Джон Лав - Вера

В моем голосе для такого нет подходящего тона, выражения. Сейчас я должен быть глашатаем Апокалипсиса или, по крайней мере, нести откровение, но на такое я не способен, так как научился смотреть на вещи по-другому и теперь вижу лишь множество уровней иронии; результат слишком долгой жизни рядом с шахранами. Итак, наша галактика — всего лишь клетка в организме, слишком большом, чтобы его увидеть, и это тело сохраняет себя, защищает от болезней, то ли сознательно, то ли слепо. Болезнь — это дисбаланс в какой-то его части, процесс, который слишком быстро распространяется. Цивилизации, охватывающие целые звездные системы, превращаются в болезни; они могут нарушить равновесие, а потому к ним приходит «Вера», оставляя после себя регресс или хаос. В наше сражение с Ней мы вложили все, что имели, но оно было лишь кратковременным спазмом в незначительном органе, и его даже не заметили бы, если только само тело не обладает разумом; к этому вопросу я сейчас вернусь.

Итак, Она — совершенный, непобедимый инструмент вселенной, но мы сумели нанести Ей такой урон, что на Шахру «Вера» не вернулась. Значит ли это, что мы доказали Ее недостаточность? Значит ли это, что в будущем появится новое поколение антител, еще более прекрасных и неотразимых?

Ее создала вселенная, но как она это сделала: сознательно или слепо? Возможно ли вообще создать что-то, подобное «Вере», слепо? Выделить рефлекторно? Возможно: антитела, ферменты, секреты желез создаются неосознанно, но, если посмотреть на них как на часть общего замысла, они столь же восхитительны и великолепны.

Осознанно или слепо действовала сила, что создала вселенную, которая, в свою очередь, сотворила «Веру»? Насколько высоко надо подняться в порядках величин, чтобы добраться до окончательного разума? И возможно ли это? Может, там бесконечность. А может, окончательного разума просто не существует. Может, сознание — это низшее качество, у него нет высшей абсолютной версии, и оно существует только здесь, внизу. Может, подлинная сущность главного живого существа — бессознательность.

Мы не находим признаков разума во вселенной, или даже признаков бессознательности, и вообще чего-либо, но мы и не сможем. Вселенная слишком большая. Мы не видим ее — наш взгляд слишком узок. Порядки величин: то, что открывается перед нами, невероятно огромно, а мы невероятно малы. Мы — практически ничто.

Если бы мироздание обладало сознанием, мы, по крайней мере, могли бы сказать, что там существует некая высшая форма нашего собственного разума, но, полагаю, это не так. Полагаю, вселенная недостаточно жива и не знает о собственной способности умереть. Я думаю, все ее конструкции, в том числе и «Вера», не являются плодом осознанного мыслительного процесса. Они — всего лишь результат слепой рефлекторной деятельности. Выделения желез. А мы сами — осознающие себя, разумные, но крохотные части огромного, бессознательного и неразумного организма.

Мой корабль обладал девятипроцентным искусственным интеллектом. Он встретил свою смерть так, как в моем воображении ее встречал Дживс, аккуратно и вдумчиво. Именно в повести из цикла о Дживсе встречается одно из лучших оскорблений в литературе, когда тетя Берти Вустера, Агата, говорит: «Берти, иногда мне кажется, что ты едва себя осознаёшь».

Но, возможно, это не оскорбление. С бессознательности все начинается, к ней все возвращается, проделывая полный круг: начало и конец. А наше сознание — лишь этап посередине. Последнее живое существо — окончательное и абсолютное — столь же неразумно, как и первое. Я никогда не видел большей иронии, и никогда она не была настолько убедительной.

Всю жизнь я жил оттенками и нюансами, вещами невысказанными и невидимыми. Голова кружится от попытки угадать их величину, ведь она может оказаться бесконечной.

Кажется, прошли годы, а не дни с того момента, когда я в последний раз посетил Шахру. Сражение с Ней все еще не закончилось; его последствия лишь грядут. Они будут похожи на шрахр, с края станут казаться тонкой линией, под другим углом — овалом, но никогда полным кругом. Во время встречи с Ней я не видел и не делал ничего, что не было бы частью чего-то большего или зримым краем чего-то невидимого.

Она дала нам нечто похожее на шрахр, на ноль или бесконечность. Ее дар может заставить нас отвернуться друг от друга и деградировать либо отправиться во вселенную и выяснить, как же та устроена, действительно ли она живая и вправду ли производит собственные антитела. Такие создания, как «Вера», создавались для уничтожения таких структур, как Содружество. Но на этот раз они не сработали.

Я всегда делал вид, что меня не интересуют рассуждениями о том, что Она такое. Я — последний человек, который должен был это выяснить, но сейчас знаю о Ней столько же, сколько Шрахр. Забавно, не правда ли?

Может, Содружество придет в упадок так же, как и Шахра. Возможно, мы с Кир когда-нибудь встретимся вновь, когда те же комбинации клеток сложатся через триллионы поколений. Шансов против безграничное множество, но и возможности столь же бесконечны. Или (еще одна ирония вселенной) мы можем разминуться, не узнать друг друга. Но это случится не сейчас. Я начну все сначала.

Падет ли Содружество так же, как Шахра? Отвернемся ли мы друг от друга, как шахране? Не знаю. Возможно, они ошиблись. Но вселенная огромна, мрачна, могущественна и полна чудес. Шахране деградировали, когда Шрахр рассказал им о грядущих болезнях и о том, что вселенная отправила к ним непобедимого противника, дабы остановить их продвижение. Но «Вера» оказалась уязвимой: мы ее почти уничтожили. Она намеревалась вернуться на Шахру, но не смогла из-за того, что мы с Ней сделали. Никто прежде не наносил Ей такого урона.

И что значит понятие «регресс»? Когда Шрахр поведал сородичам, что Она такое, они отвернулись друг от друга, хотя, будучи шахранами, не пришли в упадок полностью. Они не утонули в беспросветном отчаянии, их спасло отлично развитое чувство иронии.

Теперь я обладаю таким же. В отличие от «Веры», я побывал на Шахре дважды.

Я знаю шахран больше, чем кто-либо. Они размножаются вегетативно, но не становятся копиями друг друга; у меня никогда не могло быть таких отношений с Шулху, какие сложились с его сыном. Я всегда знал, что Тахл — мой ближайший соратник, но только перед самой его смертью осознал, что он стал мне лучшим другом. Думаю, он всегда это знал.

Все дело в величине. Я любил Тахла так же, как мать и отца, и почти столь же сильно (сейчас я это осознаю), как Кир… но при этом Тахл был лишь частицей Шрахра. Он понимал сущность «Веры» только потому, что прочел Книгу, написанную им. Каким был Шрахр? Все говорят о нем как о величайшем из шахран, воплощении поэта, философа, воина и ученого. Я всего лишь коммандер «аутсайдера», а теперь даже корабля лишился. Но Шрахр был еще и писателем, и народ Шахры никогда не придет в себя от его творчества. По крайней мере, в этом мы с ним похожи.