Тимофей Печёрин - Вдали от дома

До поры до времени всем троим помогало.

А потом склад все-таки закончился — невзирая на свою протяженность. А закончился он стеной, на которой огонь факела высветил висевший огнетушитель, и небольшой плакат с правилами безопасности. Последний строжайше запрещал курить в помещении… да и вообще пользоваться открытым огнем. Огнетушитель же, надо полагать, предназначался на тот случай, если курильщик или иной пироманьяк вдобавок к своему порочному пристрастию еще и не умеет читать.

— Ну и? — нетерпеливо проворчал Артур, — выход-то где?

— Погоди, — ответила Руфь, — Георгий, посвети мне… нужно осмотреться: проход дальше где-то поблизости.

Она не ошиблась: неподалеку обнаружились грубые, дощатые перила лестницы, которая вела вниз — очевидно, в подвал. Спустившись по ней, все трое оказались в узком, длинном и совершенно темном коридоре, в котором даже свет факела помогал не сильно. Впрочем, коридор этот был не лишен и определенного достоинства: по крайней мере, в нем можно было идти прямо, не рискуя заблудиться. В пользу именно прямого пути говорило и отсутствие дверей в боковых стенах: не иначе, выход располагался в конце коридора.

Трое землян сделали несколько шагов… и вскоре поняли, что легкость пути через подвал на самом деле обманчива. Нет, звуков вроде тех, что преследовали их наверху, здесь уже не было, вот только в полной тишине да еще в тесном и почти полностью замкнутом помещении находиться, как оказалось, еще менее приятно. К духоте примешивалось ощущение ни то пустоты, не то слепоты и глухоты — оттого, что почти ничего вокруг невозможно было увидеть и услышать.

А коридор все не кончался, он казался бесконечным; усиливался и шепот Хаоса… пока, наконец, не превратился в отчетливое и довольно громкое бормотание. В нем, кажется, теперь можно было даже различить отдельные слова…

Затем, под душераздирающий визг, откуда-то сверху в подвал хлынула целая река густой ярко-красной жидкости. Эта жидкость стала последним, что увидели трое землян, прежде чем поток погасил факел — одновременно с их сознанием.

…Очнувшись, Артур Санаев увидел себя в высокой, выложенной камнем, комнате. В отличие от давешнего коридора, она совсем не была темной благодаря свету из окон, располагавшихся прямо под потолком. На ум землянину приходило словосочетание «каменный мешок», где-то слышанное им, но где именно — он не помнил.

Впрочем, копаться в памяти было некогда; окончательно придя в себя и осмотревшись, Артур заметил, что прикован цепями к стене. А также раздет до пояса и, разумеется, обезоружен.

— Долбаный Хаос! — пробормотал он разозлено, а затем перешел на крик, — эй, тут есть кто-нибудь?! Эй! Отзовитесь!

Лязгнул замок; в стене отворилась маленькая железная дверь, и в комнату… вернее, в камеру прошла Руфь Зеленски. С карабином наперевес — с карабином Артура, и теперь в Артура же нацеленным.

— Мразь! — с брезгливой злобой процедила она, подойдя к узнику почти вплотную, — хотел сдать меня этим барыгам из Гильдии… Шкуру свою думал спасти?

— Но… я не знал! — пролепетал Санаев, — я, правда… испугался.

— Чего ты не знал? Что я останусь в живых? И что смогу отомстить? Трус! — коротко бросила Руфь и уперла ствол карабина прямо ему в живот, — испугался этой большой пушечки? Ха-ха, а сейчас-то, небось, тоже боишься?

— Что? Застрелишь меня теперь, — обреченно проговорил Артур.

Ответа не последовало… как, впрочем, и рокового выстрела; вместо него Руфь отложила оружие и лишь заехала Санаеву кулаком в живот. Получилось неожиданно больно.

— Не надейся, — мрачно и с каким-то легким пафосом прозвучал голос Георгия Брыкина — какой-то непривычно чистый, без всегдашней хрипоты.

Артур даже не успел заметить, когда и как третий из его попутчиков оказался в камере. Но Брыкин был здесь: он стоял рядом с Руфью, слегка приобняв ее за талию.

— Видишь ли, Артурка, — все тем же голосом священника на похоронах молвил он, — мы пришли к выводу, что смерть от пули для тебя будет слишком быстрой… а значит, незаслуженно легкой. Поэтому я настоял на своем, ранее предложенном, варианте наказания: привязать тебя и оставить в этом мире. Другое дело, что нам пришлось… повременить с ним до тех пор, пока мы не доберемся до выхода. А то мало ли… в пути нам был важен каждый лишний ствол.

— Блин! За что… вы так со мной? — всхлипнул Санаев.

— Да за то, что ты кретин! — взвизгнула Руфь, злобно сверкнув глазами, — и мало того: ты избалованный кретин. С которым нам и так-то надоело возиться. А теперь оказалось, что ты еще предатель и трус. Как на тебя рассчитывать после этого?

— Мало ли, что ты выкинешь в следующий раз, — вторил Брыкин. А затем вдруг дотронулся губами до шеи своей спутницы. Та захихикала — как-то совершенно неестественно.

— В общем, мы возвращаемся на Землю, — пояснила Руфь благодушно, — но ты не волнуйся: совсем нам с тобой расставаться жалко. И потому, на добрую память, мы прихватим твою банковскую карточку. Она нам очень пригодится… не так ли, дорогой?

— А то, — Георгий Брыкин усмехнулся, — жаль, что ты не услышишь, какими добрыми словами мы будем поминать тебя… снимая ее содержимое!

— Будьте людьми! Я же просто хотел домой! — кричал, чуть не плача, Артур, — я надеялся, что мы дойдем и так! Георгий, возможно, я бы и сам нас привел… невелик труд — за кубиком следить…

— Теперь здесь будет твой дом, — небрежно бросила в ответ Руфь, уже выходя с Брыкиным из камеры, — пока, шлимазл!

Дверь затворилась, и Санаев вновь остался в полном одиночестве — беспомощный и прикованный к стене. В первые минуты он ожидал визита голодных крыс или пауков… или что обычно бывает в подземных темницах? Но ничего подобного не было; вообще не было ничего… кроме самого одиночества и невозможности даже толком пошевелиться. А также перспективы провести в таком положении очень долго: покуда организм не умрет от истощения. А до этого смерть успеет стать желанной и превратиться в глазах узника в избавление.

— Сука! Стерва! Мразь! — завопил Артур в пустоту, — банковскую карточку, мать вашу!.. Да чтоб она вам поперек горла встала!

Землянин кричал и кричал, срывая голос… до тех пор, пока внезапно его не осенило. Покуда из глубин памяти не выплыло нечто обнадеживающее и не намекнуло на явную несуразность обстановки.

— Какая на хрен карточка, твою мать! — злобно прошипел юный Санаев, — я ж ее в тачке оставил, а она… Блин, Хаос, не мог придумать ничего лучше?

К немалой своей радости, Артур заметил, что теперь уже способен пошевелиться… только вот конечности словно угодили во что-то мягкое и липкое. Вновь наступила темнота… которую в следующее же мгновение заставил отступить крохотный огонек зажигалки.