Татьяна Корсакова - Девушка с серебряной кровью

Евдокия окинула племянничка внимательным взглядом, удовлетворенно кивнула.

– Много не болтай, – сказала строго. – Говори по делу, только если спросят. Аким Петрович считает тебя рукастым и головастым. Не знаю, с чего он это взял, но надеюсь, так оно и есть. У Гришки самого язык без костей, но болтунов он не жалует. – Просто расскажи ему, что ты можешь.

– Я многое могу, – сказал Федор не без гордости, а сам подумал, что может и умеет куда как больше какого-то там Гришки.

– Вот как раз много сразу не надо, – осадила его Евдокия. – Я сказала, что ты учился в техническом училище. Не в академии, племянничек, а в училище. Запомни это. Человек ты отныне грамотный, но не шибко. К шибко грамотным всегда имеются вопросы, а тебе лишние вопросы ни к чему. Поработаешь в мастерской, пооботрешься, а уже потом можешь потихонечку свои умения показывать. Брат мой, царствие ему небесное, толковый был мужик и руки имел золотые. Пусть думают, что ты такой разумный в него пошел. Его на заводе еще помнят, да и мое слово какой-никакой вес имеет. Ты понял меня, Федор?

– Понял, тетушка.

– Вот и хорошо, что понял. И помни, чем ты нам обязан. Вот как надумаешь мебель крушить или еще какую пакость сделать, так наперед и подумай, чем я рискую, помогая беглому каторжнику. Чем Айви рискует, – добавила веско.

Федор кивнул. Что тут скажешь? Все они, и Айви, и Аким Петрович, и Евдокия, рисковали из-за него. Очень сильно рисковали.

– Ну, раз уяснил, тогда пойдем! – бросила хозяйка и первой вышла из дома.

Небо по-прежнему хмурилось, но зарядивший было с утра дождик прекратился. После многодневной изнуряющей жары дышалось легко, полной грудью. Выйдя за ворота, Евдокия посмотрела на небо, покачала головой, заметила, не глядя на Федора:

– Плохо. Погорело уже все, а хорошего дождя как не было, так и нет.

– Не думал, что лето в этих краях такое жаркое, – Федор попытался поддержать беседу.

– Не такое, – буркнула Евдокия. – В других местах всегда прохладнее, а на Стражевом Камне и в десяти верстах вокруг всегда заметно теплее.

– Это как-то связано с Желтоглазым?

– Не знаю, может, и связано. – Евдокия шагала решительным, по-мужски широким шагом. Даже подстраиваться под нее не приходилось.

По дороге к заводу Федору хотелось изучить окрестности, составить о городе хоть какое-то впечатление, но довольно быстро выяснилось, что изучать особо нечего. Чернокаменск скорее напоминал очень большую деревню, чем настоящий промышленный город. На улице, на которой жила Евдокия, дома стояли большие и добротные, чувствовалось, что люди в них живут зажиточные и основательные, но улица эта явно не была центральной. Откуда-то слева донесся колокольный звон.

– Церковь? – спросил Федор.

– Мужской монастырь.

Женщина свернула на узкую боковую улочку, и Федор понял, что они удаляются от центра. В этом не было ничего удивительного, наверняка завод располагался или на окраине города, или вовсе за его пределами. Эта догадка подтвердилась. С каждой минутой улочка становилась все уже, а дома на ней все плоше и беднее. Дорога из города вывела к реке, за все время пути Федор не заметил ни одной каменной постройки и несказанно удивился, когда перед ними выросла водонапорная башня, сложенная из красного кирпича. То, что это именно инженерное сооружение, он понял не сразу, так невероятно хороша была башня, так сильно отличалась от всего виденного раньше.

– В городе есть водопровод?

– В городе нет. – Евдокия посмотрела на башню с уже знакомым Федору неодобрением. – Это Кутасовская блажь. Построил в прошлом году для завода. Построить-то построил, но на том все и закончилось. Теперь вот стоит, как бельмо на глазу.

– Почему как бельмо?

Федору башня понравилась, было в ней что-то монументальное, от средневековых фортификационных сооружений. И выглядела она не просто как башня, а как настоящее произведение архитектурного искусства. Похоже, в Чернокаменске живет талантливый архитектор.

– Так бельмо и есть. – Евдокия презрительно пожала плечами.

– А кто автор? – спросил он, любуясь башней.

– Автор чего? – Евдокия глянула на него с недоумением. – Вот этого?

Он кивнул.

– Да есть тут один… блаженный. Что ни дом, то с вывертом. – Она сплюнула себе под ноги. – Блаженный, но не из простых, говорят, из столицы, говорят, он даже настоящий архитектор.

– Ссыльный? – догадался Федор. Что еще делать настоящему столичному архитектору в этой дыре?

– Сообразительный, – хмыкнула Евдокия. – Из бывших ссыльных и есть. Только я вот в толк не возьму, за что его. Блаженный он и есть блаженный, его бы на лечение какое определить, а не в ссылку отправлять.

– Мне кажется, он очень талантливый. – Федору сделалось обидно за незнакомого ему столичного архитектора.

– Это ты по башенке о таланте судишь? – спросила Евдокия.

Федор ничего не ответил. Да и что говорить? Женщину все равно не переупрямишь. Но узнать побольше про ссыльного архитектора все равно хотелось.

– Как его зовут?

– А какой сам чудной, такое и имя. Представляется всем Августом Бергом, но требует, чтобы величали его мастером Бергом. Но он везучий, даром что блаженный.

– В чем же его везучесть проявляется?

Похожая на средневековый донжон водонапорная башня осталась позади, речушка, вдоль которой они шли, ускорила свой бег.

– Приглянулся он Кутасову, вот в чем. Кутасов в здешних краях и царь, и бог, и отец родной.

– И хозяин завода.

– Завода, шахт, золотых приисков. Да много еще чего. Весь Чернокаменск под Кутасовым. Градоначальник ему как собачонка в глаза заглядывает, жандармерия вся у него в кармане.

– Значит, и в самом деле и царь, и бог, – согласился Федор.

– А еще меценат и тонкий ценитель прекрасного.

Из уст Евдокии эти слова звучали дико и непривычно. Что простой деревенской бабе знать про меценатство? Она, может, и не понимает, о чем говорит.

– Однажды съездил в Европу, – продолжала Евдокия. – Уезжал Саввой Сидоровичем Кутасовым, а вернулся меценатом и ценителем прекрасного. Вот что всякие Европы делают с нормальным человеком. – Она немного помолчала, а потом продолжила: – Вот он Августа и приютил, считай, спас от верной погибели. Потому как если бы к себе под крыло не взял, тот бы и месяца в Чернокаменске не протянул. Или с голодухи бы помер, или мужики бы по пьяной лавочке забили. Не приспособленный он к жизни, блаженный.

С Августом Бергом все теперь было более или менее ясно, но у Федора оставались еще вопросы.

– Он только эту башню проектировал?

– Что? – В отличие от гостя хозяйка уже и думать забыла об архитекторе. – Ты про Берга? Дом еще сделал Кутасову. Три года по его чертежам хоромы строили. Строили хоромы, а получилось какое-то недоразумение.

Евдокия говорила с такой непоколебимой уверенностью, что Федору захотелось непременно посмотреть на Кутасовский дом. Но вместо дома он увидел большое водяное колесо, заводские стены, две трубы с рвущимся из них серым дымом. Завод показался ему огромным. Возможно, в сравнении с городом. Он гудел, дымил, жил своей собственной, ни на что не похожей жизнью. И людей вокруг было столько, сколько Федор давным-давно уже не видел. Люди сновали туда-сюда, как муравьи, перекрикивались, переругивались, уворачивались от запряженных лошадьми телег.

– Завод, – сказала Евдокия, и в голосе ее послышалась гордость. Стало ясно, что с этими кирпичными стенами у нее связано многое, что они для нее в разы дороже города.

И ее узнавали, несмотря на бестолковую на первый взгляд суету, многие рабочие останавливались, вежливо здоровались, справлялись о здоровье.

– Мой муж, Егор Иванович всю жизнь проработал на заводе. Был уважаемым человеком, поумнее некоторых инженеров. Как поломка какая или авария, все бежали к нему. Спаси, Иванович, помоги! – О муже Евдокия говорила с той же гордостью, что и о заводе. Даже лицо ее каменное смягчилось.

Здание, которое новоявленная тетушка называла конторой, находилось чуть в стороне, подальше от заводской суеты и шума. Было оно приземистое, одноэтажное, сложенное из того же красного кирпича, что и водонапорная башня, но в отличие от башни никакими архитектурными изысками не отличалось. Неведомый, но по всему видать весьма влиятельный Григорий Епифанцев занимал самый дальний от входа кабинет. Прежде чем войти, Евдокия деликатно постучала. И это было непривычно, так как особой деликатности Федор в ней раньше не замечал.

– Кого там еще черти принесли? – раздался из-за двери густой бас. – Ну, входите уже! Хватит там скрестись!

На лице Евдокии промелькнула ироничная усмешка. Или, может, Федору это просто почудилось. В любом случае дверь она толкнула уже решительнее, ухватила Федора за рукав, потянула за собой.

– Доброго дня, Григорий Евсеевич, – сказала женщина таким медовым голосом, что Федор на мгновение усомнился, она ли это говорит.