Дмитрий Володихин - Мой приятель Молчун

Ну эта... Я одеревенел. Стою столбом. Жутко, как нарочно придумано. Ночь, но светло ровно днем. На небе – все три луны на полную дурь светят, из дома опять же подсветка, как в аквариуме. И прямо у меня под носом эта шальная круговерть из живого человека дух вышибает, а из твари бессловесной уже и выбила... Тут один, короче, свиньей наряженный, ножом пырнул Молчуна.

Ну эта... Я, короче, хватаю тогда парализатор – это маленькая такая хренюшка, с которой Молчун на объезды ездит, – выскакваю за порог. А сам, значит, никогда из парализатора не стрелял, даже в руках не держал. На что тут давить-то? Может, он, собака, незаряжен... Ладно, на испуг козлов этих возьму. Или типа. Ну, кричу им, мол, разойдись, стрелять буду! Нуль внимания, кило презрения. Не видят они меня и не слышат, слишком сами разорались. Что тут делать? Я, значит, беру здоровый такой ком сухой земли, и в самую кучу – р-раз! Оба! Одному прямо в рыло попал, в самое то место, где дыры для глаз вырезаны. Он, короче, на корточки сел, орет, воет, по-шведски матерно чешет, маску содрал, гад и зенки свои драгоценные трет. Остальные притихли. Я, значит, на них парализатор навожу и грю: «Щас конкретно вас, шакалы, делать будем...» По-женевски это та-ак звучит, животики надорвешь. Но им не смешно. Гляжу, забоялись. Очко заиграло. Постояли мы так маленько, для порядку. Потом, ладно, опускаю руку, с понтом пожалел... и они всем скопом – шшорх по кустам! «Мусор свой, – кричу, – заберите, козлы!» Это в смысле, ну, того недоноска, который земельки попробовал. Он лупала свои разорвать готов, бежать не может... «Тебе особое приглашение нужно?» Он, значит, руки от рожи отцепил, типа продрал моргалки наконец, ну и ходу. Тут Молчун вскрикнул: «Карл?» Мужик типа тормознул чуток, а потом еще скорости прибавил... Вижу: тот самый хмырь, что у Свенссонов был с молчуновой невестой, с Мартой. Ну, чернявый, короче. Вотак. Я прикинул: зря отпустили, надо было поймать и вломить по рогам...

Ну эта... Ушли вроде они, за деревьями уже и не видно никого. Молчун в дом пошел. Тут я слышу – издалека так, – негромко, но с понтами сказали: «И щенка твоего тоже удавим». Вотак. А Молчун, понятно, не слышал, и говорить я ему не стал. Чисто моя проблема.

Ну эта... Сгоряча я на него, значит, набросился: «Ты сдурел, мужик? Сдачи им почему не дал? Ведь замочили бы!» А он: «Я не знаю. Поверь, Ян. Как только они начали вокруг меня плясать, вся моя воля куда-то улетучилась... Я... я... как будто почувствовал себя ужасно виноватым». Ладно, всякое дерьмо с людьми случается, может, это синдром у него такой. Или типа. Ну, я парализатор на место положил, сел, башкой трясу, все никак отогнать не могу... типа видение у меня: хоровод под тремя лунами перед глазами стоит. Стоит, не уходит, хоть ты тресни. Жуть какая, Господи!

Ну эта... Пора бы порядок навести. Что он все молчит, достал уже. Я ему грю: «Слышь, ты это, сказать мне ничего не хочешь, нет? А?» – «Не понимаю». – «Все ты понимаешь! – Я обозлился. – Я тя от смерти спас, а ты все в молчанку играешься! Ты это... двинулся, что ли?» Вздыхает. «Ладно, Ян. Можешь задавать вопросы». – «Да вопрос-то тут один. Прикинь-ка. Какого черта они все тут зубы на тебя точат? Что ты такого сделал, мужик? За что сидел, твою мать, что восьми лет на руднике им мало?» – «Я не сидел, Ян». – «Оба... Ты давно отдыхал, Молчун? Типа усталость накапливается...» – «В том смысле, что я не преступник». – «А кто? Ты не темни, ты давай все как есть». – «Хорошо. Я так и собирался. Скажи мне, ты помнишь на руднике хотя бы одного нового шведа, кроме меня?» – «Да нет вроде...» – «Совершенно верно. За семь лет и два месяца – до нашей встречи – все остальные погибли. А прибыло нас девятьсот человек. И скоро опять отправят. Еще семьсот...» – «Не понял». – «Не торопи меня. Да, среди тех девяти сотен были преступники. Целых семнадцать человек. И среди этих новых будут. Четверо. Я никогда не относился к их числу. Мало того, Ян, при отправке между уголовниками и всеми прочими не делают разницы...» – «Может, статья какая-то особенная? Типа кража прошлогоднего снега в присутствии беременной женщины да еще с предварительным злостным сговором...» – «Говорят же тебе, не торопи. Это не так просто понять. На рудник прибыло семнадцать злодеев и восемьсот восемьдесят три здоровых молодых мужчины и женщины, не виновных ни в чем, даже в нарушении правил пожарной безопасности. Чтобы ясно было, повторю еще раз: ни в чем не виновных». – «На восемь лет?» – «На восемь лет. Так всегда бывает при необходимости. Вальс отправляет всех преступников, весь сверхлицензионный приплод обоих полов, а прочих добирает до нужной цифры по жребию». – «Тебе выпал жребий?» – «Нет, моему другу...» – «Ты вместо него? За ким хреном?!» – «У него талант. Он блистательный философ». – «Ну ты даешь, Молчун... Ты это... Да ты, типа, на смерть! Ты... ну ты...» – «Я надеялся, что шанс есть. Видишь ли, здесь не очень любят разговаривать о том, какие условия на терранских рудниках и сколько процентов на выживание у тех, кто туда отправляется. Так что я даже не думал об этом. Мне казалось естественным встать на его место». – «Кто это?» – «Карл».

Ну эта... Оторопел я тут как-то... По жизни так бы не должно быть. Это ж надо характер иметь... типа ангела небесного. А Молчун мой хотя и скромен с бабами, но никакой не ангел, а живой мужик. Вроде меня или тебя, фрэнд. Прикинь.

Ну эта... Я молчу. Глаза, наверно, по кулаку размером. А он мне и грит: «В общем-то я доволен. Не думаю, что совершил ошибку. Вот его книги, – куда-то он на стол свой показывает... я даже и смотреть не стал, – они стоят моих неприятностей...» – «А зачем вас отправляют-то? Что, секретное что-то?» – «Нет. Ничего тайного. За деньгами, Ян. Все заработанное нами перечисляется на счет общины. Это достаточно много... А при правильном подходе к помещению полученных средств они могут дать немалую добавочную прибыль... Собственно, Вальс и живет этим. Когда-то Рай-Во-Плоти основали очень состоятельные люди. Первоначальная община была несметно богата. Но такая жизнь, даже при самом экономном подходе, должна была когда-нибудь истощить начальный капитал. Так и случилось. С туризмом, как ты помнишь, ничего не вышло. Наши как-то не сумели поладить с... чужаками. Извини. Я сам тебя не считаю чужим, ты же знаешь...» – «Ну, понятно». – «Промышленности у нас своей нет. Полезные ископаемые никто не разрабатывает. Это же рай. РАЙ. Пойми. Его нельзя портить. А за редкую древесину, экзотических животных и натуральную пищу многого не получишь... К тому же у нас никто не обязан работать. Только по желанию. Я, например, мог бы ничего не делать. Просто привык... руки чешутся. Иными словами, община была на грани банкротства. Открытие рудников на Терре стало нашим истинным спасением...» – «Да это ж конкретное зверство». – «С твоей точки зрения – да. А с точки зрения общины это разумная жертва немногими ради всеобщего блага. Таков наш внутренний общественный договор: некоторые должны работать на износ, мучиться и умереть ради того, чтобы все были счастливы». – «Надо было мне замочить тех типов. Вчерашних. Или еще кого-нибудь. Веришь, типа, есть большое желание...» – «Глупости. Как ты думаешь, Ян, много ли найдется охотников заполучить такую планету? Планету-игрушку?» – «До черта». – Я говорю, а сам думаю, мол, и нашим бы не грех такой кусочек оттяпать. Две терранские луны из трех заселили, в Солнечной системе для нас места нет. Вот третью заселим, а потом... В общем, кой-кто уже на Терру-5 искоса поглядывает. Как бестолково они свою территорию используют! Слишком щедро. А тут у людей проблемы. Может, потеснятся? Или, типа, помочь им потесниться? И на Терре-4, по-моему, тоже непорядок. Великорассы эти... Только, фрэнд, я тебе этого не говорил, и если чо, никому я подтверждать свой треп не стану. Понял? Ну и хорошо.