Эдвин Табб - Калин

— Да, — чуть натянуто сказал Дюмарест. — Я понимаю, что ты чувствовала.

— И любовь, — промолвила она. — Настоящая любовь. Теплая и нежная. Твоя любовь, мой милый. Помнишь, что ты сказал однажды? Ты сказал, что, как бы я ни выглядела, ты все равно будешь продолжать любить меня.

— Я помню.

— Тогда включи свет, — булькнул скрипучий шепот. — Включи и посмотри на меня такую, какая я на самом деле.

Подчиняясь звуковой команде, комната начала заполняться перламутровым светом люстры. Стены и потолок вспыхнули, озаряемые внутренними лампами, и представили взору предметы такими, какими они были на самом деле, без прикрас и оптического искажения. Дюмарест посмотрел на то, что лежало на кровати.

Там лежала голова — лысая, блестящая, сморщенная, как куча мятого крепа, распухшая до такой степени, что была раза в два больше обычной величины. Вместо глаз остались мерцающие щелочки, а безгубый рот напоминал провал; подбородок сливался с тем, что, по-видимому, являлось шеей.

Тело, как будто излучающее странные, незнакомые протуберанцы, покрывала простыня. Откуда-то снизу во все стороны тянулись трубки, подсоединенные к гудящим аппаратам. Резервуары и инструменты завершали эту установку для поддержания жизни.

— Не правда ли, хороша? — Губы даже не пошевелились, когда снова послышался слабый голос. — Последствия искаженного метаболизма. Карникома, которая практически не поддается лечению хирургическим вмешательством и медикаментами. Семь лет, Эрл. Пять из которых превратились в настоящий ад.

Металлическая решетка в руках Эрла задрожала.

— Калин!

— Да, Эрл, я — женщина, которой ты клялся в любви. В которой ты любил не глаза, кожу, волосы, а просто настоящую женщину. Ее разум, душу, личность. То, что любило тебя, Эрл. Все это здесь. А остальное — лишь оболочка. Что же ты любил, Эрл? Сознание или тело? Меня или ту красивую оболочку? Что, Эрл? Что?

Он глубоко вздохнул, окунувшись в воспоминания. Эта женщина спасла его жизнь, вернула ему глаза, отдала свою любовь. Он оторвал руки от решетки и сделал шаг к изголовью кровати.

— Калин, — сказал он. — Я всегда буду любить тебя.

И поцеловал раскрывшиеся губы.

— Вы были очень добры, — промолвил Комис. — Я всегда буду помнить это.

Дюмарест пристально рассматривал камни гостиной, поленья, оружие, висевшее над камином. Огонь отбрасывал тени на его лицо. Комис потянулся, налил вино и толкнул кубок через стол.

— Пейте, — приказал он. — Я знаю, что вы сейчас испытываете. Когда девушка рассказала мне, кто она такая на самом деле, мне показалось, что мир перевернулся с ног на голову. — Он отпил из своего кубка, подавая тем самым пример. — Сейчас они вместе.

Дюмарест осушил кубок.

— Зачем? — потребовал он ответа.

— Они разговаривают или еще что-то. Я не знаю.

— Я не хотел узнать, почему они вместе. Зачем вы рассказали мне? Зачем заставили увидеть Калин такой…

Комис налил еще вина.

— Килан, — поправил он. — Ее зовут Килан.

— Килан, Калин, имена очень похожи. — Вино казалось Дюмаресту водой. — Она хотела что-то доказать, — продолжал он. — Хотела узнать, любил ли я ее или хорошенькое личико. Но я люблю всю женщину. Не пустую оболочку. И не больную женщину, прикованную к постели. Мне нужен кто-то, кто бы…

— Я знаю, что ты хочешь.

Когда она подошла, мужчины встали. Она улыбалась. На ее пальце красовалось большое кольцо.

— Теперь я снова такая, какой ты меня знал, — заявила она. — Я та женщина, с которой ты занимался любовью на борту корабля работорговца, с которой ты играл в баре Пита на Кроне. Твоя женщина, Эрл. Не половина, а вся целиком. Сейчас… и, наверное, навсегда.

Комис нахмурился:

— Ты говоришь загадками, сестра. Я что-то многого не понимаю.

— Поймешь, — пообещала она. — А сейчас, брат, прошу извинить меня. Я должна поговорить с Эрлом наедине.

Когда Комис вышел, она села за стол и налила себе вина. Жемчужные зубы сверкнули, когда она пригубила кубок. В ее глазах по-прежнему горел зеленый огонь.

— За любовь, Эрл. За любовь и за нас!

Пустые кубки с гулким стуком опустились на стол.

— Я была несправедлива, заставляя тебя таким образом доказывать свою любовь, Эрл. Но собственное эго — это особенная вещь. Его постоянно нужно убеждать. Быть отвергнутым — равносильно смерти. — Она посмотрела на кольцо на своем пальце. — Смерть, — повторила она и вздрогнула.

Не говоря ни слова, он налил им обоим еще вина.

— Браск был необыкновенным человеком, — продолжила она. — Умный, образованный, преданный. Когда стало очевидно, что я никогда не встану на ноги, он покинул Солис. Несколько лет от него не было вестей, но однажды ночью он вернулся. В то время разыгралась буря. Воздух наполнился дождем со снегом. Было поздно. Его никто не видел, кроме меня и моей служанки. Он умирал, Эрл. Умирал. — Она отпила немного вина. — Все время, пока его не было здесь, он искал способ помочь мне. И каким-то чудом он нашел то, что искал. Ему удалось наняться для работы над специальным проектом в весьма необычной лаборатории, которая занималась изучением жизненных процессов. При его уме это было не слишком трудно. И он нашел то, что нужно. Он назвал это родовым двойником. Жизнеформа, основанная на молекулярной цепочке из пятнадцати элементов. Полное изменение одного из них делает жизнеформу или доминантой, или субъектом. Он украл ее, Эрл. Я думаю, что ему пришлось совершить убийство для этого. Полагаю, он скрыл, что его преследуют.

Браск был сильно изранен, а тело все пропитано ядами, но он не останавливался, пока не сделал то, ради чего пришел. Жизнеформа представляла собой искусственно созданный симбиот. Он ютится в задней части головного мозга, сцепляется с таламусом и берет под контроль центральную нервную систему. Так говорил мне Браск. Но он умирал, и на объяснения времени уже не оставалось. Он сделал инъекцию в мой череп и в череп моей служанки. Сначала я почувствовала головокружение, а потом вдруг я очнулась в Маллини.

Можешь представить себе, Эрл? После многих лет болезни и гниения заживо я снова вернулась к жизни! Молодая, красивая и необыкновенно активная! Правда, в чужом теле, но какое это имело значение? Я чувствовала, что это мое тело. Это было моим телом. Я могла ходить, танцевать, поднимать голову, чтобы посмотреть на небо. Жизнь, Эрл! Жизнь!

Дюмарест сидел и смотрел, задумавшись, на кубок с вином.

— А та девушка, тело которой ты заняла, — спросил он тихо. — Что случилось с ней?

— Маллини… — Калин поежилась. — Не знаю. Браск и сам был не уверен или просто не хотел мне говорить. Думаю, что ее сознание стало частью моего, и мы делили все, чем наслаждалась я. — Она протянула руку и коснулась его руки. — Наслаждалась тем, что я делала так много. Так часто.