Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

— Меня зовут Гагара, — представляюсь только потому, что молчание затягивается, а пристальный взгляд незнакомца начинает нервировать.

— Пересмешник, — отвечает и протягивает в ответ ладонь — поздороваться. У него приятный голос, не противно звонкий, как у Филина, и не грубый бас, как у Пингвина. — С некоторых пор, — добавляет, будто это и так не ясно.

Рука Пересмешника все ещё в воздухе.

Качаю головой.

— Здесь так не принято, — говорю.

После чего разворачиваюсь и направляюсь к Птицеферме.

Скоро начнется дождь, а у меня дыра в потолке.

Кайра без стука врывается в мою комнату, когда я переодеваюсь.

— Эй, убогая… — начинает и обрывается.

Стою спиной к двери и как раз натягиваю на себя платье с длинными рукавами и глухим горлом — ветер на улице штормовой, и если я продрогла в низине, то на крыше в сарафане окончательно замерзну.

Торопливо одергиваю подол и оборачиваюсь. Не сразу понимаю, что так удивило Кайру и почему теперь она смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Потом доходит: шрамы — моя спина весьма живописно исполосована вдоль и поперек.

— Чего тебе? — спрашиваю грубо.

Девушка встряхивается, будто только сейчас вспоминает, зачем пришла.

— Филин объявил сегодняшний день выходным. Вечером будет пир. Сова велела позвать тебя на кухню для подмоги, — объявляет скороговоркой.

Ясно. Крыша подождет. Ослушаюсь Главу — получу ещё парочку «узоров» на своей шкуре.

— Поняла, — отзываюсь. Значит, придется лезть на крышу в темноте. Дождь все ещё не пошел, так что, может, пронесет — успею.

А Кайра все ещё топчется в дверях, кусает свекольные губы.

— Убогая… — начинает привычно. — Гагара, — вдруг исправляется, и я удивленно приподнимаю брови, — это с того раза? Ну, спина, — а на лице откровенный испуг.

Кажется, до нее только сейчас доходит, что в тот раз она могла оказаться на моем месте. Просто ей повезло, и Филин признал виновной меня.

— Передай Сове, что буду через несколько минут, — говорю, игнорируя вопрос и давая понять, что отвечать на него не намерена.

— Убогая, — комментирует мое поведение Кайра. — Так тебе и надо! — и хлопает дверью.

В коридоре слышатся ее быстрые удаляющиеся шаги.

Возимся на кухне до вечера. Если Филин велел организовать пиршество, то стол должен быть полон.

На кухню согнали половину женского состава Птицефермы — не протолкнуться. Но и уйти нельзя — Сова бдит. Именно ей Глава поручил руководить процессом, и теперь она восседает на высоком табурете в углу и внимательно наблюдает за деятельностью каждой.

Кайре повезло снова: ее Сова отправила из кухни вон, несмотря на то, что та сама порывалась участвовать. А меня, Олушу, Чайку, Рисовку и Майну оставила. И отнюдь не на добровольной основе.

Ненавижу готовить. Хотя опытным путем и выяснилось, что умею. Чего не скажешь о Кайре — дни ее дежурства, как правило, заканчиваются несварением желудка большинства местных жителей. В моем случае — голоданием. Мне хватило одного раза, чтобы больше никогда не есть того, что приготовила Кайра.

Так что Сова поступила мудро, выдворив девушку из кухни прежде, чем она успела что-нибудь пересолить или поджечь.

На улице завывает ветер, засохшее дерево под стеной барака настойчиво бьет в стекло кривыми ветвями — начинается буря. То и дело оборачиваюсь, наблюдая за тем, как за окнами бушует стихия. С крышей нужно что-то думать, но никто не выпустит меня из кухни, пока не закончим. Да и потом — не присутствовать на «пиру» нельзя, Филин воспримет это как неуважение.

— Сова, а в честь чего застолье, Глава сказал? — спрашивает вдруг Чайка. Чайка — болтунья. Пять минут молчания — для нее уже страшная пытка. — Отмечаем новоселье Пересмешника или поминаем Тетерева?

Или празднуем то, что Филин и его сподручные пополнили свои шкафы.

Сегодня и правда оказался привоз постельных принадлежностей. Пингвин гордо принес в нашу комнату новое одеяло и подушку и в порыве щедрости даже разрешил мне забрать его старые — раньше у меня было лишь шитое заплатками покрывало.

— Праздники нужны для поднятия духа, — Сова пожимает костлявыми плечами. — Так что не все ли равно? Работай — не болтай.

Чайка недовольно закатывает глаза, толкает Олушу локтем в бок.

— Слыхала? Все-то ей до лампочки, — и понизив голос: — Старая ведьма.

Олуша осторожно кивает, не понять, согласна или побаивается спорить. Олуша всегда очень осторожна и предпочитает держаться в тени. Маленькая, тоненькая, издалека ее можно спутать с ребенком. Вот и ведет себя соответствующе — понимает, что такие розги, как те, которые оставили росчерк на моей спине, ее бы убили. Первое время я даже думала, что Олуша немая.

Сова покашливает в кулак. Намекает, что слышала оскорбление? Но Сова тоже осторожна — сурова, а конфликтов старается избегать. Хотя, может, в данном случае понимает, что у Чайки язык как помело, и не воспринимает ее слова всерьез.

На самом деле, зря. Я давно заметила, что Чайка не любит Сову всерьез и при каждом удобном случае пытается обсудить ее за спиной, пока та не слышит. А Чайка — пара Ворона, правой руки Главы, так что…

— А ты чего встала?! — прикрикивает на меня Сова. — Лишь бы лентяйничать!

Нет, не думаю, что пожилая женщина не осознает, какую опасность может представлять Чайка, поющая по ночам в уши Ворону. Вот и срывает злость на мне. Кричать на меня не опасно — мое мнение последнее, чье станет слушать Глава.

Не отвечаю и принимаюсь за работу.

Жаль, что до возвращения остальных с добычей удалось только найти молоток и гвозди. Была бы порасторопнее, успела бы и на крышу слазить…

Так много еды у нас бывает нечасто. Никто не знает, когда и что привезут Тюремщики, поэтому запасы провизии расходуются бережно. Только время от времени Филин вдруг объявляет, что пришло время праздника, и все радуются и благодарят Главу за послабление. А Сова достает свой самогон, который варит каким-то мистическим способом из сахарной свеклы для таких особых случаев и держит рецепт в строжайшем секрете.

Застолье, выпивка, танцы и непременный атрибут подобных посиделок — мордобой.

Не думаю, что сегодня все пойдет по другому сценарию, поэтому единственное, чего хочу, это сбежать, слазить на крышу, а потом где-нибудь пересидеть, пока Пингвин не уснет. Всегда стараюсь улизнуть, когда Пингвин пьян. Обычно тот напивается настолько, что наутро и не помнит, была ли я в комнате, когда он засыпал.

Столовая нам досталась от первых поселенцев. Тех самых, которые были или контрабандистами, или наркоторговцами (от кого-то даже слышала версию про рабовладельцев). Огромное помещение с длинными столами, прикрученными к полу и, видимо, не показавшимися никому достаточно ценными, чтобы откручивать их и пытаться перевозить; стойка, вроде барной, отгораживающая общий зал от кухни, в которой так же остались несколько столов и шкафы. Жаль, что канализация давно прогнила и не функционирует, краны на месте, но водопровод не работает — носим воду из реки. Благо зимы здесь не слишком суровы, и она не замерзает настолько, чтобы не хватило сил пробить лед камнем.

Говорят, после открытия на Пандоре тюрьмы в одну из первых поставок сюда завезли посуду. Люди брали подносы и выстраивались в очередь, получали свою порцию и сами несли ее к месту за столом. Но дешевые пластиковые подносы быстро пришли в негодность, а новых в следующих поставках не было. Поэтому теперь все садятся на свои места и ждут, а дежурные по кухне сами разносят пищу.

Олушу и Рисовку, наших тихонь, Сова пожалела и отпустила, сама тоже ушла, чтобы сесть за стол — как обычно, в самом конце, поближе к выходу, — а меня с Майной и Чайкой поставила на раздачу: каждой по столу. Как на зло, мне достался стол Филина.

С трудом дотаскиваю тяжелую горячую кастрюлю из кухни и водружаю ее на подставку на краю стола. Наполняю тарелки, прошу передавать. В помещении стоит гул, кто-то уже неторопливо постукивает ложками.