Бессилие и ужас в театре кукол (СИ) - Ставрогин Максим

Юноша вышел с изнанки и оказался окружён множеством людей. В последний раз он оглядел их и увидел самых разных, непохожих друг на друга и поразительно жизнеподобных людей, с испугом глядящих на него самыми обычными глазами. Среди них затесался маленький мальчик, лет семи, одетый в потёртую одёжку да большую кепку, сидевшую на его растопыренных в стороны ушах. «Мелкий воришка», — подумал Марк с ухмылкой. Даже сейчас в маленькой ручке паренька сверкали мужские часы, снятые с рядом стоящего банкира. И Юмалов было улыбнулся мальчику, но заметил, что тот смотрит на него со страхом и… укором. Весь мир будто замер. Тишина. Бесконечное спокойствие.

— Не прав я, да? — Спросил Марк мальчишку.

— Не знаю, дядя, — ответил он. — Ты это уж сам решай, я таких задачек в школе не изучал.

— В том то и дело, что я тоже. А как думаешь, какой там ответ примерно будет?

— Нуль, — ухмыльнувшись и нахально покрутив в руке украденные часы, ответил ребёнок.

— Нуль? — Переспросил Марк, пригнувшись к мальчику.

— Да, нуль. Ничего. Такой вот ответ, что ответа нет. Но ты попробуй, порешай, туда-сюда, глядишь и найдёшь чего, да ток я сомневаюся.

— Отчего же так? Если постараюсь, неужели не отыщу?

— Старайся — не старайся, всё одно. Может и придумаешь себе решение, и подумаешь, будто правильное оно, да сам себя лишь обманешь. А тут уж и новая задачка появляется.

— Какая?

— А вот такая: что лучше, правда или истина? Но я математику вообще не люблю, если честно, и задачки тоже. Кто это сказал, что она, математика эта ваша, мне в жизни пригодиться?

— Ха, и то верно. Ладно, спасибо тебе, — Марк вытянул вперёд руку и потрепал мальчишку по голове.

После этого небольшого диалога, Юмалов выпрямился, время снова завело свои шестерни, после чего он нажал на кнопку детонатора. И ничего не произошло. Толпа зароптала. Тогда Марк нахмурился, цокнул языком и, повертев детонатор в руке, нажал кнопку ещё раз. За мгновение до взрыва, Марк подумал, что если эти люди и правда живые, если их жизни стоят хоть чего-то, то он вмешается, он остановит его и не даст случиться стольким смертям. Однако в глубине души Марк был более чем уверен, что никто ему не помешает, что он заброшен создателем, как и люди под его ногами. Никому уже нет дела. И поэтому за всё произошедшее Юмалов берёт ответственность на себя.

Прогремел невероятной силы взрыв. Всё здание разом взметнулось вверх и в виде смертоносного бетонного цунами упало на грешную землю. Кучи обломков стен, потолка, стекла и железа дождём рухнули с небес, въедаясь в развороченную почву. И всё это было охвачено пламенем, кричащим жестоким, диким и кровожадным воем. Ничто не могло там выжить.

Костя смотрел на пышущий яркой дикостью взрыв, отъехав на безопасное расстояние. Он даже подивился мощности взрывчатки, ему казалось, что будет куда как слабее. Всё вокруг на несколько кварталов было накрыто чёрным облаком пыли и пепла. Взрывная волна выбила окна в соседних домах и теперь ближайшие улицы стали странноватой инсталляцией, изображавшей стеклянный дождь. От этого вида сердце Сотина дёрнулось и по груди его разлился щекочущий жар. Положив голову на руль автомобиля и развернув её в сторону банка, Костя с лёгкой улыбкой наблюдал за процессуальной картиной. Но вдруг его охватил страх, сердце сжалось в маленький комок, а на лбу выступил пот.

— Он же… не умрёт?

Всё вокруг Марка в одно мгновение оказалось пожрано ревущем пламенем, жадно уничтожающим всё, что в него попадало. Однако из бескрайних всполохов огня проглядывали почему-то не обломки здания банка, а школьная доска, больничная койка, уголок с иконами его бабушки и прочие другие, странные вещи. Быть может, это удивило бы Марка ранее, но теперь ему было, конечно, не до этого. Плоть его заживо плавилась под воздействием пламени, кости ломались и крошились в труху, а куски здания, словно шрапнель, прошивали живот насквозь. Невыносимая боль обуяла его тело, столь сильная и жгучая, что адреналин не мог скрыть и малую её толику. Марку оставалось лишь желать смерти от болевого шока, но он совершенно точно знал, что не сумеет её дождаться. Вывернувшись, заломав свои руки, он настолько сильно раскрывал в крике рот, что казалось, словно он начал разрываться.

Тогда из огня стали появляться новые образы: люди. Множество людей, знакомые и не знакомые Марку, они виделись ему в огне. Без каких-либо трудностей они стояли там, прямо на воздухе, прямо среди всполохов невыносимого пламени. И ничего им не было. Взрыв никак не навредил им. Совершенно спокойные, не потревоженные и уверенные, они стояли там и выжидающе смотрели на Марка. Зубы его заскрипели от этого вида, а в затуманенном взгляде блеснула ненависть и злоба. И тогда они в один краткий миг умерли. Погиб каждый человек на этой планете, абсолютно все сгорели в огне. Марк остался совсем один, он испугался, закричал и — потерял сознание.

Тягучая, неподатливая тьма. Он ничего не видел. Глаза его были широко раскрыты, но ни единой капли света не проникало в них. Ему показалось, словно он с самого солнца рухнул вниз — во тьму, как Мартин Иден в пучины моря. Однако это было не так. Скоро свет стал тоненьким лучиком пробиваться к нему, медленно расширяясь. Вокруг все ещё было совершенно темно, но где-то далеко впереди виднелась маленькая белая точка, из которой на Марка что-то светило. Он лежал на земле и смотрел в эту точку очень долго, пока не догадался, что стоит попытаться дойти до неё. Невероятная слабость прижимала мальчика к земле, но, хоть и с большим трудом, он сумел приподняться сначала на локти, а затем… затем снова упасть на землю, уткнувшись носом в холодный пол.

— Тело не болит, — сказал он вслух, чтобы услышать свой голос и удостовериться, что он все ещё не призрак.

Затем Марк медленно провёл ладонью по своему животу, своим ногам, лицу — раны были, но не болели. Немного пораскинув мозгами, Юмалов решил, что так и должно быть. Перевернувшись на спину и выпустив воздух из лёгких длинным потоком, напоминающим шёлковую ленту, он вдруг нашёл в своей голове осознание того простого факта, что он действительно жив, пока что. Ещё пять секунд он пролежал на земле спокойно, не издав и звука, после чего завыл, как раненный, отчаявшийся зверь. Левый глаз дрогнул и с уголка его по щеке покатилась одинокая слеза.

— Даже смерть отвергла меня, — прошептал Марк, а затем, вновь проводя параллели с Иденом, в пол голоса прочёл маленький кусочек из перевода той самой строфы «Сада Прозерпины». — Благодарим вас, боги, что жить на не века.

Произнеся это, Марк прикрыл лицо рукой и замолчал. Спустя несколько минут он тихо и с ненавистью прошептал.

— А ты… ты даже смерть мне подарить не можешь, не за что мне тебя благодарить. Чёрт, чувствую себя таким… заброшенным.

Тогда Марк, наконец, нашёл в себе силы подняться с земли. Коридор, в котором он оказался, был совсем не высок — Юмалов никак не мог в нём распрямиться и идти приходилось в непрерывном поклоне, либо на четвереньках, что было бы ещё хуже. Тем не менее, он пошёл. До света было не так уж и далеко, но ослабшее, усталое тело едва двигалось и путь занимал так много времени, что мысли свинцовыми каплями стали прожигать его разум. И тогда появился призрак. Он вылез прямо из чёрной стены немного впереди Марка и посмотрел на него укоризненным лицом Полины.

— Ну и что ты натворил? — спросила Поля, едва не срываясь на крик.

— Эх, — выдохнул Марк, — что тебе опять не нравится?

— Серьёзно? Может тот факт, что ты убил стольких людей и ещё больше сделал несчастными и одинокими?

— Заткнись. Как я мог убить кого-то, если никто и не жил из них? То были обычные ходячие трупы и не более. Единственный, кого я мог бы по настоящему убить — я сам. И то не смог! Если бы они были живые, если бы их жизни имели хоть каплю цены, то он бы не дал мне это сделать. Но всё, как видишь, произошло. Это ещё одно доказательство моей правоты. Да и… если бы они имели в себе хоть что-то настоящее и живое, то я бы увидел это в их лицах, но… но у них даже лиц не было! Так что никого я не убивал, отвали от меня. И без того тошно.