Александр Плонский - Прикосновение к вечности

Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ВЕЧНОСТИ

Документально-фантастический диалог

Мчитесь, благие века! - сказали своим веретенам

С твердою волей судеб извечно согласные Парки.

Вергилий. Буколики

От автора

Их разделяют два тысячелетия - римского архитектора Марка Витрувия Поллиона (I в. до н. э.) и новатора современной архитектуры Шарля Эдуарда Жаннере (1887 - 1965), известного под псевдонимом Ле Корбюзье.

Витрувий вошел в историю как автор "Десяти книг об архитектуре" первой технической энциклопедии, объединившей в себе все, чем располагала античная техника. С веками трактат Витрувия не потерял значения. В эпоху Возрождения интерес к нему особенно возрос. И не удивительно. По словам Ф. Энгельса, "это был величайший прогрессивный переворот... эпоха, которая нуждалась в титанах...". Витрувий, энциклопедист, близкий по духу эпохе Возрождения, был одним из таких титанов. В Риме создали Витрувианскую академию, к Витрувию обращались в поисках наилучшего архитектурного решения, от него зависел исход самых жгучих споров зодчих.

В середине XVI века Даниеле Барбаро сочинил обширный комментарий, дающий толкование буквально каждой фразе, каждому положению знаменитого трактата. В предисловии к комментарию Барбаро писал: "Прекрасные изобретения... сделанные человеком на пользу, повергают в изумление тех, кто их не понимает, понимающим же доставляют величайшую радость, ибо первым кажется, что природа побеждена и превзойдена искусством, а вторым, что она благодаря искусству делается лучше и совершенней".

Мы переживаем эпоху научно-технической революции. И, сознавая преемственность эпох, с благодарностью вспоминаем титанов прошлого. Со страниц трактата к нам обращается - то взволнованно и проникновенно, то терпеливо и назидательно - человек огромной эрудиции, пришелец из далекого античного мира. Он знает все. И пусть эти знания, случается, наивны и ошибочны, в их глубинных пластах заключены прозорливые, удивительно современные мысли. Широта его взглядов поразительна...

Читая "Десять книг об архитектуре", я невольно сопоставлял трактат Витрувия с "Архитектурой XX века" Ле Корбюзье - основоположника урбанизма, одного из современных направлений в градостроительстве. Витрувий и Ле Корбюзье поначалу кажутся разными во всем. Ле Корбюзье склонен к гиперболам и парадоксам, обидчив, язвителен и даже желчен, не стесняется в формулировках. По своей природе он не собиратель, как Витрувий, а ниспровергатель. Его жизнь - борьба. Великолепны воздвигнутые по его чертежам здания (среди них Дом Центросоюза на улице Кирова в Москве). Однако многие его проекты не нашли воплощения именно из-за грандиозности замыслов...

Витрувий менее категоричен, но непоколебим в убеждениях. Из построенных им зданий нам известна базилика в Фано, и только... Но и строители римского Колизея наверняка были последователями Витрувия, руководствовались его трактатом.

Читаю обе книги, сопоставляя и противопоставляя их, и прихожу к ошеломляющему выводу: при всей кажущейся несовместимости Витрувия и Ле Корбюзье они - единомышленники. У них одни цели, одни помыслы, одна боль...

Мне приходит в голову неотвязная мысль: а нельзя ли свести лицом к лицу их - разделенных тысячелетиями, но соединенных вечностью, свести не для словесного поединка, столь ценимого в художественной литературе, а для мудрой беседы, свести - с величайшим почтением к ним обоим?..

Диалог Витрувия и Ле Корбюзье документален. Ничтожно мало придумано в нем мной, почти каждая фраза - подлинна. Документален - и фантастичен, ибо встреча двух мудрецов порождена воображением...

1

В пространстве, замкнутом опалесцирующей сферой, беседовали двое, казавшиеся антиподами, интеллектуалами из противостоящих галактик: старик, словно сошедший с античного барельефа, и не менее пожилой, но выглядевший моложе своих лет мужчина в костюме с белой сорочкой и галстуком-бабочкой.

Первый говорил на классической золотой латыни - языке Цицерона, неторопливо, длинными, плавными периодами, певуче подчеркивая ударения. Наряду с выразительной жестикуляцией, это придавало его речи весомость и назидательность.

Второй разговаривал по-французски. Его удлиненное, немного суровое и надменное лицо оставалось неподвижным, и эта неподвижность противоречила динамичной манере говорить.

Как ни странно, собеседники прекрасно понимали друг друга.

- Мне статности не уделила природа, лицо исказили годы, нездоровье подточило силы, - сказал римлянин. - Поэтому, будучи лишен иных преимуществ, надеюсь заслужить твое благоволение при помощи своих знаний и сочинений.

- В этом нет нужды, Марк Витрувий! - возразил Ле Корбюзье. - Помню наизусть: "Архитектура есть наука, состоящая из многих доктрин и различных сведений, суждением которой оцениваются все произведения, в совершенстве выполняемые другими искусствами".

- Ты знаешь мои "Десять книг об архитектуре"? - изумленно и вместе с тем гордо произнес Витрувий. - Через два тысячелетия...

- "Десять книг" обессмертили вас.

- Воистину прав Валерий Катулл:

Если о добрых делах

Вспоминать человеку отрадно,

В том убежденье, что жизнь

Он благочестно провел...

- Простите за выспренность, но вы, римляне, право же, были великими законодателями, великими колонистами и великими администраторами. Прибыв на место, к перекрестку дорог, вы, рассказывают, прежде всего брались за угломер, чтобы тут же наметить будущий город - прямоугольный, четкий, с разумными пропорциями, удобоуправляемый, поддающийся очистке, - город, в котором можно было бы легко ориентироваться, свободно перемещаться...

- Но ведь и после нас занимались архитектурой люди, без сомнения, предусмотрительные, постигшие всю глубину знаний? Ваши города должны быть лучше, ибо наука рождается из практики и теории, а практика - это постоянное и привычное осознание опыта, опыт же с веками накапливается.

Ле Корбюзье улыбнулся, лицо его прояснилось. Но столь редкая улыбка тотчас исчезла.

- Увы, в мое время города больше не выполняли своего назначения. Они стали бесплодными. Они изнашивали тело и противоречили здравому смыслу. Помню, я работал над книгой в пору летнего парижского затишья. Но вот наступило первое октября. Предрассветные сумерки на Елисейских полях и... Вдруг начинается столпотворение. На смену пустоте приходит бешеное движение. Человек вышел из дому и сразу же, не успев опомниться, стал данником смерти. Всюду автомобили, они несутся все быстрее и быстрее! Город крошится, не в силах устоять перед таким напором.