Африканеры в космосе. Где мой муж, капитан? (СИ) - Мельников Сергей

— Я видел, командир Грут, что вы его нашли. Вы, как воры, влезли в мой дом, когда меня там не было, но я обвинений выдвигать не буду. Нашли — поздравляю. Сам виноват. Не поднялась рука уничтожить. Прежде, чем вы, торжествуя и лучась чувством собственной значимости, поднимете крышку этого ящика, я хочу спросить всех присутствующих: как у вас с памятью? Вы помните, как мы жили на Старой Земле?

Капитан послушал тишину и ответил себе сам:

— Там, в ЮАР, в Намибии, на наших родных землях, нам приходилось туго. Чёрные банды грабили наши фермы, насиловали наших женщин, убивали наших детей, и защиты было просить не у кого. Нас медленно, но верно уничтожали. На сколько бы хватило нашего беззубого сопротивления? Тогда часть нашего народа переселилась в Стад ван ди Круис, южные российские земли. Мы получили свою небольшую территорию, обжились. Образовали анклав. Мы думали, что консервативная и патриархальная Россия будет лучшим выбором. Но вспомните, что оказалось на деле. Близость большого города, агрессивная местная и европейско-американская культура… Дискотеки… Наркотики… Разврат… Мы начали терять себя, свою идентичность. Видит Бог! Когда американцы своими экспериментами с геотермальной энергией привели планету к катастрофе, разве это не было карой Господней? Разве не засыпал он погрязшее в разврате и содомии человечество камнями, как народ Лота? И разве не дал он тем самым шанс нам, африканерам, возродить свой народ, свою нацию, в чистой от скверны атмосфере этой планеты?

Члены Совета, раскрыв рты слушали капитана, пока не раздался саркастический вопрос фадера Корнелиса:

— При всём уважении, капитан, но… вы, может, хотите принять сан и занять моё место? Нам нужны ответы на вопросы, а не проповедь.

Синие глаза Ван Ситтарта с ненавистью впились в грузную фигуру священника. Щёки затряслись. Но это не произвело впечатления на фадера. Он прямо и спокойно смотрел в глаза капитану. Начали оживать и другие члены Совета. Альбрехт Хольт, библиотекарь, повернулся к бургомистру:

— Мне кажется, будет правильнее дослушать запись до конца. Потом дадим слово капитану и мениеру де Тою.

Бургомистр кивнул, сделал приглашающий жест Ван Ситтарту:

— Присядьте, капитан, вам же тяжело стоять. У вас будет время изложить свою позицию. Давайте, Петрус, включайте свою машину…

Ван Ситтарт покачал головой и тяжело опустился в кресло.

Два покрытых чёрной чешуёй безликих существа висели друг напротив друга в кабине птички. У одного на лбу выведено "Морестер", у другого "Гроот Зимбабве". Когда не видно лиц, только голос выдаёт чувства. У "Гроот Зимбабве" он звенел от напряжения. У "Морестера" струился холоднокровной змеёй по песку.

— Капитан Ван Ситтарт, — от волнения Давид дал петуха, — вы понимаете, что мы все можем погибнуть? Нас слишком мало для того, чтобы выжить.

— Механик Давид, — капитан говорил тихо и угрожающе, — мы погибнем ещё вернее, если обозначим своё присутствие.

Давид схватился за голову, из-за чего чуть не перекувыркнулся:

— Да с чего вы это взяли? Вы несколько лет жили среди нас. Вам дали землю, налоговые льготы. Построили школы, больницы. Вам что, было плохо? Вас притесняли? Унижали?

— Нас уничтожали, — спокойно ответил Ван Ситтарт, — как народ. Наши дети перестали быть африканерами, они постепенно становились русскими. Это хуже, чем погибнуть физически. Мы почти потеряли себя.

— Вы это серьёзно? — Закричал Давид.

— Абсолютно, — тихо ответил Ван Ситтарт. — Давайте отложим этот разговор до возвращения, а сейчас займёмся работой. У нас будет время всё обсудить.

Давид покачал головой:

— Я понимаю, о чём вы говорите… И я никогда этого не пойму.

— Мне не нужно ваше понимание. Мне нужно, чтобы мы выполнили нашу миссию. — Капитан отвернулся к стеклу, за которым висел край планеты, показывая, что сам ничего делать не собирается. — Нам нужно что-то сделать с телами. Я не физик, но подозреваю, что к приземлению там, — он ткнул пальцем в пол, — будет месиво.

— Скорей всего, — неохотно ответил Давид, — к сожалению, от тел придётся избавиться здесь, на орбите. Понимаю, вам важны ритуалы, отпевание, захоронение в освящённой земле, но…

— Для меня важны сейчас живые люди, умирающие от голода внизу, — перебил его Ван Ситтарт, — очистите верхнюю палубу от останков.

— И как я, по-вашему, это сделаю в одиночку?

— Вы инженер, вот и думайте, это ваша работа, — Ван Ситтарт махнул ладонью: — Идите, механик, идите, время идёт.

Когда Давид скрылся в люке, капитан поманил к себе Гендрика.

— Спустись в багажный отсек и проверь, как закреплены контейнеры. Постарайся незаметно этот проклятый ящик выпихнуть наружу, но не привлекай внимание. Пока этот павиан в скафандре, он опасен.

Гендрик молча кивнул и полетел к выходному люку.

…

Давид в чёрной чешуе летел над морем мёртвых голов к дальней стене. Там, в прикрученных к полу простых металлических шкафах, крашенных шаровой краской, лежали инструменты. Внутри он снял с магнитной стенки болторез с длинными оранжевыми ручками, оглянулся через плечо. Страшный лес из бледных тел, висящих неподвижно на метровых отрезках троса Все на равном расстоянии друг от друга. Как ели в лесном питомнике. Как чёрные шишкастые мины на цепях под водой.

…Незадолго перед эвакуацией Давид с Аней ходили в кино…

Давид опустился на палубу, подошвы скафандра зацепились за металл. Он встал на колени перед ближайшим телом и перерезал трос.

…Красные и белые шарики устремились вверх, но что-то не так с оттенками, и ты чувствуешь тревогу и страх вместо радости…

Почему-то Давид подумал, что тело, как наполненный гелием воздушный шар взлетит к потолку. Перерезанный трос отогнулся в сторону, но тело не улетело. голубоватые ноги, охваченные синим манжетом медленно поворачивались к нему. Давид увидел ногти с облупившимся красным лаком и зажмурился. Он посчитал до десяти и открыл глаза.

…Рука в грязной белой перчатке крепко держит разноцветные ленточки, не давая шарикам улететь…

Он старался не смотреть куда-то конкретно. Расфокусировал взгляд до того состояния, когда от вырезанных фонарём в вакууме чётких контуров остались лишь расплывшиеся бесформенные пятна. Сместился в сторону. Болторез беззвучно перерезал следующий трос. Ещё один. После десятого он подтянул тела друг к другу, они бесшумно сталкивались и проворачивались вокруг своей оси. Давид спасал свой мозг, размывая их в своих глазах. Попадись ещё одно знакомое лицо и он сорвётся.

…Ни ветра, ни пения птиц, ни людского гомона. В абсолютной тишине улыбающийся клоун поднимается вверх. Между напомаженных губ жёлтые клыки. Над головой бьются друг об друга красные и белые шарики….

Он отвернулся. Он сделал шаг, другой, подпрыгнул. Давид был благодарен вакууму за то, что он не проводит звуки. Чёрным клоуном он летел над мёртвыми головами вперёд, к воротам в торце, сжимая в правой руке связку самых страшных шаров в своей жизни. Он не улыбался, как злобный клоун из фильма. Из его глаз вытекали слёзы, и их сразу впитывали чёрные чешуйки, покрывающие лицо.

Из багажного отсека поднялся Гендрик де Той. Ни слова не говоря, он подлетел к шкафу с инструментами и подхватил второй болторез.

…

Давид не знает, сколько часов это продолжалось. Он полностью отключил мозг, замылил зрение. Зацепился, присел, щёлкнул болторезом. Переместился на два метра левее, присел, щёлкнул болторезом, связал пустые оболочки улетевших в рай душ в связку, потащил за собой, не глядя никуда, кроме растущего впереди круга света на выходном створе. И назад, постепенно всё ближе, и ближе. Он не чувствовал боли, усталости, жалости, он вообще больше не мог чувствовать. По обнажённым нервам протянули крупным наждаком, и они отключились, сберегая разум. Покрытый чёрной чешуёй бездушный механизм, которого когда-то звали Давид, просто делал свою работу.