Дэвид Вебер - Чего стоит мечта?

Мгновение юноша думал, что уши той, кого он искал утратили свою чуткость, поскольку реакции не было. Но затем явился мыслеголос и его собственные уши встали торчком от удивления когда его раскаты отозвались в нем.

«Итак, ты прибыл, юный Искатель-Мечты. Я ждала тебя быстрее»

Искатель-Мечты — которого называли Танцующим-на-Деревьях до тех пор, пока старшая певица памяти его клана не переименовала его в насмешку после его последнего язвительного выступления перед старейшинами — замер, пробуя спокойствие и забавляющийся, снисходительный смешок мыслесвета, породившего этот невероятно богатый и живой мыслеголос. Всю его юную жизнь он знал, что певица памяти, которую называли Поющей-Истинно, была самой могучей и опытной певицей памяти мира. На деле она была одной из трех или четырех самых могучих певиц за тысячи смен сезонов сохранившихся в памяти Народа. Но раньше это было знанием, не опытом. Теперь его наполняли сила и красота ее мыслеголоса, многоцветного как драгоценность и прозрачного как стоячая вода, но ограненного огромной силой каждого мыслеголоса, которого она когда-либо коснулась и воспроизвела, когда пела память Народа сквозь паутину времени. Все они были в нем, звучали как колокола и цимбалы двуногих в тембре ее мыслеголоса. От него потребовалось собрать воедино всю свою смелость, чтобы наконец ответить.

«Да, певица памяти, — сказал он. — Я пришел. Сожалею, что путешествие заняло больше времени, чем ты ожидала. Оно было долгим, но я шел так быстро, как только мог».

«Так и есть. — Поющая-Истинно послала еще один всплеск тонкого веселья. — Просто когда Ткачиха-Песен предупредила меня о твоем походе, я подумала, что ты появишься во вспышке света и раскатах грома, подобно небесной машине двуногих. По меньшей мере, я ожидала что твоя шерсть будет подпалена от скорости!»

Уши Искателя-Мечты дернулись от острого смущения, и то, что он знал, что Поющая-Истинно почувствует это — и то, что он почувствует в ответ нарастание ее веселья — не облегчили ситуации. Но кроме того, он чувствовал и ее ободрение, и искреннее приветствие.

«Если бы у меня было небесное яйцо двуногих, я бы использовал его, певица памяти, — признал он через мгновение. — Но у меня есть только собственные лапы и хвост. Хотя, полагаю, я мог подпалить мой хвост раскачиваясь на нем, когда пересекал последний участок прямого леса за горами»

«Без сомнения. Что ж, заходи, котенок. Ты проделал слишком долгий путь, чтобы оставаться сидеть снаружи, пока на тебя не прольется дождь»

«Благодарю, певица памяти», — ответил он со всей искренностью, которой заслуживала такая вежливость, выпрямил свое гибкое тело и вошел в плотно свитое гнездо.

Большинство из Народа предпочитало уютные гнезда не более чем в две собственные длины тела и по нескольким причинам. Во-первых, меньшие гнезда были существенно теплее в холодные дни. Во-вторых, взрослые сами занимались поддержанием гнезда в порядке, а за состоянием меньшей крыши следить было проще. Супружеские пары обычно расширяли свое гнездо, особенно когда растили котят, но все равно возвращались к меньшему, более удобному размеру при первой возможности.

Но гнездо Поющей-Истинно было гигантским, в нем бы смогли разместиться минимум три руки взрослых. Когда глаза Искателя-Мечты привыкли к сумраку он моргнул от удивления, что кто-то затащил камни на верхушку дерева, чтобы сложить из них очаг в центре гнезда. Подобная роскошь была неслыханной, учитывая опасность, которую представлял бы для живущих на деревьях существ вырвавшийся на свободу огонь, но удивление прошло столь же быстро, как и возникло. Это было гнездо Поющей-Истинно , и если кто-то из Народа и заслуживал подобного, то именно она.

Затем что-то протрещало, он обернулся и с удивлением увидел, как Поющая-Истинно отодвинула занавес и вышла из-за него. Занавес был из материала, которого он раньше не встречал. Вспышка изумления сопровождала осознание, что он должен был быть соткан двуногими. Или, по крайней мере, сделан двуногими, поскольку материал совсем не выглядел тканым. Скорее он был цельным, с мягкой и пушистой внутренней поверхностью, и, на его взгляд, был даже лучшим утеплителем, чем одеяла и драпировки, которые Народ ткал из собственной, выпадающей во время линьки, зимней шерсти.

Он бросил беглый взгляд на заметно меньшее помещение за занавесом и понял, что это было ее спальное место, но в тот момент это даже не осознавалось. Причиной этого было не только удивление материалу занавеса: он никогда не слышал о гнездах, которые бы внутри делились на части, и новизна подобного ошеломила его. Но, подумав, он признал разумность такого устройства для большого гнезда. Народу не было нужды возводить стены для «уединения»; это была специфическая концепция двуногих, но для представителя Народа было буквально невозможно не ощущать мыслесвет других на столь близкой дистанции. Однако внутренние стены и занавеси делили гнездо на меньшие секции, каждая из которых была бы заметно теплее в дни холода.

«Итак, ты одобряешь мой занавес? — Поющая-Истинно склонила голову. — Не все думают также. На деле некоторые полагают его еще одним знаком того, что мой пост вверг меня в гордыню. — Она рассмеялась. — Большинство предусмотрительно не говорят этого, но их мыслесвет их выдает»

«Конечно нет!» — запротестовал Искатель-Мечты.

«Котенок, я не просто певица памяти клана Яркой Воды, — сказала она ему щедро окрасив мысль весельем. — Я еще и старая Поющая-Истинно, тетушка, кузина или почтенная бабушка для каждого из членов клана. Они не намерены позволить мне забыть это, а я и не возражаю. Кроме того… — еще один смешок — сомневаюсь что знала бы как поступить, если бы не нашлось хоть кого-то осуждающего меня!»

«Но кто посмеет?» — поразился Искатель-Мечты; усы его вздрогнули от смущения, когда она мягко рассмеялась при виде его пылкого возмущения. Что ж, она могла себе позволить посмеяться над ним, но это не делало его вопрос менее естественным. Она была Поющей-Истинно, певицей из певиц памяти, именно той, чье прозрение свело вместе Народ и двуногих!

«Ты еще котенок» — наконец сказала она ему мягким мыслеголосом, затем вышла на центр гнезда и Искатель-Мечты, наконец ясно рассмотрев ее, испытал шок. Ее сильный, красивый мыслеголос и такой же мыслесвет могли бы принадлежать юной женщине, только начинающей жить, но певицу памяти, которая предстала перед ним возраст не пощадил. Ее испещренный пятнами коричневый мех поседел настолько, что выглядел таким же серым, как и его; среднюю и заднюю левые лапы она при ходьбе приволакивала. Усы ее с возрастом обвисли, она потеряла правый верхний клык и теперь, когда он присмотрелся пристальнее, он ощущал постоянную фоновую боль в негнущихся суставах и ноющих связках ставшую неотъемлемой частью ее жизни. Это было настолько ясно теперь, когда он осознал эту боль, что он был в недоумении как же упустил ее в начале, но только до тех пор, пока не понял, что не обратил на это внимания, поскольку она не обращала. Боль была фактом ее жизни, который она не могла отрицать, но и концентрироваться на ней она резона не видела. В ее травянисто-зеленых глазах светилась воля которой немощь очевидно дряхлеющего тела была не более чем неудобством.