Встреча с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

В.: З-з-з-з…

О.: Тише, подпрограмма, я тебя понял.

Корабль, в котором находился Капитан, очень напоминал те, что люди нашли на Вратах. У хичи не было времени усовершенствовать конструкцию корабля. Именно поэтому Капитану не было полумиллиона лет: время в черной дыре течет медленно. Главное отличие корабля Капитана от других кораблей – дополнительное устройство.

На языке хичи это устройство называется «нарушитель порядка в линейных системах». Пилот, говорящий по-английски, назвал бы его ножом для консервных банок. Именно он позволял кораблю проходить барьер Шварцшильда вокруг черной дыры. Ничего особенного, просто изогнутый кристалл, торчащий из черного основания, но когда Капитан подавал к нему энергию, он начинал сверкать, как груда бриллиантов. Бриллиантовый блеск расширялся, окутывал корабль, открывал проход, и корабль через него выходил в просторную вселенную. На это не требовалось много времени. По меркам Капитана, меньше часа. По часам наружной вселенной – около двух месяцев.

Капитан – хичи, и на человека он не похож. Больше всего он напоминает оживший скелет из мультфильма. Но о нем можно думать и как о человеке, потому что он обладает большинством особенностей человека: любопытством, изобретательностью, разумом, способностью влюбляться и всеми остальными качествами, о которых я знаю, но которых никогда не испытывал. Например, Капитан находился в хорошем настроении, потому что смог включить в состав экипажа женскую особь, которую рассматривал как перспективного любовного партнера (люди тоже так поступают в так называемых деловых поездках). Но само дело предстояло не очень приятное, если как следует подумать. Однако Капитан об этом не думал. Он беспокоился не больше, чем рядовой человек беспокоится о том, объявят ли сегодня в полдень войну. Если это случится, конец всему. Но этого не случилось, хотя прошло так много времени, что… Главное отличие заключалось в том, что для Капитана это дело не было объявлением войны; оно связано с тем, почему хичи скрылись в своей черной дыре. Капитан должен был проверить оставленные хичи артефакты. Клады были оставлены не случайно. Они составляли часть тщательно разработанного плана. Их можно даже назвать приманкой.

А что касается чувства вины, которое испытывал Робинетт Броудхед…

В.: Мне было интересно, когда ты вернешься к этому. Позволь сделать предложение. Почему бы не дать самому Робину Броудхеду возможность высказаться?

О.: Отличная мысль! Небо свидетель, он специалист в этом вопросе. Итак, действие начинается, процессия движется… представляю вам Робинетта Броудхеда!

Такую информацию мне предоставлять легче всего.

…Конфликт из-за острова Доминика, сам по себе ужасный, был разрешен за семь недель, так как и Гаити, и Доминиканская Республика стремились к миру и хотели восстановить свою разрушенную экономику. Следующий кризис, который предстояло разрешить Секретариату, давал надежду, но в то же время был связан с самой серьезной угрозой для всеобщего мира. Я имею в виду, разумеется, открытие так называемого астероида хичи. Хотя было давно известно, что опередившие нас в технологическом отношении чужаки посещали Солнечную систему и оставили некоторые ценные артефакты, открытие небесного тела с десятками функционирующих космических кораблей было совершенно неожиданным. Корабли были, конечно, бесценны, и все вышедшие в космос члены ООН предъявили на них свои права. Не буду рассказывать о напряженных тайных переговорах, которые привели к созданию пятью державами Корпорации «Врата» – с ее созданием перед человечеством открылись новые горизонты.

Воспоминания Мари-Клементин Бенабуше, генерального секретаря ООН.

1. Совсем как в старые времена

Прежде чем меня расширили, я почувствовал то, что не испытывал уже тридцать лет, и сделал то, на что не считал себя уже способным. Отправил свою жену Эсси в город совершить обход ее предприятий. Во все коммуникационные системы дома дал команду «Не беспокоить». Вызвал свою информационную систему (и друга) Альберта Эйнштейна и отдал ему приказы, от которых он нахмурился и начал сосать свою трубку. И вот все в доме стихло. Альберт неохотно, но послушно отключился, я удобно лежал на диване в своем кабинете, из соседней комнаты негромко доносился Моцарт, в воздухе пахло мимозой, свет был приглушен – и вскоре, говорю я, я произнес имя, которое не произносил уже десятилетия. «Зигфрид фон Психоаналитик, я бы хотел с тобой поговорить».

На мгновение мне показалось, что он не появится. Но вот в углу комнаты, возле увлажнителя, возникла туманная дымка, что-то блеснуло, и он уже сидит передо мной.

За тридцать лет он нисколько не изменился. На нем темный плотный костюм, такого же покроя, как на портретах Зигмунда Фрейда. На пожилом, ничем не примечательном лице не прибавилось ни морщины, глаза все так же блестят. В одной руке блокнот, в другой – карандаш, как будто ему нужно делать записи! И он вежливо сказал:

– Доброе утро, Роб. Я вижу, вы отлично выглядите.

– Ты всегда начинаешь с того, что пытаешься вселить в меня уверенность, – говорю я, и он слегка улыбается.

Зигфрид фон Психоаналитик на самом деле не существует. Это всего лишь психоаналитическая компьютерная программа. Физического существования у него нет; то, что я вижу, – только голограмма, а слышу я синтезированную речь. У него даже имени нет, потому что Зигфридом фон Психоаналитиком его назвал я несколько десятилетий назад: я не мог тогда разговаривать с машиной, не имеющей имени.

– Вероятно, – задумчиво сказал он, – вы меня вызвали, потому что вас что-то тревожит.

– Совершенно верно.

Он с терпеливым любопытством взглянул на меня; в этом он тоже не изменился. Сегодня у меня много гораздо более совершенных программ – или, вернее, одна из моих программ, Альберт Эйнштейн, настолько хороша, что об остальных я и не думаю, – но Зигфрид все-таки тоже неплох. Он всегда ждет, не торопит меня. Знает, что нужно время, чтобы то, что таится в моем сознании, обрело словесную форму.

С другой стороны, он не позволяет мне просто мечтать.

– Можете вы сказать, что вас тревожит в данный момент?

– Многое. Разное, – отвечаю я.

– Определитесь, – говорит он. И я пожимаю плечами.

– Мир очень беспокоен, Зигфрид. Со всем тем хорошим, что происходит, почему люди… О, дерьмо! Я опять начинаю, верно? Говорю о мелочах, а не о главном.

– Неплохо, Робин. Не хотите ли сказать мне, что для вас главное?

– Хочу. Так хочу, что, мне кажется, сейчас заплачу. А я уже давно этого не делал.

– Вы очень давно во мне не нуждались, – замечает он, и я киваю.

– Да. Совершенно верно.

Он ждет немного, медленно вертя карандаш в руке, сохраняя выражение вежливой дружеской заинтересованности, то самое не осуждающее выражение, с