Леса хватит на всех - Борис Борисович Батыршин

головные роли, глубокая, вплоть до попыток суицида, депрессия, в отдельных случаях – признаки разрушения личности. Как и в случае Лесной Проказы, всё это почти мгновенно исчезает при возвращении в Лес. Однако, как и эЛ-А, Зов может быть разной степени тяжести; при самой тяжёлой форме патологии развиваются при пересечении МКАД, страдающие же лёгкой формой могут удаляться от Леса на десятки, в отдельных случаях, сотни километров. Главное, что следует отметить, - Зову Леса в той или иной степени подвержены все, кто прожил на его территории больше двух лет.

Самая же неприятная особенность Зова Леса заключается в том, что он, как и Проказа, может выработаться за пределами Леса у тех, кто принимает произведённые из лесных компонентов препараты – лекарства, наркотики, БАДы. В сочетании с Лесной Аллергией это обрекает человека на жалкое существование в пределах узкой, в несколько километров территории, в варианте Московского Леса - по контуру МКАД.

- Ходят слухи, что средством для выработки сопротивления Лесной Аллергией может служить секс с теми, у кого имеется к ней иммунитет. Верно ли это и в случае других лесных патологий?

- Евгений, не верьте шарлатанам. К сожалению, в науке их предостаточно. Есть люди падкие на гранты. А суеверий внутри самого Леса - великое множество. Во время работы в МГУ меня обещали познакомить с одним molto straordinari[5] персонажем. Говорят, он настоящий ко-ло-дезь историй о Лесе. Точнее, даже познакомили. Ahime[6], по некоторым причинам, наше общение не смогло быть достаточно продуктивным.

Но неважно. Перед тем, как попрощаться, я снова хочу повторить самую важную вещь, в которой я уверена: все так называемые Лесные Патологии имеют один источник. И его секрет я намерена раскрыть…»

Яков Израилевич с трудом справился с накатившим вновь раздражением. Раскрыть она намерена, вот как! А ведь речь идёт о загадке, над которой учёные в ГЗ бьются далеко не первый год. Нет, но до чего самоуверенная девица! Одно хорошо - в Лесных болячках разбирается, на весьма приличном уровне. Некоторые нюансы, содержащиеся в тексте, позволяют уверенно об этом говорить. Хотя, конечно, проверить не помешает…

Скрипнула входная дверь.

- Вon giorno, signore!

Женский голос – нет, не голос, а чарующее, подлинно итальянское сопрано, при звуках которого перед глазами немедленно возникает знойное неаполитанское побережье, оливковые рощи на крутых склонах, античные руины и черноволосые смуглые красавицы. Яков Израилевич от неожиданности закашлялся и повернулся, едва не опрокинув вращающийся лабораторный табурет - внешность гостьи полностью соответствовала её голосу.

- Здра… - то есть, бон джорно, синьорита Монтанари. Счастлив приветствовать вас во вверенной моим заботам… э-э-э… лаборатории Факультета Биологии Московского государственного Университета!

Гостья из солнечной Италии никак не отреагировала на выданный завлабом казённый оборот. Она яркой бабочкой впорхнула в комнату и защебетала, мешая русские и итальянские слова, и Якову Израилевичу понадобилось немало усилий, чтобы как-то вклиниться в этот поток и выставить прочь любопытствующих, по одному просачивающихся в кабинет. Последним за дверь вышел Умар. В отсутствие Бича сильван вполне обжился в лаборатории - выполнял мелкие поручения за пределами ГЗ, а заодно - проходил с помощью сотрудников лаборатории ускоренный курс наук, потребный для поступления на подготовительное «Лесное отделение» отделение университетского колледжа. Особенно усердно помогали ему молоденькие лаборантки, одна из которых, прежде чем покинуть кабинет завлаба, смерила итальянскую гостью вызывающе-ревнивым взглядом.

Уже через пять минут выяснилось, что синьорита (что вы, зовите меня просто Франа, я уже привыкла…), счастлива представившейся возможности поработать в лаборатории экспериментальной микологии, поскольку надеется проверить одну свою гипотезу. И не будет ли глубокоуважаемый signore Шапиро столь любезен, что ответит на несколько её, Франны Монтанари, вопросов. Для начала: не объяснит ли signore, как именно получены результаты, на которые он ссылается в своей статье, опубликованной в…

Яков Израилевич тяжко вздохнул и приготовился объяснять.

***

- Слыхали новость, Лавр Фёдорович? Наша Франа времени зря не теряет, Доцент Шапиро подал Адашьяну план-график исследовательских работ на ближайший квартал. Тема синьориты Монтанари - в числе приоритетных. Даже выходы в Лес, на полевые исследования предусмотрены! Предупреждал я: наплачемся мы с этой замкадной профурсеткой…

Симагин поморщился. Он не терпел упоминаний о собственных промахах. Но, увы, доцент Семибоярский прав – он действительно предупреждал. Мало того: буквально умолял патрона отнестись к бывшей аспирантке терпимее, не создавать проблем на пустом месте.

Заведующий лабораторией едва сдерживался, чтобы не наорать и на Семибоярского, и на лаборантку Зоечку, испуганно забившуюся в угол, и на аспиранта Петрозаводского, бочком пробирающегося к двери в коридор - тяжёлый характер завлаба был хорошо известен сотрудникам. Это его-то, профессора Симагина, амбиции – пустое место? Но кто ж мог подумать, что итальянская гостья, оттрубившая в симагинской лаборатории без малого пять месяцев, вернётся назад не просто с громадьём собственных (тоже, надо заметить, весьма амбициозных) планов, но и имея за спиной солидное финансирование. И вдобавок, его источником был тот же фонд, что оплачивал две трети проектов самого Симагина, поскольку у узколобых идиотов из Научного Совета средств не нашлось. Приходилось искать поддержки на стороне, и профессор её нашёл – в виде грантов одного из частных фондов, зарегистрированных в Сан-Франциско.

Увы, в Московском Филиале с подозрением относились к любым организациям, так или иначе, связанным с Церковью Вечного Леса – репутация у этой организации, была, мягко говоря, неоднозначной. А спонсор Симагина был её «дочкой» и нисколько этого не скрывал. К тому же, фонд вёл свои дела этот в полном соответствии с заветами старика Сороса, по слухам – одного из учредителей ЦВЛ, и ни на минуту не оставлял своих подопечных без внимания.

Любопытно, подумал профессор, верны ли другие слухи, согласно которым дряхлый венгерский упырь жив до сих пор – причём исключительно благодаря геронтологическим снадобьям, разработанным в Московском Лесу? Но, так или иначе, представители фонда регулярно наведывались в Московский Филиал, вникали во все детали работы лаборатории и мягко, но достаточно навязчиво подталкивали Симагина в определённом направлении. В итоге, профессор и сам не заметил, как лаборатория, заточенная исключительно под генетические исследования, чем дальше, тем глубже переориентировалась на совсем иную проблематику. И у профессора были все основания полагать, что очаровательная синьорина Монтанари вольно или невольно выполняет роль очередного эмиссара. Нет, вряд ли она прислана сюда в качестве проверяющего. Скорее, дело в теме её исследований – видимо, фонд (читай – ЦВЛ) серьёзно в них заинтересовано и теперь хочет, чтобы Симагин отработал полученные деньги, оказывая итальянке всяческую поддержку.

И надо же было ему повздорить с итальянкой! Нет, она, конечно, сама виновата: не следует говорить с профессором, человеком заслуженным, признанном в научном мире, в столь бесцеремонной манере.