Порознь - Наталья Аллунан

Ей показалось, что этот полет спиной вперед длился секунд десять. По крайней мере, за это время в голову успело прийти очень много нехорошего. Например, то, что Охотник не убил мальчика только потому, что Гибсон Прайз нужен им живым. Возможно, ее тоже хотят взять живой. Как Молдера. И тогда…

Она влетела спиной в стекло. Много стекла. Должно быть, двустворчатые двери операционной. Значит, там не только стекло, она упала на столик с инструментами, и уже с него тяжело рухнула на пол. Пистолет отлетел шагов на пять в сторону. Охотник уже шел к ней. Не успеть. За спиной лже-Скиннера мелькнула щуплая детская фигурка с тонкими ногами — Гибсон бросился к двери. И когда Охотник снова издал звериный рык и повернулся, чтобы перехватить норовящую улизнуть жертву, Скалли поняла, что у нее появился шанс. Единственный и почти нереальный.

Она не чувствовала боли. Тогда — еще нет. Адреналин в крови пока глушил все лишнее. Рукоятка ее «беретты» блестела в пяти шагах справа, и это расстояние нужно было преодолеть почти мгновенно. И не было времени подниматься на ноги.

Скалли так и не поняла, как ей это удалось. Гром собственного выстрела оглушил ее, силы покинули ее в то же мгновение, когда она нажала на курок. Если бы она промахнулась — она больше не смогла бы сопротивляться. Совсем.

Она бессильно сползла на пол и тупо смотрела, как медленно, словно в кино, толчками выплескивается из горла Скиннера густая ядовито-зеленая жидкость. В глазах моментально возникла дикая резь, словно от слезоточивого газа, но у нее не хватало сил даже зажмуриться. Она лежала и смотрела, как лицо Скиннера вдруг плавно сменило очертания и стало другим, хотя пока еще человеческим — той личиной, под которой чаще всего показывался Охотник. Потом и эти черты расплылись, словно воск от жара, лицо и все тело пришельца превратилось в сгусток ярко-зеленого желеобразного вещества, который медленно терял остатки формы, превращаясь в ядовитую лужу на полу.

Глаза сразу стало жечь еще сильнее, она все-таки зажмурилась и почему-то расплакалась — обо всем, обо всех, о Молдере, о Скиннере, о Гибсоне Прайзе, о своем будущем ребенке и о себе самой…

И когда кто-то большой, сильный, пахнущий чужим одеколоном, опустился рядом на колено и обнял ее за плечи, она разрыдалась в голос, уткнувшись в его накрахмаленную рубашку.

Одну из потолочных плит недавно поднимали. Тот, кто это сделал, даже не слишком заботился о том, чтобы замести следы. Доггет, не глядя, смахнул какие-то пузырьки с больничной тумбочки, рывком выдвинул ее на середину палаты, влез на нее и поднял подозрительную плиту.

В пространстве между подвесным потолком и перекрытием было темно и пыльно. А на расстоянии вытянутой руки от импровизированного люка среди комков пыли лежал человек. Он лежал спиной к Доггету, но, судя по лысине, это был бывший замдиректора ФБР Уолтер Скиннер. Он еще дышал.

Доггет спрыгнул на пол и бросился прочь из палаты, на бегу крикнув своим, чтобы позвали врача для Скиннера.

Сам того не подозревая, он метался по клинике точно так же, как Скалли несколько минут назад, выкрикивая, что ищет рыжеволосую женщину, агента ФБР, вооруженную. И точно так же никто не мог или не хотел ему помочь. А потом в дальнем конце какого-то очередного коридора раздался дикий рев, зазвенело стекло, кто-то закричал…

Когда Доггет ворвался в палату, первым делом он чуть не споткнулся об мальчика в больничной пижаме. Гибсон испуганно шарахнулся в сторону. Только это и спасло Доггета от того, чтобы не вступить в лужу едкой жидкости посреди комнаты. Секунду он просто изумленно смотрел, как растворяются в этой луже остатки одежды и чего-то еще, отдаленно напоминающего кости и зубы, а потом поднял взгляд и увидел Скалли.

Агент Дэйна Скалли лежала на другом конце палаты. Из рассеченного виска сочилась кровь, глаза опухли. Она слабо шевелилась, пытаясь то ли встать, то ли начать кататься по полу от боли. У Доггета и у самого уже словно перца в глаза насыпали. Он осторожно обошел ядовитую лужу и опустился на колено рядом с пострадавшей.

Она уже не могла открыть глаз. Сам не зная зачем, Джон обнял ее за плечи, уложил голову к себе на колени. И тогда она вдруг уткнулась лицом ему в грудь и расплакалась.

Доггет чувствовал себя… скажем так, достаточно необычно. Не то чтобы это была первая ошибка в его жизни, но…

Он не поверил им, не поверил Скалли и Скиннеру. Не верил Молдеру, с которым, правда, им так и не удалось толком поговорить. И теперь Молдер неизвестно где, а эти двое сделали за него, за Доггета, всю работу и приняли удар на себя. Еще неизвестно, насколько тяжело пострадал Скиннер, выживет ли он, что будет со Скалли.

Скалли продолжала тихо всхлипывать, прижимаясь к нему щекой. По белой рубашке Доггета стало расползаться розовое пятно — кровь из рассеченного виска Скалли пополам с ее же слезами. Он машинально успокаивающе поглаживал ее вздрагивающую от рыданий спину. Ему вдруг подумалось, что единственная польза от него во всей этой истории — это то, что он вот сейчас подставил свое плечо агенту Скалли. И единственное, что он сделал вовремя.

В дверях раздался топот — подоспел спецотряд.

— Агенту Скалли нужна медицинская помощь! — не оборачиваясь, рявкнул Доггет.

За спиной продолжали перетаптываться, тяжело дышать, что-то невнятно проблеял тенорок Смита. Конечно — они увидели лужу и теперь жаждут узнать, что, собственно, здесь произошло. Доггет и сам был бы рад это узнать, но он скорее дал бы сейчас убить себя, чем допросить плачущую у него на руках женщину.

— Я сказал, ей нужна помощь!!! — снова гаркнул он.

Интересно, откуда они берут такие неудобные кресла? Может, где-нибудь в недрах Пентагона есть своя оборонно-мебельная мастерская? В кабинете любого начальства стул или кресло для посетителей всегда сконструировано так, чтобы посетитель ерзал, пытаясь устроиться поудобнее, и выглядел потным, нервным, виноватым идиотом.

Агент Джон Доггет сидел неподвижно, храня на лице официальную вежливую мину. Замдиректора Кёрш нарочито неспешно дочитал его отчет и взялся за фотографии. Брезгливо поморщился, увидев лужу ядовито-зеленой субстанции крупным планом, агента Ландау с раздавленным кадыком, Уолтера Скиннера в ненамного лучшем состоянии. Да, тут Доггет не мог с ним не согласиться — обилием вещественных доказательств его отчет не страдал. Но теперь Доггет знал, что иначе и быть не