Джек Макдевит - Око Дьявола

– Я еще раз поговорил с Кори, – сказал он.

– И?..

– После возвращения с Салуда Дальнего она купила новый электронный блокнот.

– А что случилось со старым?

– Очевидно, оставила там.

По пути домой я узнала, что Алекс выяснил, как зовут ее психиатра.

Печальная правда о человечестве состоит в том, что единственные, кого нельзя подкупить, – фанатики. Клемент Обермайер был отнюдь не фанатиком, а всего лишь психиатром, разрешившим стереть память Викки. А когда Алекс предложил пожертвовать немалую сумму фонду, в котором Обермайер имел долю, тот быстро нашел способ обойти этическую дилемму, связанную с необходимостью раскрытия врачебной тайны.

Алекс встретился с ним в «Коки-Плейс», кабаре в горах к северу от лечебницы Святого Фомы. Потом он пересказал мне свой разговор с психиатром.

Обермайер, видимо, считал, что Алекс надеется найти неизвестную рукопись. Если бы таковая существовала, она стоила бы немалых денег.

– С самого начала, – сказал Алекс, – мне было ясно: он рассчитывает поговорить со мной, получить деньги и ничего толком не сообщить.

– И что он тебе все-таки сказал?

– Кто-то поставил ей линейную блокировку.

– Что?

– Это процедура, которой подвергают психически больных или тех, у кого наблюдаются чрезмерные эмоциональные проблемы. Она позволяет врачам изолировать определенное воспоминание или набор воспоминаний, чтобы предотвратить связанные с ними поступки пациента и даже разговоры на эту тему.

– Зачем это может понадобиться?

– Например, чтобы устранить желание мести или предотвратить навязчивое преследование. Что-то в этом роде.

– Кто же проделал с ней это? И зачем?

– Обермайер понятия не имеет. В ее медицинских данных ничего нет.

– Значит, процедуру выполнили незаконно.

– Да.

– Можно примерно предположить, когда это произошло?

– Он абсолютно уверен, что в течение прошлого года.

– Ты хочешь сказать, что у нее были какие-то воспоминания, впоследствии заблокированные, и она даже не могла никому рассказать, что это было?

– В общем, да.

– Но воспоминания все равно остались?

– Да.

– Почему бы им – кем бы они ни были – просто не стереть ей память?

– Если сумеем их найти, спросим. Я предполагаю, что им не удалось бы скрыть полную очистку памяти. Несчастная даже не смогла бы найти дорогу домой.

– А этот психиатр не мог ей помочь, вместо того чтобы полностью стирать память?

– Он говорит, что пытался. Но судя по всему, линейную блокировку невозможно снять.

– Значит, он сделал ей полную очистку из-за того, что у нее была проблема с линейной блокировкой? Я правильно понимаю?

– Ей сделали мнемоническую экстракцию, потому что она об этом попросила.

– И он не мог отказать?

– Он сказал, что не видел иного выхода и должен был позволить ей это.

– Почему?

– По его словам, иначе она могла покончить с собой.

– По-твоему, это случилось на Салуде Дальнем?

– Думаю, в этом нет сомнений.

– Полагаешь, она наткнулась на настоящего оборотня? Что-нибудь в этом духе?

– Вероятно, она узнала нечто такое, о чем ей знать не следовало.

Два дня спустя Алекс попросил меня кое-что посмотреть.

– Это запись с Конвента ужасов «Ночные новости», – сказал он. – Он состоялся за несколько дней до отлета Викки на Салуд Дальний. Викки была среди гостей. Это одно из мероприятий, в которых она участвовала.

Появилась голограмма: четверо за столом, Викки с краю. Позади меня слышался шум зала. Сидевший рядом с Викки рыжеволосый мужчина поднял руку, и все замолчали.

– Меня зовут Сакс Черковский. К вашему сведению, мой последний роман называется «Ночь страха». Я – ведущий этой дискуссии и хотел бы представить всех ее участников. Разговор пойдет о том, как создавать настроение, иными словами, о том, как напугать читателя.

Мы промотали вперед бо́льшую часть комментариев, пока не подошла очередь Викки.

– Вовсе не обязательно нагнетать мрачную обстановку. – Она ослепительно улыбнулась, давая понять, что не воспринимает всерьез никаких мумий и вампиров. – Достаточно лишь намека, например внезапно становится слышен шум ветра. Действие может происходить в два часа дня в офисном здании, где работают тысячи людей. Но настоящий мастер своего дела заставит читателя подскакивать каждый раз, когда открывается дверь.

Участники дискуссии по очереди ответили на вопросы ведущего и публики. Викки даже не говорила – она играла. Она блистала. Публика ее обожала.

– Учтите, – говорила она, – вы не просто ведете повествование. Вы создаете атмосферу. Когда скрипят половицы, ваш читатель должен это слышать. Когда в камине падает полено, ваш читатель должен вздрогнуть. А если писать о том, что не связано с развитием сюжета, вставлять лишние эпитеты, не подталкивать действие, читатель вспомнит, что он сидит у себя дома, в уютном кресле, с книгой в руках. И тогда все, чего вы пытались добиться, пойдет прахом.

Так продолжалось минут двадцать. Викки полностью владела вниманием аудитории. Она принимала аплодисменты, обменивалась колкостями с другими гостями, шутила со зрителями и была звездой шоу. Потом Алекс воспроизвел для меня еще одну дискуссию, где Викки пыталась объяснить, почему людям нравится, когда их пугают. Здесь она говорила еще лучше.

– Дальше официальный прием для учителей, – сказал Алекс. – Ее пригласили выступить.

Появился длинный стол. Стоявший за кафедрой высокий поджарый мужчина представил Викки собравшимся. Пока он рассыпался в похвалах, она под аплодисменты заняла место рядом с ним. Поблагодарив всех пришедших, Викки объявила, что будет говорить о значении грамотности и о той важнейшей роли, которую играют учителя в просвещении всех нас, а затем начала свое выступление, звучавшее методично, по-деловому.

Она прекрасно справлялась со своей задачей, но от энергии и ослепительной улыбки не осталось и следа. Выслушав ее, все вежливо поаплодировали.

Перед нами была совсем другая женщина. Взгляд ее блуждал, голос не был лишен интонаций, но…

Алекс выключил звук.

– Это уже после того, как она вернулась, – сказала я.

Он посмотрел на середину комнаты, где продолжала воспроизводиться голограмма:

– Да. Через шесть дней после возвращения домой.

На любой планете есть внушающие страх места, где случились жуткие убийства – реальные или мифические, где, как говорят, правят бал духи, где слышен на ветру призрачный шепот. Конечно, по большей части такие места – лишь плод чьего-то буйного воображения. Иногда масла в огонь подливают дельцы, заинтересованные в привлечении туристов. Да, мадам, вон там, на холме, при полной луне до сих пор можно увидеть мертвую дочь Миллера. Обычно она появляется у большого дерева на восточной стороне холма, всегда одетая в белое.

Если заняться поиском таких мест, окажется, что большинство их расположено на Салуде Дальнем: населенные призраками здания и леса, река с лодочником-демоном, еще одна река, где обитает дух молодой женщины, утонувшей при попытке добраться до своего любимого, храм, где верховные жрецы якобы отрубали людям голову и где в определенное время года до сих пор можно услышать предсмертные крики. Был даже самолет-призрак. Больше всего мне понравилась заброшенная столетия назад лаборатория, – по словам местных, в ней когда-то создали машину времени. Давно умершие сотрудники лаборатории будто бы давали о себе знать, счастливо путешествуя среди эпох.

– Но почему? – спросила я Алекса. – Как вышло, что на одной-единственной планете собралось столько чуши? Неужели тамошние жители всерьез верят во все это?

После поминок Алекс пребывал в мрачном расположении духа. В обычных обстоятельствах он выдал бы подробный анализ, отнеся все это на счет беззвездного неба или романтических течений в литературе. Но прежнее настроение к нему так и не вернулось.

– Я там не был, – сказал он, – но сомневаюсь, что все эти истории как-то связаны с правдивостью местных жителей.

– Тогда что?

– Не знаю. Возможно, стоит спросить у социолога.

– У тебя есть теория?

Он кивнул:

– Есть предположение.

– Не поделишься?

– До революции, случившейся тридцать лет назад, Салуд Дальний шесть веков страдал под гнетом авторитарного правления. Вся планета. Только представь: спрятаться негде. Единственный выход – бежать с планеты, но, чтобы ее покинуть, требовалось правительственное разрешение. – Глаза его сузились. – Страшно подумать, как они тогда жили.

– Шесть веков? – переспросила я.

– Там правила одна семья – Кливы. Всем приходилось держать язык за зубами. И никто не знал, когда к нему придут головорезы бандара.

– Так называли правящих Кливов?