Квант удачи (СИ) - Карелин Антон Александрович

Но было уже поздно.

– Ненужный, неважный, – выдохнул Вечный, оставив слонёнка, и тот осел на пол, истерично содрогаясь в попытках вернуть себя.

– Помеха. – бросил третий чужой, и пустота в его руках жадно затрепетала, а греанец неистово заскрежетал. Бронированную платформу расслоило всю целиком, мгновение она дрожала, пытаясь удержаться на краю бытия, но не смогла. Все слои и линии вдёрнулись в одну точку, платформу стёрло вместе с орудиями и греанцем. Были – и не было.

– Нужный, – сказал первый Вечный, подплыв к Рами.

И вложил в та’эрона руки с прорехами пустоты.

– Нет, – прошептал Одиссей, и по его искажённому лицу Ана поняла, что впервые за много лет он не знает, что делать. Броситься на помощь другу и погибнуть с ним. Оставить его и бежать с планетой, потому что она важнее и сам Одиссей тоже. Сжать чувства в кулак и наблюдать, как чужие уничтожают Рами, словно ненужный предмет, впитывать любую информацию о Вечных, чтобы уйти в самый последний момент. Все варианты были плохи.

Платформа с зульчем дрогнула и ушла в гипер, система отделила Рами как поражённого угрозой и бросила, нейтрально и бесчеловечно определив не подлежащим спасению. Он повис в собственном защитном поле, которое позволяло выйти в космос и невредимым упасть на планету, прыгнуть в вулкан или выдержать удар астероида – но не спасало от Вечных.

Рами не застонал и не закричал, он был готов к столкновению с чем угодно, и даже прикосновение пустоты, сводящее с ума и лишающее воли, не сломило его дух. Та’эрон распростёр руки, отдавая себя на волю чужаков.

– Что бы вы не искали, мы можем помочь друг другу и существовать вместе, – выдохнул он, содрогаясь в агонии вещества, которое тщилось существовать.

– Нет, – хором проронили Вечные, тяжело и печально, – Нас быть не должно. Отдай нам Исток, чтобы мы могли перестать быть. Отдай.

В их сотрясающих душу голосах была жажда и тоска, словно они мучались даже сильнее Рами, дрожащего в смертельной хватке пустоты.

– Ты и Танелорн. – проронил Вечный, нависая над Рами, разбитым на сотни нитей и слоёв.

– Ты сплетён с Танелорном. Танелорн сплетен с ключом. Ключ и Исток. Вместе.

Второй подплыл сбоку, а третий искал внутри, они сгрудились над распростёртым архитектором, как чудовища-падальщики в поисках чего-то, что утолит их голод.

– Незримые следы. Вокруг Танелорна. Много незримых следов.

–Скажи, где Исток. Скажи!

– Я не знаю!.. – Рами застонал, теряя контроль.

Одиссей мог смести двоих Вечных ливневым огнём из своего техноконтура, разрывать их в клочья снова и снова, пока они не возродятся у него внутри. Но это никак не поможет Рами, а лишь погубит их обоих… Ана смотрела на лицо будущего детектива, искажённое гримасой выбора.

– Оборванная нить, – сказал Вечный внутри Рами, в его голосе тяжелело напряжение. – Незримая. Связан не с Истоком. С ключом.

Всё замерло, даже Рами бессильно застыл, и две тёмных фигуры медленно развернулись в сторону Одиссея. Сердце Аны ёкнуло, но в следующую секунду она осознала, что золотые лики не направлены прямо на него… что они слепо поворачивают маски, и Одиссей не отражается в них…

Вечные не видят его! Глаз сайн, незримый для них, прячет и своего носителя!

Но глаз не мог помешать им думать, сопоставлять и искать.

– Ты здесь, – пророкотали все трое со страстью и торжеством. – Ты рядом.

Двое воспарили, расходясь в стороны, раскинули руки, словно приветствовали долгожданного друга и так сильно хотели обнять. Ана заметила, что многофокусный взгляд Одиссея сконцентрировался на руках Вечных, посмотрела и увидела, как они дрожат от предвкушения. Пустота невыносимо корчилась, и девушка вдруг поняла, как мучительно ей соприкасаться с веществом, бытием, реальностью, быть частью вселенной. Как невероятно она хочет прекратить.

– Все живые хотят, – тяжело выговорил первый Вечный, брезгливо и неприятно осознавая то, о чём говорил. – Чего жаждешь ты? Скажи, что угодно. Всё сущее. Мы дадим тебе.

Одиссей молчал, его лицо не скрывало эмоций и сейчас в нём боролись соблазн и страх, но Ана не могла узнать, какие именно. Странно, в полной ментограмме хранятся все чувства и мысли носителя – а здесь была лишь фиксация происходящего, без личностного слоя. Неужели Одиссей по-прежнему не доверяет ей и не показывает всей картины? Раскрывает такое сокровенное и такое чудовищное, но при этом что-то утаив?..

Вечный согнулся словно от боли и застонал, его фигура деформировалась, сотрясалась, он пытался удержать её, но она со скрежещущим воплем низверглась сама в себя и уничтожилась, от него не осталось и следа. Второй задрожал и поплыл, едва справляясь с искажением и болью.

– Так плохо, – прошелестел он. – Страшно. Но ты остался ради друга, ты добр. Помоги нам. Спаси нас! Ради всего доброго, что есть в этой вселенной… Дай нам возможность уйти.

Чужой простёр руки в нужную сторону, слепая судьба повернула его к Одиссею, и вся мрачная фигура исказилась в борьбе. Человек не двинулся, и златоликий застонал, закричал, взламываясь изнутри, его крик перешёл в хаотический поток и смолк в исчезающем комке тела.

Рами едва слышно всхлипнул, он почти не дышал, был в объятиях пустоты слишком долго. Его существо уже почти смирилось с чудовищной несправедливостью небытия, которую не приемлет каждая клеточка живого – только на порядок невыносимее, чем от обычной смерти. Воля Рами, умнейшего и жизнерадостного, тонкого и открытого, почти исчерпалась.

– Не хочешь, – горько проронил последний Вечный. – Тогда страдай, как те, кого ты обрек на страдания. Смотри, как исчезнет то, ради чего ты взывал к Истоку. Твой друг. Через него твои приёмные дети. И через них твой Танелорн.

Он раскинул руки в стороны, из тёмного тела выворотились ещё руки, и ещё, словно многорукий бог, в каждой ладони корчилась пустота, а Рами закричал последним криком падающего в бездну. И Ана поняла, что у Одиссея не осталось времени, он должен решить, что делать, прямо сейчас.

Серые колонны возносились к строгим сводам, их увивали каменные стебли и листья плюща с венчиками искусно выточенных лилий – оттеняя доктрину о долге напоминанием о жизни. Арки сходились в каменное небо, полное звёзд, а в проёмах высились сумрачные статуи мужчин и женщин в мешковатых древних скафандрах. Первые. Разведчики и освоители, пилоты дальних прыжков и вераторы первой навигаторской гильдии.

На арке каждого, словно медали и ордена, отпечатались символы достижений – но главным свершением стоящих в этом зале стали их имена. Здесь навеки застыли те, кто приняли эпохальное решение: разделить наследие погибшей родины. Те, кто взяли Фамилии-символы и основали династии, поделившие остатки человечества на двенадцать культур. Если присмотреться, можно было прочесть среди них «Илиад» и «Ривендаль».

Все статуи замерли в одной позе: склонив голову и прижав руку к груди, словно прося прощения у матери и отдавая ей память и скорбь. В центре на каменном полу голубела и зеленела большая мозаика Земли, а на плитах вокруг неё широким кругом чернела надпись: «За бесконечностью – я». Последняя буква находилась перед алтарным возвышением, а на возвышении стоял мальчик.

Семи лет, в маленьком мешковатом скафандре старинного покроя, сшитом вручную специально для этого дня, взволнованный и внимательный. Перед ним, преклонив колено и склонив голову, возвышался мужчина-гора в адаптивной броне. Рядом стояла самая красивая женщина в галактике, Елена Илиад. А по краям зала, в отдалении, теряясь в тени, замерли одиннадцать вераторов, представители каждой династии… кроме одной.

– И последнее, сын, – сказал Оберон спокойно и негромко. – Что бы с тобой ни случилось в жизни, кем бы ты ни стал, куда бы ни занесла тебя судьба, помни: ты должен защищать наследие Древних. Помни: нет ничего важнее глаза сайн.