, будто бы действительно возвращалась на Солярию.

Тревиц все же ощущал в себе остатки здравого рассудка, твердившего, что было бы странно, если бы Земля — или ее часть на Луне, — предпринимавшая такие усилия, чтобы никого не допустить, теперь предпринимала усилия, чтобы зазвать их. Какая цель тут преследовалась? Может, это был случай типа "не можешь сдержать — замани и уничтожь"? Тогда тайна Земли останется в неприкосновенности.