Александр Плонский - По ту сторону вселенной

— Понять? Это так важно? Ну что ж, согласен. Поговорим. Но учтите, я не поддаюсь переубеждению.

— Знаю. Вы человек гордый и бескомпромиссный. И переубедить Лоора может лишь сам Лоор. Моя цель скромнее — сделать так, чтобы вы задувались, спросили себя: «А прав ли я?» — Безусловно, прав и спрашивать незачем. Я уверен в целесообразности своих решений! Возможно, с точки зрения Корлиса, они не безупречны, даже кое в чем противоправны, но, как любит говорить Тис, история прощает все, вплоть до насилия, если оно совершается во имя великой цели!

— Тис — низкий человек, — брезгливо поморщилась Джонамо. — Он скажет все, что угодно вам. Но неужели вы всерьез полагаете, что цель оправдывает средства?

— Великая цель — да! А моя задача истинно велика — создать абсолютно устойчивую общественную систему, где человек обеспечен всем действительно необходимым и ничем сверх того: излишества развращают, это гангрена, которую нужно пресечь в зародыше, иначе гибель!

— Мните себя хирургом, причиняющим боль ради исцеления?

— А почему бы и нет? Я имею на это право. Кто, как не я, избавил людей от страха перед будущим, внес успокоение в человеческие души?

— Успокоение… Против него я боролась на своей планете.

— И победили?

— Представьте, да.

— Значит, и у вас происходит борьба, — понимающе кивнул Лоор.

— Борьба мнений — единственное противоборство, существующее на Мире. У нас нет войн, не сохранилось оружия.

— Ах, если бы Гема была такой! — вырвалось у Лоора.

— В истории Мира тоже случалось многое, о чем остается жалеть, — признала Джонамо. — Нам не раз угрожали катастрофы. Уберегшись, мы впали в другую крайность.

— В какую же?

— Еще недавно Мир был чем-то вроде гигантского Космополиса.

— Не может быть!

— Увы, может. Мы также стремились к устойчивости общества, хотя в отличие от вас не только не отвергали прогресс, но слепо полагались на него.

— Прогресс — величайшее зло! — крикнул Лоор. — Он погубил Гему, погубит и вас, если не остановите его, как это сделали мы.

— Согласна, прогресс может обернуться злом, — подтвердила Джонамо. — Но лишь неуправляемый, стихийный прогресс. Наш ученый Стром создал теорию дисбаланса. Из нес следует, что должен главенствовать духовный прогресс человека. Все остальные компоненты прогресса необходимо подчинить ему.

— Это что-то новое, — задумчиво проговорил Лоор. — И знаете, с вашим Стромом можно согласиться.

— Но вы же против любого прогресса!

— Я за постоянство, — уклонился от прямого ответа архитектор.

— Постоянства не существует! Вы попытались создать устойчивую систему.

Парадокс в том, что «устойчивость» обманчива. Одно из двух: либо духовный прогресс, либо духовное обнищание — его мы испытали на себе и, поверьте, это тоже катастрофа.

— Но орбитяне думают одинаково, — по инерции заспорил Лоор. — У нас царит согласие. После того как Корлис и другие…

— Вы заблуждаетесь! Это начало духовного умирания! У каждого человека должно быть собственное мнение. И пусть мнения различаются, важно, чтобы люди не разучились мыслить, не превратились в стадо. Человечество — не стадо, Лоор. Поразмыслите над этим!

Мыслелетчица покидала Гему. Много дней она была чувствительным рецептором вселенского волнового кольца, связавшего две планеты.

Войдя в систему коллективного мышления «призраков», Джонамо пропустила через свое необычайно емкое сознание уникальный по объему, не говоря уже о значении, поток информации. И теперь подводила итоги.

Знания гемян и мирян в результате обоюдного обмена не сложились, как можно было надеяться, а умножились благодаря обилию новых, чрезвычайно плодотворных для каждой из сторон идей и принципов. Столь беспрецедентное взаимообогащение культур было одинаково выгодно обоим человечествам. Они оказались во всех отношениях равными партнерами.

Теперь гемяне, которым предстоит чуть ли не с нуля воссоздавать здание цивилизации, смогут учесть не только уроки собственной истории, но и драгоценный для них исторический опыт Мира. А для мирян явится откровением осуществленная «призраками» система коллективного мышления, гарантирующая индивидам равные способности. «Интеллектуальный коммунизм» — эти замечательные слова заключают в себе программу справедливейшего общественного строя, который восторжествует и на Геме, и на Мире.

Что же касается «вторичной» жизни, предвосхищенной Боргом и воплощенной в «призраках», то Джонамо видела в ней не противовес биологическому бытию, не «конкурентный вариант» существования разума, а средство продлить творческий век личности, умножить интеллектуальные и физические возможности человека.

Не «бессмертие», а справедливый, гармонически завершаемый жизненный цикл, продолжительность которого определяет сам человек!

Сколько примеров для подражания и предостережений от ошибок почерпнут они друг у друга! Но, пожалуй, главное — осознание того, что разум не уникален, что он распространен во Вселенной и способен объединяться наперекор пространству-времени.

Джонамо была потрясена трагедией Гемы. Да и сама «вторичная» жизнь, при всей ее фантастической перспективности, воспринималась как драматическое явление, до конца еще не осмысленное и всесторонне не исследованное.

Сколько споров вызовет она у мирян. И все же за ней будущее!

Биологическую программу, заложенную в живом организме природой, можно перевести на иной язык — электроники, вакуумно-волновой теории, транспонировать на иную материальную основу. Программы, выработанные самим человечеством в ходе исторического процесса в отличие от биологической отнюдь не бесспорны. Их стоит скорректировать исходя из современных нравственных критериев, отдавая приоритет добру.

По опыту не только Кея, но и самой Джонамо, «первичная» жизнь может не просто переходить во «вторичную» в завершение биологического бытия — обе эти формы жизни способны сосуществовать от рождения и до… Слово «смерть» вызывает содрогание, но в том-то и дело, что, привыкнув к «противоестественному» состоянию энергетического поля, человек преодолеет страх перед смертью. Она уже не будет означать для него небытие, а воспримется как переход хотя и к иному, но знакомому бытию в виде высокоорганизованного сгустка энергии.

«А как же смена поколений? — задавала себе вопрос Джонамо. — Не лишатся ли люди стимула к естественному продолжению рода. Захотят ли женщины и впредь испытывать извечные родовые муки?» Но, вспоминая Инту, отвечала: