Юлия Жукова - Ученье – свет, а богов тьма

– У Лизы они от природы такие, – убежденно выдает Азамат, – а ты…

То, что он собирался сказать дальше, тонет в моем хохоте. Дедушка, не понимающий по-муданжски, отворачивается от плиты.

– Прикинь, дедуль, – выдавливаю я сквозь смех, – Азамат думал, я родилась с дырками под сережки!

– Ну а как же, и еще сразу в белом халате, – невозмутимо дополняет дедушка и возвращается к рыбе.

– Но, Лиза… – Азамат беспомощно смотрит на меня. – Ты что, считаешь, что это нормально? А эти рисунки? Как вообще можно на себе что-то нарисовать, Кир, тебя что, мало дразнят?

– Так они временные, – замечаю я.

– Да, только на три месяца, сказали, – кивает Кир.

– А что, бывают еще постоян… – начинает Азамат и перебивает себя: – На три месяца?! Ты понимаешь, что ты не вот прямо сейчас остаешься тут, ты до конца месяца вернешься домой со всем этим ужасом на ухе?!

– А у Ирлика по всему телу рисунки, но ты же считаешь, что он красивый! – выпаливает Кир еще один заготовленный аргумент.

– Что вы тут так кричите? – возмущенно спрашивает заглянувшая в кухню бабушка.

– Кир сделал себе татуху, – объясняю я.

– Да, я видела, – не моргнув глазом отвечает бабушка. – И что, это повод всем мешать? Бросил младшего на тещу и пошел гулять, а теперь разбудишь ребенка – вот будет красота!

– Простите, – тушуется Азамат, – но это же…

– Это же ты проецируешь свои закосневшие взгляды на молодое поколение. Лиза, когда уже ты сделаешь из своего варвара цивилизованного человека, который не впадает в истерику при виде серьги?

С этими словами бабушка захлопывает дверь кухни с такой силой, что весь дом подпрыгивает.

– Коть, ты не обижайся только, – робко начинаю я. – Ты же знаешь бабушку…

– Лиза, я уже понял, что у вас тут это нормально, но на Муданге…

– Ну вы подождите лет сто пятьдесят, – замечает дедушка, не прерывая процесса, – будет и у вас нормально. Кто-то же должен быть первым.

– А можно этот кто-то будет не из моей семьи? – упрямится Азамат.

– Ну правильно, – фыркает Кир. – Первая работающая императрица, первый министр – хозяин леса, первый мэр с глухим именем, и извини, но первый некрасивый Император – это все тебя устраивает, а вот первый рисунок на ухе – это не из твоей семьи? Где логика?

Азамат смотрит на него молча, с выражением паники на лице, потом опускает взгляд и крепко задумывается. Потом вдруг трет лицо руками и глубоко и дрожаще вздыхает.

– Так, – постановляет он. – Кир, знаешь, до чего ты меня только что чуть не довел? Я почти понял отца.

Теперь выражение паники отображается на лице у Кира и, вероятно, у меня.

– Нет, нет, не в том смысле, естественно, я никогда бы от тебя не отрекся, – машет руками Азамат. – Я просто вдруг понял, что он мог чувствовать тогда. И меня это напугало. Но, – он складывает руки на груди, как бы помогая себе собраться с духом и принять решение, – еще больше меня напугала такая параллель. Профессор Гринберг права, я отреагировал не как просвещенный человек, а скорее ближе к тому, как отреагировал мой отец. И я совершенно не хочу ему подражать. Поэтому, – он сжимает зубы так, что все лицо напрягается, – будем считать, что я не против. Я, правда, очень надеюсь, что ты не будешь увлекаться. И предупреждай, пожалуйста, заранее.

Кир облегченно щерится и прилепляется к Азамату, неловко обхватив его руками.

– Спасибо, па!

Азамат недоуменно поглаживает его по голове.

– Да, но я же не договорил! – вспоминает вдруг Кир, отскакивая обратно. – Нам там показывали разные отделения, на которые можно потом попасть. Конечно, я с пятого на десятое понимаю на всеобщем, но там было одно такое, что без слов понятно. Называется… э-э… пластическая хирургия, во! Па, ты себе даже не представляешь, что они там делают!

– Немножко представляю, – ухмыляется Азамат. – Лиза меня просвещала в этом отношении.

– Да? – удивляется Кир. – А почему тогда ты до сих пор не обратился?

– Ну, понимаешь, – смущается Азамат, – сначала мне не очень верилось, что действительно можно что-то сделать. Лиза мне предлагала, еще на Гарнете, но… Это теперь я знаю, на что способна земная медицина, а тогда боялся только ухудшить. После же стало не до того, тут вон на полмесяца приехать полгода собирались, а лечение займет намного дольше, насколько я понимаю.

– Ну ладно, но ты уже здесь, – встреваю я. – И я думаю, Старейшины не обидятся, если ты немножко задержишься по такому поводу. Пусть не всё, но хоть что-нибудь можно сделать.

– Да ты знаешь, – неуверенно начинает Азамат, – с одной стороны, я привык уже, а с другой… Не все же красивые. Есть на Муданге и другие люди со шрамами, которым повезло меньше, чем мне. Мне кажется, им несколько легче живется от того, что есть я, и я такой, какой я есть, и я Император.

– Это тебя маршал так вдохновил, что ли? – спрашиваю я, не зная, что и чувствовать.

– Он скорее окончательно меня убедил, так-то я давно уже об этом думаю. Но сама посуди, нельзя же избавиться от стереотипа, если постоянно ему следовать. И потом, это ведь не болезнь, со мной ничего плохого не случится от того, что я не сведу шрамы окончательно, и мне это ничем не мешает. Так что если тебя, Лиза, это не очень смущает…

– Меня смущает, что ты на пляже в рубашке ходишь и боишься лишний раз кого-нибудь потрогать. Так что либо меняй отношение, либо внешность.

– А, ну, кстати, руки и грудь-то, может, и стоит долечить, тут ты права. Но, как ты говоришь, не обязательно же все.

– Ну ладно, – пожимаю плечами. – Если тебя все устраивает, пожалуйста. Мне-то, в общем, все равно, есть у тебя шрамы или нет, лишь бы ты был с собой в мире.

– Вот и отлично. – Азамат приобнимает меня и целует в макушку.

Кир закатывает глаза.

– И этот человек еще что-то имеет против татуировок.

– Мне немного страшновато, что тебе скажет Алтонгирел по этому поводу, – замечаю я.

– Алтонгирел предпочел бы, чтобы я всегда был таким, как в двадцать лет, – отмахивается Азамат. – Не только во внешности, но и в характере и в глазах людей. А этому не бывать никогда, даже если меня вдвое омолодят. Я изменился и рад этому, и я не хочу меняться обратно. Алтонгирел, конечно, поскандалит, но в итоге он поймет, на то он и духовник, в конце концов. И я не для того перевыбирал бормол, чтобы теперь тянуться к прошлому. Я сейчас лучше, чем был в двадцать пять, и моя жизнь мне нравится гораздо больше.

Как ни удивительно, но я вполне уверена, что он говорит искренне, и это не жертва во имя политики, а действительно просто таково его желание, как будто он наконец понял правила игры и увидел, что по ним все же можно выиграть. Я вижу в его глазах новый азарт, новый источник силы бороться за то, чтобы мир стал лучше. И я влюбляюсь заново, в очередной раз, как всегда, когда он превосходит себя, когда потускневший прежний фитиль сам собой обновляется и светит в сто крат ярче, согревая всех, кому повезло быть по пути с этим удивительным человеком.