Марина Александрова - Смерть Несущая

На третий день нашего затворничества я проснулась на кровати, усыпанной лепестками цветов, а мое тело, не дожидаясь пробуждения разума, уже вовсю предавалось сладостным утехам. Дрэй целовал мою спину, лаская кожу языком. Его крепкие руки сжимали и массировали обнаженную грудь, заставляя прогибаться и постанывать. И было так хорошо, так жарко сгорать в его руках, чтобы, словно волшебная птица из детских сказок, возрождаться на пепле нашей страсти.

Вторым финалистом турнира стал Луитано, тот самый пепельный дракон, к которому я испытывала искреннюю симпатию, и узнать, что именно с ним придется сойтись в финале, было отчего-то неприятно. Не хотелось портить едва зарождающиеся приятельские отношения поединком.

– Ты зря переживаешь, – ответил на мои подозрения Дрэй. – Луитано не мальчик, чтобы смешивать личные отношения и соревнования. Так что успокойся, но и не расслабляйся. Он будет сражаться с тобой, как с противником, а не с другом. Не забывай об этом, пожалуйста.

– Может, мне поддаться, а? – пропищала я, стараясь высвободиться из крепких объятий дракона.

– Вот еще, – хмыкнул он, и не думая меня выпускать. – Давно пора встряхнуть эту академию, а у тебя есть реальный шанс это сделать.

– Ты правда так думаешь? – отчего-то я его уверенности не разделяла.

– Да, – коротко ответил он, подминая меня под себя своим телом. Мой тихий смех потерялся где-то в глубоком поцелуе.

Огромные кошачьи лапы несмело ступали по тонкому насту, который неизвестно каким чудом, но все же выдерживал вес дэйурга. Каа’Лим крался с присущей всем кошачьим грацией, замирая на время при каждом шаге. Заснеженный лес, что сейчас предстал его взору, был последней точкой в его поисках. Если он не найдет того, кого беспрерывно пытается разыскать вот уже четыре полных месяца здесь, то путь его будет завершен. Он не мог себе больше позволить находиться вдали от своей шаи, как и не мог вернуться с пустыми… лапами назад.

«Где же ты, Дримлеон?» – в который раз задавал себе этот риторический вопрос дэйург. Ответ на него он уже и не рассчитывал услышать. Столько бессонных ночей, перелетов из одного конца планеты в другой, бесплодных поисков и неоправданных надежд было сейчас за спиной у Каа’Лима. Другой бы давным-давно отступил, но только не он. Не тогда, когда от вовремя полученной информации зависела безопасность его шаи. Дэйург никогда не верил в причастность личного телохранителя Ливераи к гибели последней. Он знал, как страж относился к владычице, как безответно любил ее все эти годы, поставив образ Ливы на один пьедестал с Кайрой и поклоняясь ей, словно божеству.

Сквозь лесной полумрак дэйург разглядел небольшой деревянный домик, из печной трубы которого валил густой черный дым. Каа’Лим предвкушающе затаил дыхание.

«Неужели…» – подумал он, но вовремя осекся, боясь спугнуть только что зародившийся огонек надежды.

У всего есть своя причина и следствие, вот и сейчас он желал знать, от чего Дримлеон спасал Мару, бросив ее без должной энергетической подпитки в человеческих землях. И, бездна его побери, он это узнает!

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – шептала Фрида, мечась словно загнанный зверь по своей комнате.

Вампирша была в ярости. Она обуяла все ее естество и выжигала нутро. Голод, жажда, желание – все это перемешалось в ней. Как давно она не видела своего мальчика? Она уже не могла ответить. Сколько сменила любовников за это время? Она уже сбилась со счета! Но ни один из них не был в состоянии заменить его! Ее Энаким, сладкий вкусный мальчик, которого она, как ни старалась бороться с собой, хотела все больше и больше. Что удерживало ее? Она и сама до конца не могла понять. Какой-то внутренний барьер, который зародился в ней, и нежелание самого Энакима более посещать ее покои. Но если с первым она была готова побороться, то со вторым дело обстояло сложнее. Парень избегал ее общества, но то, с какой едва сдерживаемой страстью смотрел он на нее, не могло укрыться от ее внимательного взора. Кого она ненавидела? Сейчас Фрида и сама не понимала. Всех, наверное.

«Да, всех», – утвердительно решила она.

– Что на этот раз? – Холодный голос повелителя вампиров ворвался столь неожиданно в нестройный ряд размышлений Фриды, что она ошарашенно замерла.

А в голове билась лишь одна мысль: «Как я могла не услышать того, что он вошел в мою комнату?!»

– Отец? – вместо этого спросила девушка.

– Я, как видишь, – хмыкнул светловолосый юноша, во всем облике которого сквозила стужа вместо приятного тепла, которое совсем недавно ощутила от него Мара. – Ты разочаровываешь меня, дочь, – скупо сказал он, проходя к креслу, что стояло у окна. – Я устал подтирать за тобой дерьмо, – говорил он, садясь в кресло. – Устал слышать о твоих похождениях. И – поверь мне, я не шучу – я устал от тебя, – небрежно бросил он последние слова в образовавшуюся тишину.

– Все так живут! – позабыв о сдержанности, вскрикнула Фрида.

– Да? – Платиновая бровь насмешливо изогнулась. – Я так не живу, Тарий так не живет, любой сильный вампир так не живет, – припечатал он. – Нельзя быть повелителем и продолжать зависеть от внутренних желаний. Либо ты обуздаешь свой голод, либо он поглотит тебя, ты понимаешь это? – очень спокойно продолжал говорить он. – Ты давно не новообращенная, но ведешь себя, как будто тебе чуть за тридцать. Что это: вседозволенность или неспособность владеть собой?

– Отец, я… – чуть нервно, с нотками подступающей истерики начала Фрида, но была тут же остановлена поднятой рукой своего повелителя и отца.

– Я не давал тебе дозволения говорить, – коротко заметил он и продолжил: – Позволь прояснить кое-что, моя дорогая. Мне не нужна дочь, которая не умеет владеть собой. Мне не нужна наследница, которую имел весь мой двор и половина нелюдей и людей, обучающихся в МАМ. С этого дня я запрещаю тебе пить кровь чаще одного раза в неделю, ты заведешь себе постоянного любовника либо вообще перестанешь вести сексуальную жизнь до конца обучения в МАМ. И ты будешь брать эмоции только в общественных местах.

Девушка замерла перед отцом, с ужасом понимая, на какое существование он ее обрекает. Голод – вот что ей придется испытывать постоянно, всепожирающий внутренний голод, от которого выкручивает суставы и туманится разум.

– Нарушишь мое слово, – повелитель многозначительно поднял бровь, – одно скажу: ты мне будешь не нужна. Надеюсь, у тебя хватит ума понять, что это значит? И вспомни о том, что ты не единственный мой ребенок.

Это было последнее, что сказал Эдриан, прежде чем встать и покинуть покои дочери. Он понимал, что другого выхода у него нет. Фрида всегда была сложным ребенком. Возможно, то, что она стала такой, и было его упущение как отца. Но и ему в свое время мало кто уделял внимание. Но Эдриан был сильным и справился, а она не справлялась. И сейчас повелитель говорил очень серьезно, он действительно убьет ее, если она станет рабой своих желаний, потому как однажды ее рабство закончится безумием и жаждой только одного – крови. Этого он уже не мог допустить ни как отец, ни как повелитель, который отвечал за собственный народ.

Фрида так и продолжала стоять, боясь сделать хоть одно лишнее движение, когда за ее отцом закрылась тяжелая деревянная дверь. Как ей пережить это? Как не сойти с ума? И что же теперь делать? Ни на один из вопросов ответа у нее не было.

Орэн расслабленно сидел на небольшой деревянной скамейке в самом центре парка, что был частью МАМ. Старый маг удовлетворенно жмурился под скупым зимним солнышком, отчего от уголков его глаз разбегались лучики морщин, что уже давно испещрили некогда молодую и упругую кожу.

Вокруг сновали студенты. Кто-то спешил, кто-то просто прогуливался, а кто-то наслаждался первыми моментами зарождавшейся любви. Ничто не меняется, сколько бы лет ни прошло, но молодость всегда будет молодостью. Орэн не завидовал этим студентам, в конце концов, он и сам прожил яркую и насыщенную жизнь, где было место и настоящей любви, и настоящему горю, успеху, признанию коллег и головокружительному падению. Когда-то он сильно переживал по этому поводу, но сейчас, по прошествии стольких лет, считал, что лучше страдать по-настоящему, чем всю жизнь заменять реальные эмоции чем-то ненастоящим, о чем потом и вспомнить будет неинтересно. Да, чтобы прийти к таким выводам, ему пришлось прожить долгую жизнь. Но как бы порой ни поворачивалась его судьба, Орэн ни о чем не жалел. Хотя кое-что он все же не мог себе простить до сих пор. И это был его сын.

На этой мысли Орэн тяжело вздохнул, вспоминая события давно минувших дней, но погрузиться вновь в заманчивый мир прошлого ему не дал знакомый голос.