Майкл Флинн - Река Джима

— И зачем это нужно было Шри Эйнштейну?

— Как говорят, он предвидел свержение Терры ее колониями и решил избежать этого, лишив людей самой возможности межзвездных путешествий.

— «Как говорят»… — скептически отметила арфистка.

Фудир пожал плечами.

— Шри Эйнштейн вещал столь серьезно, что ему ответила сама природа материи. Но бог обмана, Шри Максвелл, спустил своих демонов. В отличие от слова Шри Эйнштейна, однозначно и неизменно приводящего к высшему единству, слова Шри Максвелла биполярны и способны как отталкивать, так и притягивать. По его велению плазма стала перетекать от звезды к звезде, искривляя саму ткань пространства в сверхсветовые складки еще в те времена, когда Вселенная была космическим яйцом, которое могло бы уместиться в моей ладони. И именно благодаря этим дорогам человечество разбрелось по Спиральному Рукаву.

От кривой улыбки арфистки так и веяло недоверием.

— Но Шри Эйнштейн объявил, что ничто не может двигаться быстрее света. Если да, то это означает, что они были какими-то слабыми полубогами?

Фудир покачал головой, что означало терранское «да».

— Так и было. Но Шри Эйнштейн объявил, что пространство не может существовать без материи, поэтому само пространство не является материей. А вот «не-материя» может путешествовать быстрее света. Это то, что мы, терране, именуем «лазейкой». Плазменные петли создают червоточины в самом пространстве, и это обмануло Шри Эйнштейна, ибо то, что попадает в складки, невозможно увидеть из ньютоновских плоскостей. Таким образом, мы избежали его гнева, укрывшись от его внимания. В складках корабли вроде «Пен-нимака» все еще должны двигаться медленнее света, но и корабль, и сам свет идут со скоростью пространства.

— Избавь меня от притч, — арфистка вернулась к еде, — я не слишком хорошо знакома с теологией, но моя мать была скептиком. Она верила, что не может быть больше одного бога, а все остальные — это мудрецы, которых вела и направляла божественная мудрость. Она любила цитировать древнего пророка Оккама, который сказал, что поклоняться следует не большему числу богов, чем то необходимо, и что одного было бы вполне достаточно.

Человек со шрамами хотел засмеяться, но вдруг замер, так и не успев улыбнуться. Еще мгновение он сидел с ужасным оскалом, а потом вздрогнул, и черты его лица приобрели чуть более резкий, коварный вид. Губы хищно растянулись, и арфистке стало не по себе. Это была уже не та улыбка, которой он собирался одарить ее.

— Тебе придется простить старину Фудира, — произнес он. — Раньше он был картографом и считает, что теология сверхсветовых путешествий должна увлекать всех так же, как его самого.

— Ах…

Арфистка откинулась назад и посмотрела на спутника. Ей уже приходилось видеть внезапные изменения его настроения. Теперь она понимала, что они означали.

— Ты, должно быть, Донован.

Улыбка сквозила холодом.

— Да. Остальные могут проявляться, но я тот, кто должен быть. Я — первичная материя, из которой сформированы все остальные. Позволь сказать тебе: Фудир трижды спляшет вокруг бара, прежде чем переступить порог, но я отнял у него способность говорить, чтобы объяснить тебе то, чего он не скажет, а именно: ты отправилась в бессмысленное путешествие и твой поиск окончится неудачей.

— Что ж, — сказала арфистка, — ты прямо как синяя птица счастья.

— Смейся, арфистка, смейся. Оптимизм — дитя невежества.

— Жаль, что арфа сейчас не со мной. Я чувствую голтрэй, и моим пальцам не терпится его сыграть.

— О, какая бы меня ждала какофония! Как мы, семеро, можем существовать в гармонии? Будь внимательна. Спиральный Рукав — дом лишь для двух видов людей: тех, кто внимателен, и тех, кто мертв. Твоя мать была Гончей, которую разыскивали другие Гончие. Думаешь, твои метания увенчаются успехом там, где потерпело неудачу их мастерство?

— Это возможно, — арфистка отодвинула остатки обеда, — по двум причинам. Первая — дочь может знать свою мать лучше любого коллеги и увидеть ее след там, где не сумели другие.

— Но она ушла по делам Гончей, а не матери. Если она не выходила на связь ни с тобой, ни со Сворой, значит она не может; а там, где работают Гончие, «не может» означает, что она мертва. Смирись.

— Нет.

— Одного твоего отказа недостаточно. Не представляю, как твоя мать могла погибнуть в какой-то банальной катастрофе. Но есть кое-что в Спиральном Рукаве, что может привести к исчезновению Гончей, например — курьер Конфедерации.

— А вторая причина, — как ни в чем не бывало продолжила арфистка, — это то, что ее коллеги прекратили охоту. Будь там хотя бы намек на участие конфедератов, думаешь, они не бросились бы расследовать?

— А ты уверена, что это не так? Не стоит недооценивать Названных. Их слух остер, а руки длинны. Тебе известно Оружие Длинного Ножа? Они способны нанести удар со звезд, чей свет еще даже не достиг нас. Они могут ударить, просто сказав слово в нужное ухо или бросив монету в нужную ладонь. Но Фудир — сентиментальный глупец. Где-то в глубине его души скрывается горчичное семя привязанности, а ты немного полила его за прошедшие несколько дней. Будто камень, вдавленный в оконное стекло, это уязвимое место. Здесь он может сломаться, а вместе с ним и мы. Ностальгия, которую ты пробудила воспоминаниями о твоей матери, вскружила ему голову. И это ошибка, ибо человек, который оглянулся назад, не видит неприятностей впереди. И как бы мало он меня ни волновал, его благополучие неразрывно связано с моим. Мы приведем тебя к Своре. На это мы согласны. И там Гончие объяснят тебе, насколько безнадежно дело, за которое ты взялась. Если после этого ты решишь продолжать погоню, то отправишься уже без нас.

Донован нахмурился и яростно затряс головой.

— Без нас, — повторил он.

Человек со шрамами на краткий миг замер. Его улыбка погасла, словно угли, а черты вновь изменились. Если лицо Донована можно было назвать холодным, то Фудира — лишь хитрым и почти дружеским; лис по сравнению с Донованом-волком. Но теперь в его глазах не было веселья.

— Я ненавижу его.

Арфистка не стала спрашивать, кого он имеет в виду.

— Он напуган. Я понимаю почему.

— Нет. Не понимаешь. Ты не сможешь понять, если твой разум не похож на разбитое стекло — и ты не пережила тот момент, когда оно раскололось.

Арфистка посмотрела в его бегающие глаза.

— Ты тоже боишься.

— Ты глупа. Все мы боимся. Кроме Силача, он для этого недостаточно умен.

— Но ты все же хочешь помочь мне.

Он пожал плечами.

— Если мы идем, то все.