Айзек Азимов - Дэвид Старр – космический рейнджер (пер. А.Левкин)

Доктор Генри шагнул в занавес, взглянул на умершего и тяжело вздохнул.

– Все симптомы совпадают, – пояснил Дэвид.

– Думаю, – произнес доктор Генри, сняв очки и медленно протирая линзы слабым полем чистящего карандаша, – что ресторан надо закрыть.

Гаспар несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот и наконец издал нечто более-менее похожее на стон.

– Закрыть ресторан?! Да он только неделю как открылся! Это же крах, полный крах!

– Ну что вы! На час или около того. Надо же убрать тело и обследовать кухни. Я полагаю, вы бы хотели снять с себя подозрения в отравлении, да и лучше, если это произойдет без посетителей.

– Очень хорошо, – с облегчением вздохнул Гаспар. – Но нельзя ли это сделать через час? Пусть остальные спокойно дообедают. Я надеюсь, вам не нужна огласка?

– Совершенно не нужна, уверяю вас. – Худощавое лицо Генри превратилось в маску озабоченности. – Дэвид, ты не позвонишь в Совет? Спроси Конвея – есть утвержденная процедура для таких случаев, он помнит, что положено делать.

– А я должен остаться? – заикнулся Форестер. – Мне, знаете, нездоровится что-то…

– А это кто? – удивился доктор Генри.

– Приятель умершего. Его фамилия Форестер.

– Вот как. Увы, мистер Форестер, боюсь, вам придется поболеть здесь.

В ресторане было пусто, холодно и неуютно Бесшумные оперативники обследовали кухни дюйм за дюймом и удалились. В пустом алькове сидели доктор Генри и Дэвид Старр. Свет был притушен, три-телевизоры погасли и превратились в обычные кубики из стекла.

– Ничего мы не узнаем, – покачал головой Генри. – Чувствую по опыту. Увы, Дэвид, сорвалась у нас вечеринка.

– Успеется отметить, – отмахнулся Дэвид. – В письмах вы упоминали об отравлениях, так что я оказался в курсе. Но я не знал, что происшествие надо держать в секрете, а то бы действовал осмотрительнее.

– Ерунда. Шила в мешке не утаишь. Слухи все равно ползут. Люди видят, что кто-то умер за обедом и слышат о чем-то подобном. И это случается всегда во время еды. Уже плохо, а дальше – еще хуже. Ладно, поговорим об этом завтра, у Конвея.

– Погодите, – Дэвид взглянул в глаза собеседнику. – Что-то тревожит вас куда больше, чем смерть одного человека или даже тысячи. Но я не понимаю что.

– Боюсь, Дэвид, – кивнул доктор Генри, – что Земля в серьезной опасности Большинство Совета не верит, а Конвей – верит наполовину в то, в чем я убежден: это намеренные отравления с целью установить контроль над экономикой Земли и ее правительством. Но нет ни малейшего намека на то, кто стоит за этим и никакой идеи, как с этим покончить. Совет Науки совершенно бессилен!

Главный Научный Советник Гектор Конвей глядел в окно своего кабинета, расположенного на самом верху Башни Науки – высоченного здания, которое доминировало над северной частью Интернейшенел-Сити. В сгущающихся сумерках разгорались огни. Скоро город расчертят полосы белого света вдоль пешеходных улиц, а здания заблистают как бриллианты. Прямо перед ним высилось здание Конгресс-холла и почти на одной линии с ним Дворец Правительства.

Он был в кабинете один, автоматический замок настроен только на отпечатки пальцев доктора Генри. Конвей улыбался. Дэвид Старр нашел себя, вырос быстро, почти чудесным образом и готов уже получить свое первое назначение как полноправный член Совета. Конвею казалось, будто он ждет собственного сына. Впрочем, так оно и было. Он заменил Дэвиду отца – он и Аугустус Генри.

Вначале их было трое: он, Гэс Генри и Лоуренс Старр. Лоуренс!.. Они закончили одну школу, одновременно стали членами Совета, сообща провели первое расследование, после которого Лоуренс Старр сразу пошел вверх. Никого это не удивило Лоуренс был самым способным из них.

Он получил под свое начало станцию на Венере, и друзьям впервые пришлось расстаться. Лоуренс отправился в полет с женой и сыном. Жену звали Барбара. Прекрасная Барбара Старр! Ни Конвей, ни Гэс так и не женились, да и не смогли бы назвать женщины, сравнимой с ней. Когда родился Дэвид, Конвей и Генри стали дядюшкой Гэсом и дядюшкой Гектором, причем дело доходило до того, что и собственного отца маленький Дэвид иной раз называл «дядюшка Лоуренс».

Около Венеры на корабль напали пираты. Началась резня. Пленных пираты не брали, так что не прошло и двух часов, как погибли все пассажиры. И среди них – Барбара и Лоуренс.

Конвей помнил день и минуту, когда весть об этом достигла Башни Науки. Патрульные корабли бросились вслед пиратам и атаковали их убежища на астероидах с нечеловеческой яростью. Неизвестно, добрались ли они до тех, кто напал на корабль Старра, но с тех пор пираты присмирели надолго.

А патрульные обнаружили маленькую спасательную шлюпку, дрейфовавшую по странной траектории к Земле и посылавшую сигналы тревоги. В шлюпке оказался ребенок. Четырехлетний мальчик испуганно молчал и только через несколько часов сказал, что «мама просила, чтобы я не плакал».

Это и был Дэвид Старр. Он потом рассказал о том, что увидел – по-детски, но Конвей прекрасно понял, что происходило в захваченном корабле: Лоуренс Старр умирает в рубке, а Барбара с бластером в руке спешит поместить Дэвида в шлюпку, торопливо программирует ее маршрут и отправляет в космос. А что потом?

Оружие у нее в руке. Пока возможно – стрелять во врага, а после – в себя.

Конвей мучился, думая об этом. Мучился и пытался добиться, чтобы ему позволили сесть за штурвал патрульного корабля и превратить пояс астероидов в океан атомного пламени. А ему отвечали, что члены Совета Науки слишком ценны, чтобы рисковать собой в полицейских операциях, и он оставался дома и узнавал о событиях по телетайпу.

Он и Аугустус Генри усыновили Дэвида и постарались стереть остатки ужасных впечатлений из его памяти. Они следили за его обучением, тренировали и учили Дэвида, желая одного – сделать из него человека, каким был Лоуренс Старр.

Дэвид превзошел их ожидания. Ростом он был с Лоуренса, около шести футов, стройный и крепкий, с железными нервами, сильными мышцами спортсмена и ясным умом первоклассного ученого. А слегка вьющимися каштановыми волосами, широко поставленными глазами и ямочкой на подбородке, которая исчезала, когда он улыбался, – напоминал Барбару.

Он пронесся сквозь годы обучения в Академии, словно комета, обращая в прах все рекорды как на спортивных площадках, так и в аудиториях.

– Это невозможно, – говорил Конвей с наигранным смятением. – Гэс, он превзойдет своего отца.

А Генри, который не любил лишних разговоров, знай себе потягивал трубку и гордо улыбался.

– Не хочу об этом говорить, – продолжал Конвей, – ты станешь смеяться, но есть здесь что-то ненормальное. Ты помнишь: ребенок провел двое суток в тоненькой скорлупке наедине с собой и солнечной радиацией. Он находился на расстоянии лишь семи миллионов миль от Солнца в момент максимальной активности.

– Ты хочешь сказать, – заметил Генри, – что Дэвид должен был просто сгореть?

– Не знаю, – покачал головой Конвей. – Эффект воздействия радиации на живую ткань, на разумную жизнь совершенно не ясен.

– Понятное дело, – хмыкнул Генри, – тут особенно не поэкспериментируешь.

Дэвид окончил колледж с высшей оценкой. В качестве дипломной работы представил оригинальный труд по биохимии. Стал самым молодым членом Совета Науки.

У Конвея тоже вроде все было в порядке. Четыре года назад его избрали Главным Советником, а эту честь заслуживают всей жизнью. Впрочем, самого Конвея не оставляло убеждение, что будь жив Лоуренс Старр, результаты выборов могли оказаться иными.

С Дэвидом он виделся уже только от случая к случаю, потому что жизнь Главного Советника целиком отдана проблемам Вселенной, Галактики. Даже на выпускных экзаменах он видел Дэвида только издали, да и разговаривал с ним со времени вступления в должность раза четыре, не больше.

И сейчас сердце его учащенно забилось, когда послышался звук открываемой двери. Он обернулся и быстро шагнул навстречу вошедшим.

– Старина Гэс, – сказал он, пожимая руки, – Дэвид, привет!

Было уже за полночь, когда они смогли, наконец, оторваться от воспоминаний и заняться судьбами Галактики. Первым опомнился Дэвид.

– Сегодня я впервые увидел смерть от отравления, – сказал он. – Моих знаний хватило на то, чтобы предотвратить панику. Теперь я хочу узнать то, что поможет мне прекратить всю эту историю.

– Столько никто не знает, – покачал головой Конвей. – Что, Гэс, опять марсианская еда?

– Да. На этот раз – сливы.

– Надеюсь, – осторожно осведомился Дэвид, – вы позволите мне узнать то, что мне положено знать?

– Все на редкость просто, – вздохнул Конвей. – Кошмарно просто. За последние четыре месяца около двухсот человек умерли сразу после того, как съели какой-нибудь марсианский продукт. Никаких следов известных ядов, никаких привычных симптомов. Моментальный и полный паралич диафрагмы и мышц грудной клетки. В результате – остановка дыхания и смерть в течение пяти минут.