Александр Зорич - Без пощады

И занюхивать, занюхивать всенепременно! Обязательная часть ритуала! Пышной шевелюрой боевого товарища!

Шутка.

Эхма, ладно…

Наливай, Егор, и — понеслась! Кто не умрет — живым останется!

— Чтобы не последний! — провозгласил Кожемякин типично муромский тост.

Мы хлопнули, точнее сказать — соснули. Все, кроме Дантеса.

— О, найс виски, найс виски! — оживился Тексас Ро. Дантес довольно холодно перевел:

— Мой друг из субдиректории Центральная Калифорния говорит: хорошая водка.

— Ты ему скажи, Данушка, что это не водка никакая, а старка, — попросил Егор. — Или ладно, пусть его… А сам-то почему не выпил?

— Спасибо, я сыт.

— При чем здесь сыт?! Это не еда, а лекарство. От кручины.

— Егор, да не цепляйся ты к собрату по Великорасе, — сказал Коля. — Может, он непьющий.

— Да-да, хорошо! Непьющий! — закивал Дантес.

— Ну и ладно, нам больше останется, — с неожиданной легкостью отступился Кожемякин. — Кому повторить?

— Спасибо вам, Егор Северович, но меру надо знать. Лучше меньше, да чаще. Пойдем мы работать, — церемонно откланялся один из старших техников и знаками отозвал всех своих коллег.

В самом деле: по правилам техники должны были, не дожидаясь приказа, осмотреть флуггеры, устранить мелкие неисправности, пополнить запасы ГСМ и боекомплект твердотельных пушек (если таковые имелись). После этого требовалось поставить несколько полностью подготовленных к вылету машин на катапульты — на боевое дежурство.

А вот мы вплоть до дальнейших распоряжений командования имели полное право даже задрыхнуть. Единственное, что вменялось нам в обязанности, — находиться в непосредственной близости от своих машин.

— Эт-то что тут за кабак?!

Мы обернулись. Ой, мамочки… Белоконь!

Ну, сейчас начнется… «Это вам не бардак!.. Это российский военфлот!.. Гвардейский авианосец!.. В неустановленное время! В неустановленном месте! Распитие спиртных! О вашем проступке будет доложено!»

Но Кожемякин ничуть не смутился. Как равный Белоконю по званию и старший по возрасту (впрочем, младший по должности) он, не подумав даже спрятать флягу, с вызовом ответствовал:

— Горькую пьем, Андрюшка!

Белоконь, к моему громадному изумлению, вроде как даже улыбнулся.

— Да ясно, что не сладкую…

— Как леталось, сокол занебесья?

— Три борта потерял… — вздохнул Белоконь. — Но и мы в долгу не остались. Я одного завалил точно. Еще пять «Абзу» можно записать на групповой счет эскадрильи. В общем, «три-шесть» в нашу пользу. И ракет этих, «Рури», нащелкали, как семечек, несчетно… Но три пацана, черт… Жалко… Эх, налей-ка и мне, Егор.

«Вот так да! Неужели правду говорят, что война делает людей лучше?»

— Ну, за что теперь? — бодро осведомился Свинтилов. — За победу?

— За победу мы уже сегодня повоевали, — сказал Кожемякин. — Давайте по-человечески, а? Будем живы — будем здоровы!

— Постойте!.. Постойте-ка, товарищи, не пейте! — разволновался Лобановский. — Можно мне сказать?

— Молодым везде у нас дорога, — благословил мичмана Белоконь.

— Я предлагаю выпить… За моего ведущего лейтенанта Пушкина!.. Честно, без подхалимажа! Два вылета — и два раза товарищ Пушкин мне жизнь спасает!

— Ну уж два… Два раза по половинке… — заскромничал я.

— Это как же ты, Саша, умудрился? — Белоконь посмотрел на меня с неподдельным интересом. Впервые, кажется, за четыре с половиной года знакомства.

Ну не рассказывать же, как Лобановский заснул прямо в боевом вылете, а я его разбудил?!

— Да вот как-то так случилось… Когда летали на сопровождение «горбатых», в условиях радиомолчания у мичмана случились проблемы с навигацией, ну а я его домой привел. А в этом вылете ему плоскость оторвало… И всех моих заслуг — что я ему запретил катапультироваться. Ничего героического, одним словом.

— Вот только не надо ложной скромности, Саша, — шутливо пригрозил мне пальцем Свинтилов. — Знаем мы, у тебя всегда «ничего героического». А потом выясняется, что ты и джипсов на Наотаре валил, и охраннику клонскому пулю в лоб засадил, и от егерей «Атурана» убежал… Так что — за тебя Саша! И за звездочку твою вторую необмытую!

Мою лейтенантскую звездочку мы, справедливости ради, немножко обмывали уже, на Большом Муроме. Но Свинтилова тогда с нами не было. Моих друзей с «Трех Святителей» — и подавно.

— Правильная мысль! За Сашку! — подхватил Колька. — Больших звезд тебе, дружище!

Я, растроганный до глубины души, с удовольствием потребил старку.

— Ну, бог троицу любит, или как? — Кожемякин вопросительно посмотрел на Белоконя.

Тот с ответом не спешил.

Оно и понятно: все-таки Белоконь, совершая боевые вылеты (что делало ему честь) в качестве комэска-1, по-прежнему оставался пресс-офицером авианосца. А это такая шкурная должность, которая, помимо непрестанного ведения пропаганды и контрпропаганды, обязывает все время изображать из себя ходячее собрание добродетелей.

Пресс-офицер говорит нормативным русским языком, воздерживается от похабных анекдотов и, конечно, пьет только за столом, только из рюмок и исключительно при наличии достойного повода. Чего и другим всячески желает — как правило, в приказном порядке.

— Э, да что там! — махнул рукой Белоконь. — Давай! Только, товарищи, я вас очень прошу: если сейчас снова вылет — не забудьте принять детоксин.

Детоксин — это такая пилюля, в любой пилотской аптечке есть. Совершенно убойная штука. И опьянение снимает, и сытую одурь, о недосыпе позволяет забыть на сутки…

— Как? Снова вылет? — всполошился Дантес. — Зачем?

— Про детоксин не забудем. Но каркать не надо, Андрюшка, — жестко сказал Кожемякин. — Вишь, человека перепугал!

Пресс-офицер приосанился (заскрипели электромышцы), глаза его метнули молнии.

— Ты, Егор, человек, конечно, уважаемый… — начал Белоконь.

«Вот и закончилось благорастворение в воздусех, — подумал я. — Как пойдут сейчас собачиться! А ведь упрямые оба, ужас! Хуже клонов…»

Раздался громкий колокольный удар — так по внутрикорабельной трансляции предварялись экстренные сообщения.

— Торпеды по левому борту! Подлетное время двадцать секунд! — В голосе вахтенного прорвались истерические нотки.

На дальних и средних дистанциях радарного обнаружения клонские торпедоносцы «Фраваши» практически неотличимы от тяжелых истребителей «Хаген». У них и экстерьер одинаковый: схема «летающее крыло», два киля и четыре маршевые дюзы.

«Фраваши», правда, чуть побольше и снабжен огневой точкой защиты хвоста с живым стрелком. Но точка эта неприметная совсем, так что во фронтальной проекции ее как бы и нет.