Борис Георгиев - Космогон

Светлое пятно, перескочив ограду, шмыгнуло к излучине, мгновение – и бывший чистильщик догнал бестелесника.

– Стой!

Тот не сразу услышал, потому что пел. Издавал слаженное многоголосое мяуканье, красотою поразившее слух сына плотника.

– Коллега! – ещё раз позвал он.

– А? Кто?! А… Моё почтение, коллега. Что, ещё не началось совещание? Что это с вами? Как-то странно выглядите. Где я вас… А! Вспомнил! Моё почтение, свидетель! Ну как, нашёл уже общий язык? А я, понимаешь, никак. Сколько ни пробую… Э! Что-то взгляд мне твой не нравится, слишком жёсткий. Смотри-ка ты, пожалуй, в сторону куда-нибудь.

Он не шутил, действительно, под взглядом морщился и темнел. «Что со мной?» – удивился бывший чистильщик. Мало того что взгляд жёстким стал, что-то ещё сделалось со зрением; такое, что коллега виден был насквозь, от поверхностных рефлексов до дна души. Испугавшись, сын плотника стал смотреть в сторону.

Бестелесник меж тем балагурил, перемежая слова сладостными полифоническими звуками:

– Как доходит дело до слов – всё. Бред какой-то, бессмыслица. Веришь ли, я уже было думал сменить тему, но… – Тут чистильщик разразился бравурной руладой.

– Как тема ваша называется? – из вежливости спросил сын плотника, хоть сначала другой вопрос задать хотел: «Где остальные чистильщики?»

– Влияние гармонических колебаний акустического диапазона на слиятельную характеристику светломатерчатых одиночников углеродного цикла.

– А они влияют?

– О! Бесспорно! Понимешь, музыка, она… Нет слов, объяснить не смогу. Видел бы ты, как они чуть ли не сливаются под музыку. Локально, конечно, в пределах акустической досягаемости. Смотрю я на них глазами носителя, и… О! Нет слов. Вот занялся бы кто-нибудь расшифровкой образно-логического ряда, я взял бы в соавторы. Слушай, ты же как раз…

– Погодите. Как это – глазами носителя? – хмуро спросил сын плотника, обратив взгляд на коллегу.

– Э! Жжётся! Просил я тебя, смотри в сторону.

Бывший чистильщик потупил взор. Успел заметить – не врёт знаток гармонических колебаний, действительно седлал думотерия. «Он сам сейчас расскажет», – понял сын плотника и не ошибся.

– Глазами носителя. Сказал же, ничего не получалось у меня с образно-логическим рядом, какая-то выходила бессмыслица. Ну, я и… Ха! Мы же с тобой взрослые лю… м-м… сознательные сущности, а? Оседлал его немножечко. Без фанатизма, с краешку. Так только, одни эмоции. Улавливаешь? Ну, я доложу тебе, ощущения!.. О-у! Нет слов, коллега, нет слов. Субъект удачный попался – сочинитель этих самых акустических колебаний. Занятный углеродец. Сочиняет колебания, от которых собратья его без малого сливаются, а сам к слиянию не способен ни на вот столечко. Чёрт меня возьми, если я… Извини, коллега, набрался от носителей. Так вот, у сочинителя моего слиятельность ниже нижнего предела для углеродцев. Обособленность высочайшая. Но не это самое смешное. Ха! Расскажу сейчас, не поверишь. Сам он думает, что не он сочиняет музыку, а Творец ему нашёптывает. Ха! Слыхал такое когда-нибудь? Нашёптывает! Кто? Старик наш Космогон, которому медведь наступил на… – что там у него? – за пять миллиардов лет до Рождества Христова! Умора, прости госпо… Э! Ты чего опять?

– Откуда вы знаете, что он думает? – сухо спросил сын плотника, взором пронизывая собеседника.

– Откуда? Ну, говорю же, что пробовал я разобраться в образно-логическом представлении. Погрузился чуток в этого страдника. Ну так без толку же! Слушай, ну мы-то ведь с тобою взрослые люди! Все так делают. Что плохого, если добросовестный исследователь получит от работы удовольствие? Ох, скажу я тебе, эмоции у носителя были запредельные, когда сочинял вот это (добросовестный исследователь снова полифонически выразился), знаешь, какие эмоции?.. О-о! Нет слов, коллега. Слушай, посторонись, а? От взгляда твоего у меня душа чешется. На совещании найди себе место где-нибудь от меня подальше.

– О чём совещание?

– Да о том же, о чём всегда, – раздражённо отозвался любитель музыки. – Две тысячи лет одно и то же, одно и то же! О судном дне, естественно. Убей меня господи, если не отложат решение ввиду неполноты сведений о причинах срыва слияния.

– Ты сказал. – Сын плотника собрался пригвоздить суеслова-страстолюбца взором, но вокруг загалдели, скучились, завертелись, как ночные бабочки вкруг лампы, коллеги-чистильщики.

Локализация любителя гармонических колебаний потеряла определённость, он пропал в толпе, обрывки симфоний утонули в разночастотном гомоне.

– Я вас приветствую! Ну, рассказывайте, рассказывайте, как живётся при диктатуре вашим подданным?

– Тише, вольтерьянец!

– Да ладно вам. Расслабьтесь. Нет ещё начальника.

– Слушай, это анекдот! Давеча пытал ведьм, искал чёрненьких сладострастников. Шефу понадобилась статистика по прочности прикрепления темноматерчатых к носителю. Представь, из десяти одна явно осёдлана, но хоть разбейся, не могу нащупать в ней эту тварь. То в обморок ускользнёт, то за истерикой спрячется. И так я её, и эдак, сам измучился как последний страдник. Ну, погоди, думаю, сволочь скользкая. Прикинулся ласковым, полез к ней в душу, а там…

– Что?

– Наша, светленькая, из техников. Знаешь, которая рефлексами занимается.

– И что?

– Да то, что не вижу я её здесь. Не явилась. На собрание плюнула, там осталась, ищет нового носителя. Кажется, ей понравилось.

– Ох-хо! О! Понравилось! Она что, страдалица?

– Говорю, анекдот. Вот закончится эта тягомотина…

– Отдел связей! Коллеги, вы меня слышите? Отдел связей! После совещания не расходимся. Семинар по социальной упругости.

– Семинар? А кто докладывает?

– Погодите вы с семинаром, дослушайте. Увеличиваю давление. Снимаю. Никаких остаточных деформаций мировоззрения! Вплоть до разрушения личности. И это в конце двадцатого века! Все как один чугунные. Заповедник супердогматиков. Что с такими делать?

– Может, дело в социальных примесях?

– Что-то не видно начальника. Задерживается.

– Ещё бы он не задерживался. Будь у меня внизу всё, как у него, схвачено, вообще бы сюда не являлся, а Космогона послал бы к чёртовой матери.

– Тс-с!.. Ты потише всё-таки. Что-то у меня душа чешется, не пойму к чему. А ты что, видел шефа внизу? В носителе?

– Не раз, причём. И не в одном носителе, а в разных.

– Говорят, он любит властных и денежных.

– Дорогуша, а кто по собственной воле стал бы выбирать оборвышей? К примеру, в последний раз видел я его в этом, как его? Фамилия ещё немецкая… Пойндекстер?.. Шмондекстер?.. Гутенморген… что-то такое, не помню. Ты прав, хватит об этом, что-то и у меня душа свербит.

«Лукавишь, знаешь точно фамилию его любимого носителя», – подумал бывший чистильщик, проницая болтливого коллегу до дна мутноватой души.