Галина Гончарова - Средневековая история. Первые уроки

Очень приятные ощущения.

Даже если все это бред, Аля подозревала, что и в бреду ей утопиться не захочется. Или торжественно сжечься. Кажется, это называлось аутодафе?

Поэтому плевать, какой это мир, какой век (судя по обстановке – не больше пятнадцатого, даже зеркал нет!), какая планета…

Плевать на все, кроме своего здоровья.

Спать, набираться сил и выздоравливать.

Спать.

Аля вздохнула поглубже и принялась считать овец.

Уснула она на шестнадцатой скотинке.

Второй культурный шок Алю ждал при следующем пробуждении. Вот так сидел в кустах и ждал.

А что делать? Девушка проснулась, попила воды и захотела на горшок. Верная сиделка, воняющая еще сильнее (ладно, был бы человек хороший, а ароматизировать любого можно) откинула одеяло и принялась подсовывать под Алино тело что-то вроде средневекового судна.

Действовала она так неловко и неумело, что пролежни были обеспечены. Но Але было не до пролежней. Расширенными глазами она смотрела на свое (какое, к чертям свинячьим, свое?!) тело. И понимала, что это не она!!!

Аля от рождения была черноволосой, чуть смуглой, с серыми глазами. Всегда не больше сорок шестого размера. То есть вполне стандартная девушка при росте сто семьдесят. А тут?!

На простыне, которую тоже надо было бы уже месяц как постирать, расположилась рыхлая тушка размера эдак пятьдесят шестого. Или вообще шестидесятого. Весьма рыхлая и белокожая. В задравшейся грязно-розовой рубашке. И что самое ужасное – блондинка!!!

Натуральная.

Аля ушла в глубокий обморок. Правда, описаться она смогла и в обмороке.

В третий раз девушка открыла глаза днем.

Ощущения опять были мерзкими. Опять сухость во рту. Опять голова болела. Опять мутило. Про промежность лучше и не говорить. Если она и рожала, то, по ощущениям, ребенок родился бешеным дикобразом. Но требовалось хоть что-то сделать.

И кто-то держал ее за руку. И говорил.

«… а у Висы Хадсон овца родила двухголового ягненка. Докторус, ну которого к тебе приглашали, поехал его посмотреть и сказал, что обязательно чучело набьет и отправит в королевский музей диковинок. Он еще обещался сегодня заехать. Поглядеть на тебя. Ой, девочка моя, не умирай! Только не уходи! Я ж тебя вскормила, на руках своих вынянчила, выносила родненькую, и батюшку твоего тоже вынянчила! Ты ж у него одна, кровинушка! И у меня ты тоже одна! Как матушка твоя в землицу ушла, так и ты уйти хочешь. А он без тебя заболеет да зачахнет. А муженек твой – хоть и граф, да сволочь! Жена тут помирает, ребеночка ему родить пытаясь, а он со шлюхами в столице развлекаться изволит. А я уж тебе и водичку чудодейственную на золоте настояла, чтобы ты после родов еще краше стала. Ты только поправляйся, родненькая моя! Как же я без тебя тут оста-а-а-а-ануся… На кого ж ты меня покидаешь-то…»

Речь перешла в какое-то несвязное бормотание.

Аля почувствовала себя как компьютер с полетевшей материнской платой. А потом привычно заработали мозги, обрабатывая полученную информацию.

Что такое «Виса Хадсон», она не знала. Но, надо полагать, человек. Если у нее (него?) есть овца. Вроде бы только люди разводят овец? Докторус… (Коллега? А почему докторус, а не доктор или док?) Собирается его сделать чучелом и отправить в королевский (какие, на фиг, короли в России?! У нас по жизни цари были!) музей диковинок. Я тебя вынянчила (нянюшка? кормилица?) и батюшку твоего тоже вынянчила… (Но Алиного-то отца точно никто не нянчил. Он вообще детдомовский!) Как матушка в землю ушла… (Алина мама явно была жива и здорова, так что отец не тосковал.)

Точняк – чужое тело, другая жизнь.

А муженек… ой, ё-о-о-о-о! Вот графа и сволочи нам по жизни точно не хватало. Значитца, сделал жене ребенка – и в столицу, баб там того и этого? А ты тут рожай, как тебе больше нравится? Выживешь – хорошо, нового сделаем. Помрешь – тоже хорошо. Новую найдем. Графья – они завсегда спросом пользовались.

Больше ценной информации выделить не получилось. И Аля решилась. Можно бы и еще поваляться, но, судя по тихому плачу рядом, есть хотя бы один человек, который ее любит. И не стоит так огорчать несчастную. Тем более из нее можно отлично качать информацию об окружающем мире.

Как ни странно, голова была ясной и без какой-либо дури. Так что Аля приоткрыла глаза и тихо прошептала:

– Нянюшка…

Больше и не потребовалось. Старуха (та самая, ароматная) подскочила на стуле, словно ее шилом ткнули. И улыбнулась во все оставшиеся восемь зубов.

– Лилюшка моя! Родненькая! Никак ты в себя пришла?!

Аля чуть опустила ресницы.

– Больно. Говорить больно. Попить мне дай…

– Сейчас, сейчас, родненькая, – засуетилась бабка. – Сей секунд все сделаю. Водички тебе с винцом намешаю. А то молочка, может, дать? Свеженькое, сегодняшнее…

– Водички, – попросила Аля.

Судя по ощущениям, она давно не ела. А молоко… Еще пронесет с него, на голодный желудок-то… Эх, простоквашки бы…

Что она и сказала. Женщина ласково погладила ее по волосам.

– Сей же день поставлю сквашивать! К завтрему и готова будет. А пока сделай глоточек…

Опять сверкнули золото и рубины.

Аля послушно отпила воды с вином. Немного. Чтобы в голову сильно не ударило. И поглядела на женщину.

– Нянюшка, что со мной было? Помню плохо, как в тумане! Расскажи, а?

Женщина отвела глаза.

– Ты слабенькая еще совсем. Куда ж такое рассказывать!

«А вот если ты промолчишь – мне намного лучше будет, правда?» – едва не завелась Аля. Но вовремя смирилась и сделала печальное лицо:

– Расскажи. Пожа-а-а-а-а-алуйста…

Слезу выдавить не удалось. Но и так женщина опустила глаза и тихо заговорила:

– Ребеночка ты потеряла, золотко мое. Мальчик был.

Неизвестно, какой реакции она ожидала от Али, но девушка только опустила ресницы.

– Ясно. Еще что?

– Родильная горячка у тебя началась. И ты три дня провалялась. Докторус приходил, спустил тебе дурную кровь и дал прочищающее. Не помогло.

Аля сверкнула глазами. Вот, еще б кому клизмы с кровопусканиями от родильной горячки помогали! Спасибо, хоть не загнулась.

– Чтоб больше ко мне этот придурок и близко не подходил! Ноги вырву!

Няня аж задохнулась от такого заявления.

– Детка! Да как же можно! Его твой муж аж из Лавери прислал, когда узнал, что ты в тягости.

– Небось надеялся, что он меня и уморит, – проворчала Аля.

Но пока обвинять не спешила. Про средневековую медицину она была наслышана. Проходила «мимо истории медицины». И, честно говоря, была о ней не лучшего мнения. Но. Заблуждались в те времена вполне искренне. Хотя какая разница, угробят тебя с искренним осознанием своей правоты и непогрешимости или без оного?

– Да что ты! – тут же подтвердила няня. – Докторус Крейби – один из самых лучших врачей в Лавери. Его услугами король не брезговал.

– Это проблемы короля. Отчего я потеряла ребенка?

Няня пожала плечами:

– Докторус Крейби сказал, что ты с лестницы упала.

– Вот как?

– Мы тебя нашли у лестницы. И крови было… Я уж боялась, что ты не выживешь…

Няня всхлипнула и закрыла лицо передником.

– Не дождетесь, – проворчала себе под нос девушка. Няня не услышала и продолжила всхлипывать.

Аля внимательно разглядывала ее.

Невысокая, на вид лет шестидесяти. С усталым, но приятным лицом. На голове что-то вроде… чепчика? Аля вообще-то их ни разу не видела, кроме как в фильмах, но подозревала, что это оно и есть. Такая гнусная нашлепка на половину волос.

Платье из серо-коричневой ткани, явно домотканое. Без рюшек и оборок. Передник грязный. Платье – тоже. На ногах… ноги не видно. Вообще. Платье волочится по полу, подметая его. Доисторический пылесос в действии?

Аля вздохнула и заговорила по возможности ласково:

– Нянюшка, мне нужна твоя помощь. Я жива. И хочу быть здоровой. А для этого мне нужно многое.

Пожилая женщина отняла передник от лица. Серые глаза ее сверкнули таким огнем, что Аля поняла: здесь есть один человек, которому она дорога так же, как отцу и матери в своем, родном мире. И эта женщина все для нее сделает.

Вообще все. Что бы она ни попросила. А такого человека надо беречь и любить. Пригодится.

Все эти мысли почти не отразились на лице девушки. Она невозмутимо улыбнулась и сказала:

– Я хочу попробовать встать. И мне надо вымыться.

– Да куда ж тебе вставать, ласточка?! Докторус сказал, что тебе еще десятинку[1] лежать надо!

– Ничего, – пропыхтела Аля, решительно ерзая на кровати и не обращая внимания на боль внизу живота. – Справлюсь. И мне нужно помыться!

– А мытье вообще вредно! Так и пастор[2] Воплер говорит.

– Вот пусть он и не моется, пока не завшивеет, – не выдержала Аля. Но, увидев огорчение старой женщины, тут же изменила тон с решительного на ноюще-просительный: – Нянюшка, ну помоги мне, пожалуйста…

Няня (как же ее зовут, блин!) вздохнула и покачала головой:

– Лилюшка, вредно ведь…